Черный цветок

Оглушительный скрип двери подбросил Есеню с неудобной постели. Еще не рассвело, но лица вошедших отлично освещала лампа, которую держал в руках кузнец. За его спиной стояли двое, то ли работники, то ли взрослые сыновья.

— Бродяги вообще обнаглели… — обиженно пробормотал кузнец, растерянно глядя на заспанного Есеню — он явно никого не ожидал увидеть в собственной кузне.

Его помощник оказался более расторопным, и подскочил к Есене с совершенно конкретным намерением:

— Щас так наваляю, что всю жизнь помнить будет! И дружкам расскажет!

Но уроки разбойников, как оказалось, не прошли для Есени даром. Он успел нырнуть вниз, уходя от кулака, который метил в лицо, и выскользнул у ретивого защитника собственности за спиной.

— Эй, ребята! — попытался он оправдаться, но не успел — и кузнец, и второй его помощник, ухватили его за фуфайку, — погодите!

Кузнец ударил его в живот, и Есеня задохнулся, но вырвался и откатился в угол, прикрыв голову руками.

— Я не бродяга! — выдохнул он, — да погодите же!

— Много вас таких, — кузнец поднял его за воротник, и Есеня схлопотал-таки по уху от его помощника.

— Я в подмастерья пришел наниматься! Я из Олехова, сын кузнеца!

Он решил, что врать надо как можно правдоподобней, и не ошибся. Кузнец выпустил его воротник и остановил помощника, который замахнулся снова.

— Во, смотрите! У меня и сапоги есть, я только шапку потерял.

Кузнец внимательно посмотрел ему на ноги и кивнул.

— Да, бать, бродяги в сапогах не ходят, — согласился его помощник. Верней, сын.

— А что в Олехове подмастерья не нужны больше? — скептически поинтересовался кузнец.

— Да не, нужны, просто хотел поучиться немного… Говорят, в Кобруче хорошие кузнецы.

Тут он соврал. Ни про каких хороших кузнецов из Кобруча он не слыхал.

— Хорошие, — довольно кивнул кузнец, — а чего ж ты в дом не постучал? Чего тут спать завалился?

— Я заблудился вчера, ну и пришел ночью, когда все спали… неудобно было будить…

В голове мелькнула мысль: а может, покормят? Что им стоит, не обеднеют же они…

— А на постоялом дворе чего не переночевал? Уж там-то всяко лучше, чем здесь?

— Кошелек срезали на базаре. Шапку вот потерял, и без денег остался.

Ну теперь-то они точно поймут, что он ничего не ел! Но кузнец пропустил его слова мимо ушей.

— Вот что. Подмастерья мне без надобности, своих хватает. Но совет дать могу: иди в большие мастерские. Там подсобники всегда нужны. Ты парень здоровый, крепкий, не шантрапа уличная — может, и возьмут. И кормят там два раза в день.

Вот так… Если попросить хлеба, чего доброго решат, что он и впрямь не собирался наниматься, а только зря уголь сжег. Да и просить было как-то… нехорошо, что ли? Есеня никогда не попрошайничал, даже если очень хотел есть. Но одно дело дома, где всегда можно пойти позавтракать, и совсем другое — в чужом городе.

Ладно, спасибо этому дому… У Есени так и не повернулся язык попросить поесть, он пожал плечами, и, к облегчению семейства кузнецов, вздохнув, направился к выходу.

— Эй, а большие мастерские-то найдешь? — крикнул вдогонку кузнец.

— Найду, — угрюмо ответил Есеня. Какие мастерские? Надо искать Полоза! Надо к перевозчикам идти, и по постоялым дворам…

— Вдоль по улице иди, с полверсты до них. Услышишь издали! — сказал кузнец, и Есеня кивнул, — а если денег нет, сапоги продай, хорошие сапоги, пять серебряников дадут, а то и шесть!

Нет уж. Если он продаст сапоги, то в чем пойдет с Полозом в Урдию? В опорках, что ли? Как бродяга? Или в лаптях, как деревенский? Нет уж.

У городских ворот он вдруг сообразил, что если выйдет из города, то войти уже не сможет — нету у него двух медяков, которые брали со всех входящих. А в котомке Полоза, у перевозчиков, осталось немного хлеба и солонины… И одеяла там есть, и огниво — всегда можно костер развести. В конце концов, если Полоз ждет его на каком-нибудь постоялом дворе, то хватит же ему ума пойти поискать Есеню самому?

Есеня уже хотел пройти через ворота, но тут увидел, как стражник пристально присматривается к какому-то парню, выходящему из города.

— Эй! А ну-ка стой!

— Чего надо?

— Из Оболешья?

— Да, перевозчик я. На базар ходил.

— Иди-ка сюда, — стражник поманил парня пальцем, — иди-иди.

— Да вчера же обыскивали, ничего не нашли! Сколько можно-то?

Есеня не стал дожидаться, чем кончится дело. Всех оболеховских осматривают, а у него на шее медальон… И Полоз не дурак, понимает, что из города Есене так просто не выйти. Значит, он ждет его где-то на постоялом дворе, и из ворот выходить незачем.

Но хлеб с солониной, одеяла и огниво манили к себе, и Есеня решил пройти вдоль городской стены, поискать проходы потише, чем городские ворота.

Полоз. В тюрьме

Полоз второй день сидел в общей камере Кобручевской тюрьмы. Наивно было бы надеяться, что за вооруженное сопротивление представителям власти его немедленно отпустят на все четыре стороны. Вообще-то, за такое обычно отправляли на каторгу, но Полоз надеялся, что сможет «убедить» того, кто станет разбирать его дело, в своей невиновности. Такую штуку он проделывал не раз. Но для этого нужно, чтоб его дело хоть кто-нибудь начал рассматривать!

В камере находилось не менее сотни человек, а в день разбирали примерно десяток дел, так что ждать очереди Полозу пришлось бы дней десять-двенадцать.

Потолкавшись среди кобручевской шантрапы, он выяснил, что оболеховских досматривают уже месяц как, и ищут медальон в форме сердца. Говорили, власти Олехова пообещали за эту штучку огромный выкуп властям Кобруча, в свою очередь, власти установили награду стражникам, потому они так ретивы в поисках.

Кормили в тюрьме плохо — овощной похлебкой и хлебом пополам с опилками, топили в Кобруче отвратительно везде, даже на постоялых дворах, про тюрьму и говорить не приходится, но Полоз был неприхотлив. Куда как больше его тревожило, что теперь будет со Жмуренком, который остался в незнакомом городе без единого медяка в кармане. Где он будет спать, что будет есть? Да стоит ему только открыть рот в присутствии стражи, и его тут же обыщут! Может, ему хватит ума продать шапку и сапоги, и тогда кров и стол будет ему обеспечен. А если не хватит?

Даже весточки Полоз не мог передать мальчишке! Где его искать в большом городе? Кобруч в своей нищете безжалостен к тем, у кого нет денег. В Олехове нашлись бы добрые люди, которые пожалели бы парня. Да в Олехове можно пойти на базар, помочь какой-нибудь торговке довести тачку до ворот, и получить за это медяк или кусок хлеба. В Кобруче и такое невозможно.

Полоз ненавидел Кобруч — живое свидетельство того, что случилось бы с Олеховым, если бы не медальон. Он презирал «вольных людей», разжиревших на чужой бедности, он с ужасом смотрел на толпы людей, продающих труд за жалкие медяки, такие жалкие, что тюремная кормежка некоторым из них казалась изысканной и сытной. Ему было страшно смотреть на детей, которые рылись в отбросах, потому что родители не могли накормить их досыта.