Чёрный дождь

Вечер выдался душный, мы вместе с Ясуко вытащили в сад скамеечки и, наслаждаясь прохладой под ветвями, грызли соленые бобы. Пришел Такидзо, дед Сёкити, принес трех угрей для Ясуко. Старик — ему пошел уже восемьдесят девятый год — сказал, что послезавтра самый жаркий день, когда каждый, кто хочет подкрепить свои силы, должен съесть угря. Такидзо любит поговорить, но вел он себя деликатно, даже не заикался о болезнях. Напустив на себя серьезный вид, дед Сёкити рассказывал всякие вымышленные истории и предания, и Ясуко от души смеялась. Сам же рассказчик ни разу не улыбнулся.

— Давным-давно, когда мой дед был еще юношей,— говорил Такидзо,— в такие жаркие дни выносили скамейки под дерево кэмпонаси, чтобы подышать вечерним воздухом. И только мы, бывало, усядемся, приходит барсук, подберет объедки, устроится где-нибудь рядом и глядит на нас… Так-то было в старину...

А вот какая история приключилась давным-давно, когда мой дед был еще юношей. Жил тогда на хуторе Огата в деревне Кобатакэ человек по имени Ёити. Был он примерным сыном и почитал своих родителей. За это его уважали все жители окрестных деревень. Знали о нем все путники, проходившие мимо. Даже змеи его никогда не трогали. А вот на путников они частенько набрасывались. Чтобы спастись, надо было трижды повторить: «Я Ёити из Огата». Змеи почтительно склоняли голову и быстро уползали прочь. Так-то было в старину.

Давным-давно, когда мой дед был еще юношей,— говорил старый Такидзо,— один охотник убил оленя и потащил его домой. А за ним увязался шакал-оборотень. Оглянулся охотник, а шакал как прыгнет на него — и хвать зубами. Тут бы охотнику и конец пришел, да сметливый был парень. Сунул руку в карман, вытащил мешочек с солью да как сыпанет в шакала. Вы знаете, что нечистые духи не выносят соли. Шакала как ветром сдуло, а охотник, жив и невредим, преспокойно добрался до дома. Вот как в старину бывало-то...

28 июля. Ясно. В полдень пролился короткий дождь. Потом снова ясно.

Муж, как только проснулся, пошел к доктору Кадзита, прихватив с собой деньги за лекарство и подарок. Вернувшись, он сказал мне, что доктор, по-видимому, не вернется в Кобатакэ. По его бледному лицу и тяжелому дыханию я уже заранее знала, что он скажет.

Самочувствие больной хорошее. Температура 37 градусов. На завтрак — суп из бобовой пасты с бататом, раккё, яйца, соленья, две чаши риса. Вскрылся третий нарыв. Ясуко сама смазала его мазью.

Мы долго советовались все втроем, к какому врачу обратиться, но так и не договорились. Муж даже принес книгу предсказаний, но и она не помогла. В конце концов право выбрать врача предоставили больной. После обеда Ясуко сказала, что чувствует себя хорошо, температура нормальная, поэтому она сама пойдет искать врача. Я предложила проводить ее, но она наотрез отказалась.

Муж поспешил к своему рыбному садку. Мне даже не понравилось, что он так торопится. Пробный нерест закончился неудачей, и только во второй раз, когда использовали самок и самцов из резерва, дело пошло на лад.

Я высушила матрац с кровати Ясуко и зажарила одного угря без приправы.

Часов около четырех прибежал, запыхавшись, старик бакалейщик.

— К нам звонила по телефону ваша барышня,— сказал он.— Она ложится в больницу Куисики. Чувствует себя неплохо и просила передать, чтобы вы не беспокоились.

— Вы не ошиблись?

— Нет, нет. Звонила ваша Ясуко.

Это было так неожиданно, что я растерялась. Придя в себя, я послала телеграмму родителям Ясуко и пошла к рыбному садку посоветоваться с мужем. Выслушав меня, он сразу же, не переодеваясь, отправился в Куисики.

Вечером снова пришел бакалейщик.

