Черный ангел

Для того, чтобы отправить сообщение, Лоту оставалось нажать всего одну кнопку.

Дверь открылась. Брюн вступила в холл.

Лот заметил, что жена на удивление похорошела за время отсутствия. В своей черной одежде с серебряными зигзагами молний Брюн была похожа на мальчика и вообще выглядела гораздо моложе, чем была.

Лот взмахнул ремнем и сделал шаг вперед.

Брюн улыбнулась.

— Даже не поздороваешься? — спросила она.

Такого голоса Лот у нее никогда не слышал. Брюн произнесла эти слова мягко, почти распевно. Но в то же время они были полны ярости, силы и насмешки.

Совсем не таким тоном должна была разговаривать блудная жена, которую выгнал даже любовник, натешившись вдоволь. Лот довольно быстро догадался, что это за подруга, о которой он не знает, и где она живет. Но, как говорится, если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло. Первые дни Лот очень злился и даже бил Дашу. Но потом вдруг осознал, что даже рад этому. Он устал от Брюн. Жена растеряла все очарование молодости, превратившись в тупую домохозяйку. В глубине души Лот надеялся, что Брюн не вернется. Хотя, если бы замок Быка не был таким неприступным, Тачстоун бы все-таки рискнул. Лот воспользовался бы подвернувшимся поводом и установил в области, наконец, единовластие. Но замок Быка уже пытались штурмовать, и не раз. Лот внимательно изучил ту часть новгородской летописи новейшего времени, которая была посвящена этому вопросу. Первый зафиксированный удачный штурм был осуществлен телкхассцами.

Второй — Шмеллингом.

Да и без флаера бросаться на замок Быка не имело никакого смысла, а Ирвинг все еще не вернулся из Боровичей. Можно было вызвать брата. Но Лот никогда не был суетливым человеком. К тому же, портить отдых Ирвингу не хотелось.

Другими словами, в данной ситуации любая попытка штурма замка Быка была обречена на провал. Но ситуация уже решилась другим путем, и штурм замка не потребовался.

Лот взмахнул ремнем. Он прокашлялся, чтобы прочистить горло. Брюн многое предстояло услышать и понять. И в этот момент Брюн взлетела в воздух. Жена подошла к лестнице, но вместо того, чтобы подниматься по ней, очень быстро поплыла над ступеньками, не касаясь их ногами. Ремень дернулся в руке Лота, как змея. От неожиданности Тачстоун выпустил его. Ремень тут же с оттяжкой хлестнул Лота по спине. Лот вскрикнул и поднял руки, защищаясь.

Брюн зло прищурилась и произнесла непонятное заклинание:

— Но Гиллспай перехватил у меня плётку…

Лот попятился, и промахнулся мимо ступенек. Он скатился вниз. Лот пытался уцепиться за пушистый ковер, который они постелили на лестнице. Но пальцы проскальзывали в густом ворсе, вдруг ставшем очень скользким. Ремень летел над Лотом и безжалостно хлестал своего бывшего хозяина. Пряжка рассекла ухо Лоту, брызнула кровь. Так, оставляя за собой дорожку кровавых брызг, Лот проделал весь путь вниз и оказался у подножия лестницы. Брюн нависла над мужем. Она улыбалась.

Лот быстро надавил кнопку на гладком корпусе мобильника. Тачстоун услышал негромкий писк — сообщение ушло адресату.

— Рододендрон в розарии, — пробормотал Лот негромко.

Когда выяснилось, что телкхассцы вскрывают любую человеческую личность и выкачивают из нее информацию с той же легкостью и умением, с каким опытный пасечник откачивает мед из сот, армейские психологи землян разработали так называемый блок памяти. Если предотвратить утечку информации невозможно, рассуждали они, надо сделать так, чтобы утекать было нечему. Блок памяти существовал трех видов. При первом, самом легком блоке стиралась кратковременная память, то есть память о последних сутках. При использовании блока второго вида уничтожалась память о последних трех годах жизни. Третий, самый глубинный блок разрушал саму личность — человек забывал все, и самого себя — тоже. Затем были проведены сеансы гипноза, во время которых всему личному составу были установлены эти блоки. Активировались они при помощи кодовых слов. Предполагалось, что, попав в плен, солдат просто произносит эти слова, теряет память и перестает представлять информационную ценность для противника. По этой причине слова были выбраны редкие — чтобы не активировать блок случайно, в беседе с товарищем или старшим офицером.

