Черный аист

Здесь я был с ним полностью согласен. Наверное, мы потому и воевали дважды с немцами, что абсолютно по-разному смотрели на жизнь.

– Куда пойдём? – вмешался в наш разговор Лёвик.

– Мы в бар, а ты, наверное, домой, – Саня ухмыльнулся. – Подождём, когда из Тбилиси деньги придут.

Мы ушли, оставив Лёвика у почтамта.

«Свинство, конечно, – думал я. – Но, с другой стороны, в сочинской жизни я не понимаю точно так же, как и в немецкой или американской. Буду заниматься фольклором».

9

На улице я неожиданно столкнулся с Анжелой.

– Ты что здесь делаешь? – уставился я на неё.

– С родителями отдыхаю, – пожала она плечом.

– А Катя?

– Какая Катя?

– Твоя подруга.

– Она же из Адлера, – сказала Анжела. – Это далеко отсюда. А вы по-прежнему в лагере?

– Я тоже отдыхаю.

– Да ну? – удивилась Анжела. – С другом Пирата?

«И эта всё знает, – тоже удивился я. – Прям ученики разведшколы, а не пионеры».

– Я уже комсомолка, – усмехнулась Анжела. – А вы в Хадыженске на танцы ходите?

– Нет, – сказал я.

– Приходите в техникум, где ваш папа работает. Там хорошие вечера.

– Ты собираешься в нём учиться?

– Папа ещё не решил, куда мне поступать. А вы мне поможете?

– Посмотрим.

Мы шли по улице с частными домами. Возле каждой калитки стояла табуретка с трёхлитровой банкой красного вина и стаканом. Я остановился возле одной из них, налил в стакан вина, выпил и положил на табуретку пятнадцатикопеечную монету.

– Здесь стакан стоит двадцать копеек, – сказала Анжела.

– Это для курортников. Местным можно пить за пятнадцать.

– Вы не местный.

– За длинный язык тебя нужно из комсомолок разжаловать в пионерки. В школе небось на тройки учишься.

– Отличница!

– Отличницы носят бюстгальтеры.

Анжела густо покраснела и застегнула кофточку на все пуговицы.

– А вы не подсматривайте, – прошептала она.

– Больно надо. Там и так всё видно.

– Правильно про вас Катя сказала…

Она замолчала.

– Что сказала?

– Вы ни одной из наших девочек не нравитесь!

– Ну, одной я точно понравился, – хмыкнул я. – В Москву в гости зовёт.

– Вот и езжайте в свою Москву.

– Заеду к родителям в Хадыженск – и на самолёт. А ты в школу или техникум. Замуж ещё не собираешься?

– Нет.

Улица кончилась, за ней начинались поросшие кизилом горы. Мы повернули назад, дошли до первого перекрёстка и разошлись в разные стороны.

На пляже я разыскал Саню. Они с Пиратом стояли в толпе, окружавшей Лёвика и какого-то носатого человека.

– Кто это? – спросил я.

– Папик.

– Какой ещё папик?

– Тот самый, кому ты давал телеграмму.

Лёвик медленно укладывал в большую сумку свои вещи, папик громко его отчитывал. Он ругался по-армянски, но в принципе всё было понятно.

– Нужно было триста рублей просить, а не шестьсот, – сказал я Сане.

– За триста он так быстро не прилетел бы, – ответил тот.

Лёвик вдруг швырнул себе под ноги сумку и тоже стал орать по-армянски.

– Пойдём отсюда, – обнял нас за плечи Пират. – Не люблю чужие семейные разборки.

Мы выбрались из толпы и направились к группе девушек, призывно машущих руками.

– Они тебя зовут или Пирата? – спросил я Саню.

– Конечно, Пирата. Мы с тобой ему в подмётки не годимся.

Девушки были разного размера и цвета волос, но все они с одинаковой преданностью смотрели на нашего рослого товарища.

– Каким видом спорта он занимается? – поинтересовался я.

– Волейболом.

– Пляжным?

– В местной команде главный забивала. Смотри, вон Аршак. Теперь он вместо Лёвика.

– А тот куда?

– В Тбилиси, – пожал плечами Саня. – Сегодня Лёвик, завтра Аршак, послезавтра Армен. Круговорот водки в природе.

Он засвистел.

Я подумал, что мне пора в Хадыженск к родителям. Да и по нашему дождливому Минску соскучился. Саня здесь отнюдь не скучает, но он сочинский, ему можно.

Часть третья Княжна за бортом

1

Валера из фольклористов перешёл в лингвисты.

– Иллич-Свитыч мне ближе, чем Афанасьев, – объяснил он мне. – «Поэтические воззрения славян на природу» хорошая книга, но этимологический словарь!.. – Он глубоко вздохнул.

В принципе я уже знал, что предательство – неотъемлемая часть жизни человека, и всё равно мне стало обидно.

– А как же технические средства? – спросил я. – В лингвистике не нужны ни магнитофоны, ни фотоаппараты.

– Это да, – согласился Валера. – Но фотографией я буду заниматься в свободное от науки время. Я тебе уже говорил, что портрет Ленки занял второе место на выставке в Испании?

– Нет, – сказал я.

И здесь Валера меня обскакал. Я тоже занял второе место на первенстве города по вольной борьбе, но где Испания – и где Минск.

Мои успехи в борьбе стали полной неожиданностью не только для меня самого, но и для тренеров. Полгода я походил в спортзал на шестом этаже главного корпуса университета, выучил несколько приёмов, узнал, как сгоняют вес в парилке, и меня заявили на участие в спартакиаде, которая проходила в тот год в стране.

– Записали, что у тебя первый разряд, – сказал Владимир Иванович, мой тренер. – Без разряда к соревнованиям не допускают, но кто будет проверять? Главное не побеждать, а участвовать.

Владимир Иванович был оптимист, мне это нравилось.

Второй наш тренер, Соколовский, недавно вышел из тюрьмы, и его вид был далёк от оптимизма. Рассказывали, что он застал жену в постели со старым другом, снял со стены ружьё и застрелил то ли любовника, то ли жену. Его, конечно, посадили, но ненадолго, суд учёл смягчающие обстоятельства.

Мы все инстинктивно сторонились Соколовского и льнули к Владимиру Ивановичу. А тот ещё недавно был чемпионом республики в полутяжёлом весе и пребывал в уверенности, что его воспитанники тоже вполне могут стать чемпионами.