Черный человек

Нортон пожал плечами:

– Да как обычно. Грех жаловаться. У меня новая напарница, мы ее напрокат взяли в нью-йоркском убойном отделе. Она на пару лет моложе, держит меня в тонусе.

– Хорошенькая?

– Не то чтобы это имело значение, но – да, хорошенькая.

Джефф прошел через комнату с двумя стаканами, вручил один Нортону. Он улыбался.

– Это всегда имеет значение, братишка. Думаешь, сможешь ее закадрить?

– Джефф, ну Христа ради! – Это не было настоящей злостью: он слишком устал для этого, да еще дорога… – Тебе действительно необходимо постоянно вести себя так старомодно?

– А что такого? Девушка привлекательная, неужели ты не пытался прикинуть, какие у тебя с ней шансы? – Все еще стоя, брат залпом выпил арак и широко улыбнулся Нортону. – Да ладно, я же по глазам вижу. С ней тебе хотелось бы.

Нортон сдавил веки большим и указательным пальцами.

– Знаешь что, Джефф, может, хотелось бы, а может, и нет. Но сейчас не это моя главная забота. Как думаешь, мы можем для разнообразия поговорить о чем-то более важном?

Он не видел, как изменилось выражение лица его брата: улыбка увяла, уступив место недоверчивому напряжению. Джефф попятился, рухнул в кресло напротив и вытянул ноги перед собой. Когда Нортон посмотрел на брата, тот встретился с ним взглядом и махнул рукой:

– Ладно, Том, ты прав. Помогу, чем смогу. Но прошло много времени с тех пор, как я имел влияние в Нью-Йорке. Я имею в виду, что могу попробовать сделать несколько звонков, если на тебя наседают, но…

– Нет, дело не в этом.

– Не в этом?

– Да, нам практически дали полную свободу действий. Сверху намекнули, чтобы мы делали что хотим, лишь бы разобраться с этим бардаком.

– А что за бардак ожидается, поточнее можно? По всем каналам трубят, что на борту все мертвы.

– Ага. С каких это пор ты доверяешь тому, что показывают по визору? На самом деле есть один живой, и он свалил с корабля. Это конфиденциальная информация, Джефф. Я делюсь ею только с тобой, и она не должна выйти за стены этой комнаты и за пределы этого разговора. Даже Меган не говори.

Джефф развел руками и медленно улыбнулся:

– Эй, с каких это пор я обо всем докладываю Меган? Ты же меня знаешь, Том.

– Да, хорошо. – Он сдержал гнев, давнишний и знакомый, как толчок, который делает его «кадиллак», если перейти на более низкую передачу, не притормаживая.

– Ну так вперед. Что за большой секрет?

– Большой секрет в том, что этот парень – один из тринадцатых.

Наблюдая за реакцией Джеффа, Нортон ощутил некоторое удовлетворение. Глаза брата расширились, рот приоткрылся, чтобы дать ответ, но ответа-то и не было. Нортон подумал, что это вышло слегка фальшиво, но он еще в детстве привык к этой особенности Джеффа, к некоторому актерству и преувеличенной подаче себя (чуть-сильнее-чем-надо-бы) любой публике, лишь бы она была. Он старался снисходительно видеть в этом плату за вход в зачарованный круг власти, который его брат обживал с такой самоуверенностью, когда они оба были моложе, – но теперь, теперь, когда брат сам стал снисходительнее, не утратив манерного лоска, Нортон вынужденно пришел к выводу, что, быть может, Джефф всегда был таким, всегда играл самого себя даже для тех, кто сидит на дешевых местах.

– Ты каждый день имеешь дело с вещами такого рода, Джефф, – сказал он просто. – Мне нужен твой совет.

– Вы уже связались с АГЗООН?

– Пока нет. А судя по положению дел, вряд ли свяжемся.

– Хочешь, чтобы я дал тебе совет? Позвони им.

– Ладно тебе, Джефф. КОЛИН даже не подписала мюнхенское соглашение. Думаешь, там захотят, чтобы ООН прошлась по их делам тяжелыми сапогами международных договоров?

Джефф Нортон отставил свой стакан на высокий стол из мореного дерева, который явно был дальним родственником шкафчика. Потер лицо руками.

– Как много ты знаешь о модификации тринадцать, Том?

Нортон пожал плечами:

– Знаю то же, что и все.

– То, что знают все, это дерьмо собачье, очковтирательство и нравоучительная пугалка для средств массовой информации. Что ты действительно знаешь?

– Ну, они социопаты. Это какой-то атавизм тех времен, когда мы все были охотниками и собирателями, так?

– Да, вроде того. Правда в том, брат, что тут как с бонобо, гиберноидами и всеми остальными непродуманными и преждевременными заигрываниями с генной инженерией, которыми обременили нас излишне оптимистичные идиоты-новаторы прошлого века. Сплошь догадки и дурные намерения. Никто никогда не создавал человеческих модификаций с мыслью о том, чтобы дать им лучшее от жизни, свободу и стремление, мать их, к счастью. Они были созданы с определенной целью – все они. Программы космических полетов требовали гиберноидов, бонобо были сладострастной мечтой патриархальной верхушки общества о воплощенной женственности…

– Вроде и твоей тоже, нет?

