Черный цветок

— Балуй, не бойся! Постой, погоди! — Избор не отставал ни на шаг, и как Есеня ни петлял, как ни старался свернуть до того, как тот покажется из-за поворота — все равно не успевал.

Он перебежал еще одну площадь — дыхания не хватало, и внутри все сипело и похрипывало — и снова оказался в лабиринте. Ну когда же он отстанет?

Этот лабиринт оказался более запутанным, и улочки в нем были уже и короче. Есеня сделал последний рывок, понимая, что если не оторвется сейчас, то больше убегать просто не сможет.

— Балуй! — Избор тоже задыхался, и к последнему рывку оказался не готов.

Есеня слышал его топот и шумное дыхание, но успел повернуть раньше, а потом еще раз, и еще.

Как он оказался на главной площади? Ведь бежал совсем в другую сторону? Он приостановился — легкие разрывались, и снова заболел бок, как во время болезни. Площадь слишком большая, и людей на ней немного, он не успеет перебежать на другую сторону. И вдруг!.. Знакомая шапка с собольей оторочкой, полушубок с пятном на правой лопатке… Да он столько дней подряд смотрел в эту спину, пока брел по лесу!

— Полоз! — заорал Есеня во все горло и бросился через площадь вперед.

Верховод оглянулся, остановился и подхватил Есеню, который буквально свалился ему в руки.

— Жмуренок! — улыбнулся тот, взяв его за локти, — ты что тут бегаешь?

Есеня ничего не мог сказать, кашляя и шумно втягивая воздух, он мотал головой, терся щекой о жесткий полушубок и почувствовал, что плачет.

— Ну, ну… Балуй… — Полоз обнял его и похлопал по спине, — пойдем отсюда поскорей, пока никто нас не остановил.

— Полоз… я… — бормотал Есеня сквозь слезы.

— Тихо, тихо… Смотрю, шапку продать догадался?

— Не, я ее потерял, — всхлипнул Есеня, — еще тогда…

— Да ты что? А что ж ты ел? Где ты спал?

— Я… ну… по-разному.

— Дурачок, — Полоз развернул его, прижал к себе плечом и повел в сторону широкой улицы, — что ж ты сапоги не продал, а?

— А как же… как же в Урдию идти без сапог? — снова всхлипнул Есеня.

— Эх, ну какой же ты дурак, Жмуренок! — Полоз прижал его к себе еще тесней и нахлобучил ему на голову свою шапку, прямо поверх платка, — да сейчас бы пошли и купили тебе этих сапог хоть пять пар!

В столовой богатого постоялого двора, куда Есеня приходил в поисках Полоза еще в первый день, подавали подогретое вино и жареное мясо. Они с Полозом сидели в углу, у очага, под масляной лампой, и Есеня прижимался спиной к теплым кирпичам. Спину саднило, но тепло было дороже.

Он рассказывал Полозу о своих злоключениях, и тот кивал, иногда переставая жевать от удивления. Теперь Есене стало весело, и рассказ его ему самому мрачным не казался.

— Иду, смотрю — кочерыжка. Вот так просто лежит кочерыжка, и никто ее не ест! Ну, думаю, зажрались кобручане. Стрескал и не подавился!

Полоз качал головой — он, похоже, тоже проголодался, и наворачивал мясо за обе щеки. Есеня же наелся очень быстро — ну просто ни кусочка больше впихнуть в себя не мог. И горячее вино, от которого приятно кружилась голова, не помогало.

— Ты как себя чувствуешь? — спросил Полоз, пристально всматриваясь в его лицо.

— Нормально. Честное слово, нормально. Даже кашель прошел.

— Пойдем-ка, я спать тебя уложу…

— Да ты что! Еще же день! — Есене было так хорошо сидеть тут, и гордо посматривать на хозяина, который сказал ему когда-то, что его друзья сюда не заходят! Только хозяин, похоже, его не узнал.

— Не спорь. Вечером еще раз придем, как проголодаешься, так сразу сюда и придем.

Впрочем, от вина и мяса в сон Есеню и вправду потянуло, и он решил, что ничего страшного не будет, если он немного поспит.

Полоз спросил у хозяина барсучьего сала, и тот с готовностью принес горшочек — хозяин все делал с готовностью, о чем бы Полоз его не просил. Сволочь! За деньги — и любезный, и услужливый. А без денег — иди отсюда, здесь не подают! И наверх проводил, сам лампу нес, и комнату выбрал самую теплую, уже протопленную.

Кровать с мягким матрасом и теплым стеганым одеялом привела Есеню в восторг. Это не нары, и не конюшня, и даже не шалаш!

— Эй, совсем одичал? — усмехнулся Полоз, — раздевайся, в кроватях раздетыми спят. И салом тебя надо растереть, чтоб не кашлял. Вечером велю хозяину воды нагреть, помоемся.

Есеня с готовностью скинул рубаху и рухнул на живот, похихикивая от радости.

— Ого! — Полоз присел рядом с ним на кровать, — ничего себе. Тут не сало нужно, а мята и подорожник. Больно?

— Да ерунда.

— Погоди. Сейчас спрошу хозяина. Позеленело все, смотреть страшно.

Жмур. Воспоминания

Каждый стук в дверь — днем ли, ночью — заставлял Жмура вздрагивать. Он почти не сомневался, что это вернулся Есеня, и сам понимал, что надежды его тщетны. Идея уйти в Кобруч и поселиться там, овладевала Жмуром все сильней. Это стало бы спасением от всех бед, обретением потерянного равновесия. Он скучал и по Надеже с дочерьми, но за них сердце у него не болело, о сыне же он горевал, будто с ним на самом деле случилось непоправимое. И только стуки в окно — редкие и случайные — возвращали Жмуру надежду. Впрочем, чтобы тут же отобрать.

Жмур никогда не умел вести хозяйства, и дом быстро пришел в запустение. Он не готовил себе, и ел преимущественно хлеб с молоком, изредка покупая мясо. Теперь он копил деньги на отъезд в Кобруч. Половину он отсылал Надеже, тратил жалкие медяки, а остальное откладывал.

В кузне было пусто, невыносимо пусто. Чертежи, которыми Есеня изрисовывал пол, давно затоптали. И хотя помощи в ковке от сына было маловато, но Жмур угрюмо, с ненавистью к себе, думал, что он теперь «однорукий кузнец». Да и качество заготовок сразу стало хуже — без Есени Жмур портил их одну за одной. И откуда мальчик знал, когда надо выдергивать железо из огня? Нет, наверное, не так уж были и плохи изделия Жмура, но раньше ни один мастер в городе не мог сравниться с их кузней по качеству железа. Оружия Жмур теперь не ковал — благородный Мудрослов ни разу не появился у него с тех пор, как узнал об отливках.

Как-то осенью, когда Жмур обедал, в одиночестве сидя за столом и надеясь покончить с едой как можно скорее, в окно к нему постучали. В это время ни молочница, ни булочник обычно не приходили, и Жмур бросился к калитке — это Есеня! Дурачок, зачем же он ходит по городу среди бела дня!

Но, конечно, обрадовался он напрасно, однако сильно удивился. К нему пришла Чаруша, подружка Цветы, девочка, которую Жмур прочил сыну в жены.

— Здравствуйте, дяденька Жмур, — сказала она немного испуганно, — меня к вам батя прислал.