Лот, как представитель старшего командного состава, обладал всеми тремя видами блоков памяти. И самым легким из них, когда напрочь улетучивались из памяти предыдущие день-два, Тачстоун однажды даже воспользовался. Тогда Лот перестраховался. Но зато теперь он знал, что ничего опасного в этом нет.

Возможно, Лот перестраховался и на этот раз. Но так или иначе, Брюн не узнала о том, что Ирвинг вернется несколько раньше, чем предполагалось.

Хрупкая, как лед, тишина, взорвалась криками и стонами.

Но прощения Лот не просил.

Да и за что?

В первый момент Брюн показалось, что Даши нет в детской. Несмотря на сумерки, свет в комнате не горел. Брюн оглянулась и заметила светлую макушку, торчавшую над кроватью. Брюн подошла поближе.

Даша сидела на полу между кроватью и шкафом. Она прижимала к себе огромную уродливую мягкую собаку, которую Брюн давно не видела среди игрушек дочери. Ее подарил Даше на день рождения доктор Андрей Небеснов, когда она была совсем еще маленькой — на три или четыре года. Даша уже выросла из таких игрушек. Брюн как-то настирала их и сложила в большой ящик в кладовке.

— Даша, — окликнула ее Брюн.

Дочь промолчала, словно и не заметив мать. Брюн села рядом с ней на пол, обняла девочку.

— Он меня бил, — сказала Даша очень спокойным голосом.

— Я знаю, — сказала Брюн. — Когда я узнала, я сделала так, чтобы он прекратил. Ведь он же больше не бьет тебя?

— Не бьет, — механически повторила Даша.

Это было правдой. Теперь отец кормил ее по утрам и уезжал на работу. Вернувшись, Лот следил за тем, чтобы она пообедала. Затем Даша сидела в своей комнате, а отец — у себя в кабинете. В восемь вечера Лот приходил и требовал, чтобы Даша легла спать. Отец был словно кукла, и это было еще страшнее тех черных дней в самом начале.

Брюн с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Даша чуть пошевелилась и вдруг обхватила ее. Даша плакала, и Брюн чувствовала, как горячие слезы падают ей на грудь.

— Мама, прости меня! — всхлипывала Даша. — Я всегда буду вести себя хорошо! Я буду тебя слушаться! И всегда буду делать уроки и убирать в комнате, только пожалуйста, больше никогда не уходи!

— Прости и ты меня, — сказала Брюн, прижимая ее к себе. — Прости, пожалуйста. Я больше никогда уйду. Мы всегда будем вместе. Хочешь горячего шоколаду?

Девочка кивнула.

— Я сейчас принесу, — сказала Брюн и поднялась на ноги.

Даша издала сдавленный вскрик — тихо, жалобно, как птичка. Брюн застыла.

— Я пойду с тобой, мама, — сказала Даша.

— Хорошо, — кивнула Брюн.

Даша взяла ее за руку. Другой она крепко держала лохматого пса. Когда они спускались рядом по лестнице, голова собаки отставала от них на две ступеньки — так велика была игрушка. Запах, который волной окатил Брюн, когда она обняла Дашу и от которого отмахнулась, как от чего-то невозможного, сделался еще сильнее.

— Хочешь искупаться? — спросила Брюн.

Даша кивнула. Девочка остановилась на последней ступеньке, не решаясь вступить в холл.

— А где папа? — спросила она.

— Не бойся, он не придет. Я заперла его в сушилке.

Пока Брюн готовила шоколад, Даша сидела на стуле, по-прежнему прижимая к себе собаку, словно щит. Растрепанные светлые волосы дочери торчали между длинными пушистыми ушами игрушки. Брюн наполнила чашку и поставила ее на стол. Сама села напротив и стала смотреть, как дочь пьет.