Джефф криво ухмыльнулся:

– Может, забудешь уже?

– А Меган?..

– Меган не знает. Это мои проблемы, не ее.

– Типично для тебя.

– Нет, это во мне говорит слабость и мужское начало. Я это знаю. Думаю, у меня просто никогда не было твоей высокой, чтоб ее, нравственности, братишка. Но рассказать Меган значит не добиться ничего – только ранить ее и детей. А я этого не хочу.

Он снова взял бокал и, повернувшись к Нортону, поднял его, будто в тосте:

– Так что, дорогой младший брат, остается только жить со своими ошибками. Или так, или спасибо, но шел бы ты лесом.

Нортон пожал плечами и тоже поднял свой бокал:

– Живи со своими ошибками.

А в сознании промелькнул образ Меган, сияющий всплеск ее волос, ее смех среди стволов секвой, а потом – нагое тело в пятнышках солнца, подавшееся вперед, чтобы прижаться к его собственному телу на влажных от пота простынях мотеля.

– Итак, – сказал он, – бонобо были сладострастной мечтой патриархальной верхушки общества, а в чем суть модификации тринадцать?

– Модификация тринадцать? – Джефф снова криво улыбнулся. – Модификация тринадцать вернула нам нашу мужественность.

– Да ладно тебе.

– Ну, тебя-то там не было, младший брат.

– Джефф, ты старше меня на шесть лет. Тебя тоже там не было.

– Тогда, раз не хочешь верить тому, что старший брат говорит, дуй читать учебники истории. Я говорю о времени перед Расколом. И перед созданием атмосферы на Марсе. Тогда впервые за всю историю мужественность вышла из моды. Шла волна феминизации общества, альфа-самцы сами истребляли себя, совершая самоубийства и употребляя стимулирующие потенцию препараты, которые сердце просто не способно выдержать, что в конечном итоге тоже самоубийство, просто медленное, и потрахаться с удовольствием в процессе можно.

– Я думал, такие препараты запретили.

Джефф одарил его очередной кривой ухмылкой:

– О да, именно это и сработало. Я имею в виду, ясень пень, никто и никогда не станет принимать запрещенные наркотики, правда? Особенно если от этих наркотиков член делается как полицейская дубинка и не отказывает всю ночь напролет.

– Все равно не верю, что такие препараты разрушили общий баланс. Это же просто тема для ток-шоу о генетике, Джефф.

– Дело твое. Научные круги не поддерживают теорию об истреблении маскулинности, тут ты прав. Но любой социобиолог скажет тебе, что самоуничтожение альфа-самцов повлияло на политическую обстановку прошлого века, что это один из важнейших факторов. Как говорится, – снова усмешка, – измельчали мужики. И одновременно уменьшился интерес к искусству войны. Никто, если не считать нищих идиотов из какого-нибудь Канзаса, не хотел служить в армии, потому что, блин, там же и убить могут, есть способы прожить жизнь получше, и оплачиваются они тоже получше. И получается, что эти нищеброды сражаются не на жизнь, а на смерть по причинам, – Джефф быстро переключился на пародийное иисуслендское произношение, – которых они как следует не понимают, в то время как все остальные орут о нарушении прав человека, мол, выпустите меня отсюда, желаю бесплатно обучаться в колледже. И мы проигрываем, братишка, проигрываем по всем параметрам. Потому что против нас враги, которые едят, спят и дышат, ненавидя все, что мы собой представляем, которым не страшно умирать в агонии, при условии, что они прихватят с собой кого-то из нас. Послушай, Том, феминизированное открытое общество много чего может, но его способность вести войны гроша ломаного не стоит.

– Я не просил, чтобы ты прочел мне лекцию о Расколе, Джефф. Меня интересует модификация тринадцать.

– Изволь. – Джефф снова приложился к араку. – Смотри, давным-давно все мы думали, что будем посылать на войну роботов. Но роботов дорого строить, и на самом деле никто по-настоящему в них не верит. Они ломаются, когда становится чересчур жарко, или чересчур холодно, или песка слишком много. И в городах вечно лажают, много валят не тех людей и разрушают инфраструктуры, которые хотелось бы сохранить в целости. Их можно взломать, перепрограммировать и выключить, имея мало-мальски приличную боевую консоль, если посадить за нее толкового инфоястреба, а этих ребят мы, вероятно, сами же и поднатаскали на интернациональных, мать их, курсах при Массачусетском технологическом институте. Роботов можно украсть, перенастроить и послать против нас же, а мы даже не будем об этом знать. Помнишь тот мемориальный камень, который папа показывал нам, когда мы ехали в Нью-Мехико? До хера здоровенный такой булыжник посреди Оклахомы?