Черный ангел

— Угу, гостеприимный. Как пиранья. Куда идешь! — я хватаю Вано, который уже намылился спускаться вниз по ступенькам за воротник. — Давай наверх быстро!

— Ты думаешь?

— Уверен!

Да я действительно уверен, что нас задерживали не просто так. Что если он дал знать, про наш приход кому-то еще? Он ведь выходил из комнаты на некоторое время, после того как мы ему представились. Интересно, что за сообщение он получил? Может о том, что все готово и внизу нас с Вано уже поджидают? Не зря он сразу же заулыбался и перестал уговаривать. Поэтому мы меняем маршрут и, вместо того, чтобы спускаться вниз, идем наверх. Пусть я и ошибаюсь, но лучше подстраховаться. Попробуем перейти по чердаку в левое крыло здания и выйти на улицу через последнее парадное.

Взбираемся по металлической лестнице и вот он чердак. Переход завершается благополучно. Никто на нашем пути не встретился, и мы спускаемся к выходу. Я первый берусь за ручку двери, открываю — струя слезоточивого газа, выпущенная прямо в лицо, сравнимая по силе разве что со струей пожарного шланга, едва не сбивает меня с ног. Это не дамский газовый баллончик, от которого даже и муха не чихнет, не знаю уж для чего они его носят, может, для того, чтобы выжать слезу, а добротная и качественная продукция, предназначенная для экипировки специальных подразделений по охране правопорядка, для разгона граждан на тот случай, если те будут собираться в большие толпы и качать права. Ослепленный и полузадушенный, мгновенно теряю всякую ориентировку во времени и пространстве. Достаточно одного прямого удара по челюсти или куда там еще точно не знаю, чтобы свалить меня. Последнее, что я слышу, пистолетные выстрелы, звуки которых эхом раскатываются по всей лестничной клетке.

2

Придя в сознание, я обнаруживаю себя лежащим на полу движущего автомобиля — какого-то фургона, больше годящегося для перевозки крупного рогатого скота, нежели для людей. Руки у меня скручены одноразовыми наручниками из полимерной ленты. В глазах продолжает гореть огонь. Удивительно, как до сих пор у меня сохранилось зрение. Несмотря на все происшедшее, я сразу понимаю, что соваться к режиссеру Серпокрылову было равносильно, что к пчелам в улей. Вольдемар раскусил нас, поняв, что мы попробуем уйти через крышу, и дал приказ передвинуть засаду в другое место.

Зато теперь все понемногу встает на свои места — священник Гедеон Воронов, соблазнившись на хороший куш, рассказал все про деньги архиепископа своему недругу Серпокрылову, который водил дружбу с бандитами. Не исключено, что сам Воронов непосредственного участия в краже не принимал, а послужил исключительно в роли наводчика, а те две тысячи евро и были для него всем гонораром. Убрали же его как ненужного свидетеля, скорее всего не из-за страха перед законом, а перед дарителем.

Осматриваюсь. Рядом, прислонившись спиной к металлической стенке кузова, сидит человек. Руки у него в таком же состоянии, как и мои, левый глаз подбит. У меня сжимается сердце — Вано! И он попал. Ну, я-то ладно, шел первый и первым получил на всю катушку, но уж он мог как-то выскользнуть. У него и оружие с собой было. Как же это его угораздило?

Тусклая лампочка дежурного освещение позволяет также увидеть двух мерзких типов, у одного из которых в руке облегченный вариант «Калашникова», у другого пистолет. У человека с пистолетом вспухшая рожа, расквашенный нос, из которого до сих пор продолжает сочиться кровь — он то и дело вытирает ее, за неимением платка, рукавом. Видимо, это Вано постарался и успел пару раз ему навесить. Дурак! Бежать надо было, а не поединки устраивать. У него то возможности были. Не сидел бы сейчас здесь со мной.

Едем мы достаточно долго. За время, занимаемое дорогой, можно было бы легко успеть соблазнить даже снежную королеву. Когда машина, наконец, останавливается, то мне кажется, что я слышу металлический скрежет — обычно так скрипят отодвигаемые в сторону ворота, большие ворота. Так и есть — фургон опять трогается, но проезжает совсем немного и замирает на месте. Приехали. Двери открываются снаружи и, вместе с лучами фонарей, нас встречают еще две малопривлекательные личности, морда одного из которых мне кого-то смутно напоминает. К ним присоединяется и наш знакомый Вольдемар Клюев. Он ехал на второй машине.

— Выгружайтесь, — командует он. — Станция конечная.

Конвоиры, ехавшие вместе с нами, подбадривают нас пинками, львиная часть коих достается на долю Вано, который своим сопротивлением разозлил их гораздо больше, чем я.

Оглядываюсь. Мы находимся во дворе, обнесенном высокой, в два человеческих роста, кирпичной стеной, возле большого двухэтажного особняка.

— Куда пялишься! — говорит мне тот, что с автоматом, слегонца добавляя прикладом по шее, так что в голове начинают названивать праздничные бубенчики.

— Оставь его пока, — распоряжается Вольдемар. — Все равно никому ничего не скажет. Давайте их внутрь.

Особняк построен совсем недавно. В него даже не завезли мебель и только-только закончили внутренние отделочные работы. Пахнет лаком и краской. Нас конвоируют в большую комнату, где без всяких церемоний опять швыряют на пол и пару раз пинают, для порядка.

— Ну, хватит, хватит, — опять миролюбиво говорит Вольдемар, — а то говорить не смогут.

Он садится на стоящий посреди комнаты фанерный ящик и некоторое время смотрит на нас. Четверо его прихлебателей стоят рядом с нами, готовые по первому сигналу броситься на наши поверженные тела.

— Зачем вы пришли к Серпокрылову?

Неизвестно к кому обращается Вольдемар, ко мне или к Вано, поэтому, как люди воспитанные, мы предпочитаем хранить молчание. Альварес — тот вообще лежит лицом вниз, без всяких признаков жизни, то ли на самом деле ему хорошо досталось, то ли решил, что легче косить под бездыханное тело.

— Слушай, Вован, — говорит тот, о котором я пытался вспомнить, где мог видеть его харю раньше. — А я ведь этого хмыря знаю. Это же мент. Гадом буду. Мы мента взяли!

— Что ты несешь, Хотабыч?

Хотабыч — услышав это погоняло, я вспомнил и человека. Гена Жуков, таковы его настоящее имя и фамилия. Мне даже приходилось его задерживать, когда он с дружками вымогал деньги у частных предпринимателей. С тех пор я его ни разу не видел.

Заявление Хотабыча, что я мент никого не радует. Видно, что они бы предпочли иметь дело с конкурирующей фирмой, нежели с милицией. Только Вольдемар пытается оставаться невозмутимым.

— Мы у него изъяли удостоверение и ксерокопию лицензии, — успокаивает он своих костоломов. — Про этого длинного не знаю, у него документов не было, а другой — частный сыщик Лысков.

— Точно Лысков. Капитан Лысков, — опять вспоминает Хотабыч.

— Когда ты с ним встречался?

— Да уж давно. Лет пять-семь назад, я думаю.

— Что, Лысков, не понравилось ментом-то быть? Частным сыщиком лучше? Башляют больше?

— Не в этом дело, — говорю я. — Пидриле одному, на тебя похожему, глаза на жопу натянул. Ну и выгнали.

— За пидрилу ты, Лысков, еще ответишь, — обещает Вольдемар. — Говори, на кого работаешь?

— Этого тебе лучше не знать. А то раньше смерти от страха подохнешь.