Черный амулет

Всего порций вышло девять или десять, вождь сбился со счета. Когда тигры отобедали, на полу их вольера тут и там остались лежать два десятка костей непонятного происхождения. Аккуратный разносчик корма стал сметать их веником в совок.

14

Катя вернулась с дежурства чуть живая от усталости. Как выжатый лимон. Даже ключи поленилась доставать. Надавила кнопку звонка.

Посмотрела на часы. Девять. Позвонила еще. «Наверное, мама на базаре, – мелькнула мысль. – Баранину для чихиртмы выбирает…»

Войдя в квартиру, она почувствовала, что сил осталось только на то, чтобы вычистить зубы. И рухнуть в постель.

Она торопливо разделась. Почистила зубы. Забралась под одеяло. И мгновенно уснула.

Когда она проснулась, было половина первого. Прислушалась к себе. Сложила руки на животе. Плод был еще слишком мал, чтобы шевелиться.

Катя набросила халат и вышла из комнаты. Ее поразила тишина в квартире.

Она заглянула в спальню родителей. Обе кровати были аккуратно заправлены.

Она обежала всю квартиру, осмотрела холодильник. Не было заметно, что мать возвращалась с базара. Никаких приготовлений к варке деликатеса из баранины.

Горячий ужас плеснулся в гортани.

Растекся по телу. Мозг сам подсунул дьявольскую схему: дед – бабка – мать. Нет, не может быть. Не может быть!

Катя почувствовала, как подкашиваются ноги. Чтобы не упасть, опустилась в кресло. «Спокойно, нужно взять себя в руки, – сказала сама себе. – Так и рехнуться недолго. Надо же было такую галиматью изобрести: дед-бабка-мать!»

Немного успокоившись, Катя решительно натянула любимые оранжевые джинсы – надо носить, пока еще налезают.

В который раз спросила себя: «Что я скажу маме с папой, когда они заметят живот? Это случится скоро, очень скоро!»

Она натянула свитер, кроссовки, вязаной полоской прихватила волосы на голове. О беременности Катя хотела рассказать родителям с того дня, как сама о ней узнала.

Но все тянула время. Дожидалась, что выяснятся причины исчезновения дедушки и бабушки. Родители взвинченны, нервы без того на пределе, а тут еще она со своей беременностью!

А цвет кожи ребенка? Кофи – мулат.

То есть сын белого и черной. В Кофи половина негритянской крови. Но внешне он очень мало отличается он стопроцентного чернокожего. С первого взгляда ясно: Кофи Догме – негр.

Катя еще в институте узнала, что у европейца и японки непременно появится ребенок, почти не отличающийся от японца. От европейца и азиатки всегда родится азиат.

И у нее, Кати, будет сын, о котором никто не скажет, что он – белый. У африканца от европейки всегда родится африканец. Вот так подарочек папе с мамой: темнокожий внучек!

На улице царил погожий сентябрьский день. Десяток облачков гонялись за солнцем, но оно пока ускользало. Пригревало носы и плечи. Люди на остановке казались нарядно одетыми, довольными и бодрыми. Когда облачко закроет солнце, эти же люди сразу станут серой угрюмой массой.

Что сказать родителям? Кофи на ней женится? Они ни разу не заговаривали об этом. Она пыталась расспрашивать Кофи о планах на будущее, когда он закончит институт. Он отшучивался. Скорее всего сам не знает.

Неопределенность. Хорошо хоть в одном ясность: Кофи признавался, что любит ее. Катя верила этому. Он казался ей искренним. Нет, в нынешнем состоянии родителей нагружать такими проблемами нельзя.

Через две остановки Катя вышла из троллейбуса. В отличие от ее квартиры, звонок на воротах не работал, однако в ответ на нетерпеливый Катин стук немедленно послышалось старческое кряхтение:

– Иду, иду…

Когда она сбивчиво объяснила старому сторожу, кого ищет, он провел ее через большой захламленный двор и указал на одну из дверей.

Через минуту Катя Кондратьева стояла в желтом сумраке циркового зверинца.

Ее глаза еще приспосабливались после солнечного света, а Кофи Догме уже несся по посыпанному опилками проходу и орал:

– Катька! Моя Катька пришла!

Он был сам не свой от счастья.

– Ты с ума сошел… – Она делала вид, что вырывается из его объятий. – Ребенка задавишь!

«Конечно, любит! – кружилось в голове радостное подтверждение. – Конечно, женится!»

Услыхав о ребенке, Кофи схватил одну ее руку и перецеловал по очереди каждый ноготок. Потом он то же самое проделал со второй рукой. Она, смеясь, поглаживала курчавый ворс на его голове.

– Пойдем, – увлек он ее за собой. – Жеребенка покажу.

У Кати само вырвалось:

– А маме показал вчера?

– Ну конечно! – воскликнул Кофи. – Она разве тебе не рассказывала? Ей очень понравилось. Пока я чистил слоновник, она забралась прямо сюда, видишь? Голова жеребенка лежала у нее на коленях.

Строптивая испытала к Елене Владимировне такое доверие, что тут же уснула…

Смотри, смотри, вот он встает на ножки.

Ты тоже можешь пройти и погладить…

Глаза Кати потухли.

– Подожди, Кофи, – серьезно сказала она.

Улыбка медленно стерлась с черного лица вождя. Он встревожился:

– Что случилось?

– По-моему, мама вчера не вернулась домой. Она исчезла, Кофи! – Катя разрыдалась. – Она пропала так, как пропали дедушка с бабушкой… Что же это за проклятие над нами? Кофи!

– Как пропала?! Ты несешь чепуху! – Кофи осторожно отстранил Катю от своей груди и заглянул в мокрые зеленые глаза. – Этого не может быть!

– Про дедушку с бабушкой тоже так говорили: «Не может быть!» А потом их фотографии появлялись в розыске… Когда она ушла отсюда?

Кофи наморщил лоб, мучительно вспоминая.

– В шесть? Нет, не в шесть, а чуть позже… Примерно в половине седьмого!

– Господи! У меня такое чувство, что этот кошмар не прекратится до тех пор, пока мы все не пропадем! – вскричала Катя.

Она вновь припала к груди черного друга и затряслась в рыданиях. Кофи стоял, не зная, чем помочь. Как истукан.

И лишь гладил волнистые рыжие волосы.

И лишь повторял:

– Катенька, Катенька, любимая моя, Катюша…

15

Звонок звучал почти непрерывно. Требовательно. Теряя на ходу домашние тапочки, Катя ринулась в прихожую. «Мама! – ликовала ее душа. – Ма-ма!!!»