Чёрный ангел

– Ну... в общем, да. Только тон мне не нравится. Не вижу оснований для скепсиса.

– А между тем, их целых два. Первое: Ирен была уверена, что убийца видел ее в холле. И ее гибель доказывает, что она не ошиблась. Ты убедилась, что от двери конференц-зала не видно скамью для курящих?

– Не успела. Курильщики помешали. Но даже если так! Убийца мог видеть ее, когда она шла через холл. Или вообще узнал по голосу. Может, она закашлялась или мурлыкала какой-нибудь мотивчик. Что там у тебя на второе?

Эдик с озадаченным видом обернулся к плите и посмотрел на кастрюльку.

– Не знаю, я не открывал.

– Балда! Я не про рагу спрашиваю - кстати, выключи, а то пригорит, - а про второе основание для скептицизма.

– А! Для филолога ты слишком туманно изъясняешься. Не знаю, сочтешь ли ты это основанием... У тебя выходит, что подозреваемых всего трое: я, Джованни и Базиль. Так вот, это невозможно.

– Этого не может быть, потому что не может быть никогда? Похоже, филологическое образование вообще не блестяще сказывается на умственных способностях. Но продолжай.

– А ты предпочитаешь "credo quia absurdum"? Джованни - добрейшее в мире существо. Если бы не Альбинка, его секретарша, он бы пустил свою дизайн-студию по миру - вкалывал бы за бесплатно, лишь бы делать людям приятное. Ему обидеть человека - мука смертная. Он чуть не повесился однажды, когда на него предъявили претензии сразу две бабы - ведь, по крайней мере, одной пришлось бы отказать! Чезаре клянется, что застал его за написанием предсмертной записки. Конечно, Чезаре соврет - недорого возьмет, но я сам слышал, как он - Чезаре, не Джованни - орал на одну из этих баб по телефону. Если мне железно докажут, что убил один из нас двоих: я или Джованни, я попрошу надеть на меня смирительную рубашку.

– Ну, а Базиль?

– Базиль, конечно, пожестче. Но он - неофит. Кто-то подсадил его на восточную религиозную философию, причем я толком так и не разобрал, на какую именно. Он и Веды цитирует от Ригавед до Упанишад, и сутры упоминает - то есть, вроде, убежденный индуист, а с другой стороны, выражается - махаяна, говорит, ваджраяна, дхарм, ахинса. Что уже несомненный буддизм. Ладно, не суть. Главное, что Базиль, если не считать работы, занимается исключительно своим духовным совершенствованием - дхьяны, йога, чань - в общем, полный вертолет. И больше его ничего не интересует, я готов поклясться. Слава богу, уже два года за ним наблюдаю. Мясо-рыбу не кушает - на силос перешел, курить бросил, вот-вот бросит пить и начнет дорожку перед собой мести, чтоб какую букашку ненароком не задавить. Я еще мог бы, поднапрягшись, представить, как он, охваченный негодованием новообращенного фанатика, душит негодяя, осквернившего святыню, хотя буддизм, в принципе, не поощряет страсти. Но чтобы отравить незнакомого человека сигаретой?! Да у Базиля и сигарет-то полгода как нет. А уж Ирен он и пальцем бы не тронул. Ни при каких обстоятельствах. Базиль с нее пылинки сдувал. Я рассказывал тебе?..

– Рассказывал, - поспешно заверила Надежда, напуганная перспективой повторного вечера воспоминаний.
– Значит, Ирен не оговорилась. Должен быть кто-то четвертый. Подумай хорошенько, Эдик, у кого еще мог оказаться ключ от конференц-зала?

– Не знаю.
– Он пожал плечами.
– По идее, любой может попросить ключ у директора, если дело требует. Например, чтобы принять клиента. Но по правилам, сразу после ухода клиента положено закрывать зал и возвращать ключ владельцу. Мне не верится, что убийца заранее все предвидел и заказал дубликат. Убил он, вне всяких сомнений, под влиянием минуты. Принимая во внимание время и место, смешно предполагать заранее обдуманный умысел.

– Зато способ указывает на преднамеренность. Человек, не помышляющий об убийстве, не станет держать при себе отравленные сигареты.

Битых три часа Эдик с Надей обсуждали мотивы, возможности, характеры действующих лиц, пытались найти другие решения задачи, заданной Ирен, придумать, какая тайна могла связывать убийцу и жертву, если они даже не были знакомы. В конце концов ресурсы были исчерпаны.

– Да, для решения этой задачки наших маленьких серых клеточек недостаточно, печально подвела итог Надежда.
– Так что классический детектив отменяется. Придется действовать по канонам крутого. Вышибая ногой дверь, вламываться на бандитские малины с двумя наганами наперевес и вытряхивать из бандитов правду вместе с выбитыми зубами. В общем, я переквалифицируюсь в филеры. Или лучше в "казачки"? Как ты думаешь, какой способ эффективнее: ходить за подозреваемыми по пятами или втереться к ним в доверие и после совместной пьяной оргии вытянуть всю подноготную?

