Черные Шипы

Это может быть группа изгоев, которая восстает против ее отца. Или, может быть, сам ее отец — больной ублюдок, который не заботится о том, чтобы поставить собственную дочь в ужасное положение.

Пока мы не выясним их точку зрения, нам нужно быть особенно осторожными чтобы выжить, а это означает, как можно меньше рассказывать о себе.

— Никаких обещаний, — говорит мужчина, Рен, как назвала его Наоми. — Теперь игра. Начнем с правил. Без лжи. Я серьезно. Мы узнаем, когда вы солжете, и если вы это сделаете, будет наказание.

— Что это за игра такая? — спрашиваю я.

— Я рад, что ты спросил, квотербек. Мы называем это выживанием наиболее приспособленных. Прямо как твоя татуировка.

Я не упускаю из виду улыбку в его голосе, когда он произносил последнюю часть.

Он знает о моей татуировке, и он японец.

Ни хрена не может быть, чтобы все это было простым совпадением.

— Теперь, давайте начнем. Я буду полегче с тобой в первом раунде. Один из вас расскажет мне глубокую, мрачную тайну, о которой никто в мире не знает. Сделайте это, и вы получите воду. В бутылках, а не то дерьмо, что капает из крана.

— Ничего не говори, — шепчу я Наоми.

— Нам нужна вода, — бормочет она в ответ, крепко держа меня за плечо. — У тебя губы потрескались и высохли, и не так давно ты истекал кровью.

— Я буду в порядке. Если ты сыграешь ему на руку, это только сломает нас.

— Мне все равно, лишь бы мы выжили.

— Не хочу портить тебе удовольствие, но у тебя есть десять секунд, прежде чем твой шанс закончится, — Рен делает паузу. — Семь, шесть, пять…

— Ко мне приставали, когда мне было девять, — выпаливает Наоми, ее губы и подбородок дрожат.

Мой кулак сжимается, не только из-за ее состояния или того, что она играет в игру Рена, но и из-за напоминания о том, через что она прошла.

Она не должна разглашать это из-за больной игры.

Она не должна бередить свою рану и рассказывать гребаному незнакомцу свой самый сокровенный секрет.

— Это не глубокий, мрачный секрет, — говорит Рен.

— Так и есть. Никто об этом не знает, и полицейского отчета не было.

— Твоя мать знала, а также несколько психотерапевтов и мужчина, который приставал к тебе. Это не считается.

— Но…

— У вас есть пять секунд на еще одну попытку. Четыре… три…

— Черт, — бормочет Наоми себе под нос. — Подумай, Наоми, подумай…

— Два…

— Моих родителей убили, — тихо шепчу я.

Глаза Наоми метнулись к моим, темно-карие расширились от тысячи вопросов.

— Твои родители попали в аварию, квотербек, — провокационно спокойный голос Рена заполняет пространство.

— Это была преднамеренная авария. Они убегали от кого-то, и авария была камуфляжем, чтобы скрыть их убийство.

Наоми ахает и прикрывает рот тыльной стороной свободной руки. Я могу сказать, что она хочет спросить меня больше, но она также понимает, что за нами наблюдают.

Ее маленькое тело прижимается ко мне, и ей даже не нужно произносить ни слова. Ее пытливый взгляд говорит обо всем.

Мне жаль, что ты прошел через это.

Я с тобой.

Может быть, если бы я услышал эти слова, когда мне было шесть лет, все было бы иначе.

Может быть, если бы я знал ее тогда, я смог бы жить по-другому.

Может быть, мы бы не оказались здесь, где она прижимает рубашку к моей ране.

— Сэкай, — весело говорит Рен.

Правильно.

Он знает. Этот ублюдок уже знает о моих родителях.

Плохое предчувствие, которое возникло у меня, когда он начал эту игру, снова преследует меня. В этом есть что-то абсолютно гнусное. Но что?

Звук скрежещущего металла заставляет Наоми подпрыгнуть, а меня напрячься. В двери открывается маленькое окошко, и внутрь бросается бутылка воды, а затем, просто так, единственное отверстие захлопывается.

Она хватает мою здоровую руку и кладет ее поверх своей на рану. — Держи крепче. Я сейчас вернусь.

После того, как я беру на себя эту задачу, она вскакивает и спешит за бутылкой воды, а затем возвращается с ней в руке.

Она опускается на колени рядом со мной, открывает бутылку и прикладывает ее к моим губам, надавливая на мою рану, даже когда я не убираю руку.

— Ты сначала выпей, — говорю я.

— Я в порядке. Это ты ранен.

— Но…

— Просто выпей уже, — она прикладывает его к моим губам и помогает мне делать осторожные глотки. Холодная, свежая вода успокаивает мое пересохшее горло.

Я выпиваю почти половину, не осознавая, насколько я обезвожен.

Это плохо.

Такими темпами мне очень скоро станет хуже.

— Пей больше, — настаивает она.

— Ты пей, детка.

— Я в порядке.

— Нет. Твои губы тоже пересохли. Одному богу известно, как долго мы здесь.

Судя по небольшой луже крови рядом с нами, прошло какое-то время. Я напрягаюсь в сторону, морщась, когда изучаю наше окружение.

Я стараюсь не показывать этого, притворяясь, что смотрю на Наоми, пока она пьет.

Но очевиден я или нет, не имеет значения. У этого места нет выхода, кроме металлической двери, которую они даже не открыли, чтобы дать нам воды.

— Второй раунд, — эхом раздается из динамика отвратительный голос Рена. — На этот раз мы немного оживим его и пойдем с вызовом. Если ты это сделаешь, мы дадим тебе еду. Если нет, будут последствия.

Глубокий, рычащий звук вырывается из желудка Наоми при упоминании о еде. Она закрывает бутылку с водой, в которой осталось около половины, и смотрит вверх. — В чем дело?

— Сними лифчик.

Моя челюсть сжимается, когда ее лицо краснеет. Ее взгляд скользит по моему, когда она слегка прикусывает губу в неуверенности. Я резко качаю головой один раз.

К черту это и его самого.

Ни за что, черт возьми, Наоми не будет раздеваться для больного ублюдка.

Никто не увидит ее и ее великолепные сиськи, кроме меня.

— Семь… шесть… — неторопливо считает Рен. — За это будет наказание…

— Дай мне это сделать, — шепчет Наоми. — Мне все равно.