— Звонил ваш муж,— сообщил он в этот раз,— Просил предупредить, что сегодня возвратится поздно.

— Как себя чувствует Ясуко?

— Он ничего не сказал. Должно быть, хорошо.

С самою утра меня не покидало чувство смутной тревоги, и вот, пожалуйста...

29 июля. Ясно.

Вчера вечером муж возвратился домой поздно. Оказалось, что диагноз, поставленный в больнице Куисики, отличается от диагноза доктора Кадзита. По их словам, высокая температура вызвана каким-то воспалительным процессом, а может быть, и нарывами. В кровь, должно быть, попало несколько видов бактерий. Таким образом, наряду с легкой формой лучевой болезни имеется какое-то сопутствующее заболевание. Доктор Куисики сделал Ясуко туберкулиновую пробу.

Утром по дороге в больницу я зашла в бакалейную лавку поблагодарить старика. Бакалейщик сказал, что вчера после полудня он видел, как Ясуко выходила из больницы Курода.

— Я тоже ее встретила,— сказала покупательница, женщина из дома Ёсимура.— У нее был желтый зонтик, не так ли? Она как раз входила в больницу Омура, когда я ее заметила.

Из всех девушек в деревне только у Ясуко желтый зонтик. Ёсимура видела девушку с желтым зонтиком около половины третьего, а бакалейщик — примерно в час. Значит, Ясуко осмотрели в больнице Курода, затем в больнице Омура, а после этого она отправилась в Куисики. Видно, совсем потеряла голову. Вот и старалась найти спасительную соломинку. Больница Куисики размещена в деревянном оштукатуренном доме в европейском стиле; палаты, хотя и небольшие, светлые и хорошо проветриваются. Кровати наполовину задернуты пологом. Увидев меня, Ясуко заплакала.

— Простите меня за своеволие,— прошептала она сквозь слезы и спрятала лицо в подушку.

Я промолчала, потом стала рассказывать Ясуко, как жарила принесенного ей угря, как Сигэмацу разводит карпов. Только все напрасно. Ясуко была в таком состоянии, что смысл моих слов не доходил до нее.

В половине одиннадцатого пришел главный врач, он совершал обход. Реакция на туберкулин отрицательная. Температура 38 градусов. Пока обрабатывали нарывы, я стояла на улице, любуясь карпами в бассейне. Возвращаясь обратно, встретила в коридоре главного врача. Он сказал, что вчера Ясуко стояла на коленях перед своей кроватью и горько плакала. Сестра спросила, в чем дело. Ясуко рассказала, что в местах нарывов начался такой сильный зуд, что невозможно его вытерпеть. Сестра подняла подол ее спального кимоно и посветила фонариком. Там, где был нарыв, копошилось бесчисленное множество червячков. Утром, после исследования под микроскопом зараженной ткани, врачи пришли к выводу, что показана операция. Тем более что созревает новый нарыв.

— Если вы вырежете больную ткань?..— заговорила я.

— Постепенно нарастет новая.

— Останется некрасивый рубец.

— Шрам, пожалуй, останется. С этим надо примириться,— ответил доктор, человек пожилой, лет за пятьдесят.

Ясуко казалась очень усталой, и звонок к обеду я восприняла как сигнал к уходу. В коридоре я заметила няню с подносом, она несла Ясуко сушеную рыбу, фасоль в кунжутном масле, яйцо, соленья и круглую лакированную посудину с рисом.

30 июля. Ясно.

К вечеру муж пошел в больницу Куисики. По возвращении он рассказал, что у Ясуко температура 37 градусов, вечером были сильные боли, сегодня, в двенадцать часов она проглотила таблетку сульфадиазина и будет принимать это лекарство по одной таблетке через каждые четыре с половиной часа. Муж разрезал на части персик, который принес с собой, и дал Ясуко. Она кусала как-то странно — не передними зубами, а боковыми. Оказалось, что передние шатаются даже от прикосновения языка. Муж спросил у доктора, почему у Ясуко совсем пропал аппетит. Доктор ответил, что главное сейчас не в еде, а в том, чтобы регулярно принимать сульфадиазин. Нарывы никак не проходят.