Эдик не поддержал шутку. Видно совсем его укатало, беднягу.

– Брось, Надька. Ты не будешь мозолить убийце глаза. Dixi. Я не вынесу, если еще и с тобой что-нибудь случится.

Польщенная этим признанием, Надежда ринулась в бой:

– Но не можем же мы просто сидеть и ждать! За тобой охотятся убийца, милиция...

– Милиция пока не охотится. Они не знают про Мыколину тетрадку.

– Ну так заохотится! Когда поймет, что ты скрываешься. Нам нужна информация, черт побери! А от кого еще можно ее получить, как не от твоих коллег?

– От кого еще? Хм! А знаешь, можно попытаться. У Ирен были два близких человека - муж и подруга. Вдруг она им что-нибудь говорила...

– Адрес!
– потребовала Надежда, бросаясь в прихожую.

– Я поеду с тобой.

– Нет!

– Да! Чего мне бояться? Они-то, уж точно, не убийцы.

– А если убийца караулит под дверью?

– Тогда тем более я не могу отпустить тебя одну.

После недолгих препирательств поехали вместе. Эдик поймал такси и назвал водителю адрес. Через полчаса машина остановилась у подъезда "сталинской" восьмиэтажки. Когда они вошли внутрь, лифт - мастодонт с металлической дверью, открываемой вручную, - только что стартовал с первого этажа.

– Нам на какой?
– спросила Надежда.

– На четвертый.

– Давай пешком, - предложила она.

И, вспомнив, как в юности они бегали по лестницам наперегонки, рванула наверх. Эдик, ослабленный переживаниями последних дней, быстро отстал.

– Стой!
– кричал он снизу.
– Подожди меня, ненормальная!

Надя, задыхаясь от смеха и непривычной нагрузки, поднажала еще. Когда она взлетела на площадку между третьим и четвертым этажами, раздался хлопок, и в ту же секунду из ниши перед квартирами, скрытой от глаз стеной, выскочила и метнулась к лифту черная фигура. Грохнула решетчатая дверь, лифт поехал вниз. Не успев ничего понять, Надежда пробежала по инерции последний пролет и увидела распахнутую дверь квартиры.

На полу прихожей лежал незнакомец с простреленной грудью. Глаза его были открыты, губы шевелились. Надя шагнула вперед и склонилась над ним.

– Сан! Майсан!
– прошептал незнакомец и закрыл глаза.

13

Злополучный понедельник, навсегда оставшийся в памяти Виктора Бекушева днем-чемпионом по бестолковости, абсурдности и безрезультатности, ознаменовал начало самой неудачной рабочей недели за всю его милицейскую карьеру. Во вторник Виктор ехал на Петровку, полный решимости вытряхнуть душу из коллег покойной Морозовой, устроивших накануне коллективную пьяную истерику с элементами то ли безобразного фарса, то ли высокой трагедии. Однако на "летучке", традиционно проводимой Песичем по утрам, выяснилось, что на их многострадальный отдел свалилась новая напасть в виде убийцы-маньяка. Не лишенный своеобразной художественной жилки, изувер облачал зверски умерщвленных мужчин и женщин в яркие искусственные шелка и оставлял на берегу какого-либо водоема, придав мертвому телу позу глубокой задумчивости.

Первую жертву маньяка, мужчину, нашли чуть больше месяца назад на северо-востоке Москвы, под горбатым пешеходным мостиком через Яузу. Мертвец глядел на воду, сидя на камне в позе роденовского "Мыслителя". Поскольку было еще неизвестно, единичное это убийство или начало серии, дело оставили в окружной прокуратуре. Вторая жертва, женщина, встретила свою злую судьбу две недели спустя, но в столичные сводки не попала - на сей раз маньяк художественно разместил фигуру наподобие микеланджеловской "Ночи" под ивой, над текучими водами подмосковной речки Уча. Третий несчастный, снова мужчина, угодил в лапы садиста вечером вчерашнего проклятого понедельника и был обнаружен ранним утром тоже под мостом, рядом с кладбищем ржавых речных посудин, неподалеку от платформы "Москворечье". Покойник стоял, опираясь на трость, и прозревал пространство и время, в точности как его великий прототип - церетелиевский "Пётр". Как и в первых двух случаях, все одеяние жертвы состояло из несуразной женской ночной рубашки ацетатного шелка, ярко-оранжевый цвет которой следователь районной прокуратуры, выезжавшая на первый труп, поэтично обозвала в протоколе "шафранным". Эта характерная деталь, врезавшаяся в память кому-то из дежурных по городу месяц назад, позволила быстро объединить два московских трупа в серию, а после соответствующего запроса добавить к ним и подмосковный. Засим, как и следовало ожидать, дело радостно передали в горпрокуратуру. Точнее, сбагрили с неприличной поспешностью - утром того же вторника. Горпрокуратура же быстренько подключила Петровку.