Черный феникс. Африканское сафари

Кто-то придумал, что двери в «занзибарском» стиле — это копии южноаравийских дверей, только на том основании, что их можно видеть в городах юга Аравийского полуострова. Но можно ли допустить, чтобы на безлесной аравийской земле родился такой удивительный народный промысел, да еще в масштабах, когда чуть ли не каждый второй дом имеет оригинальную резную деревянную дверь? Достаточно в пору северо-восточных муссонов, когда в Ламу прибывают аравийские доу, встать пораньше и прийти в порт, чтобы увидеть: на дно парусников укладываются сотни дверей.

На протяжении веков суахилийские мастера украшают дома южноаравийских городов своими резными изделиями. Это изумительное искусство родилось на архипелаге Ламу, оно вспоено африканской традицией обработки дерева. Нетрудно представить себе, как те, кто резали ритуальные маски и фетиши, приняв ислам, решили попробовать выразить себя в этом новом жанре…

Казалось бы, что может передать орнамент — определенное, закономерное повторение рисунка? Как правило, ничего. Но здесь орнамент передает существо африканской натуры. Он, как и все африканское искусство, полон неожиданностей.

Вот, например, дверь в узкой улочке напротив школы-медресе. Мастер методично повторяет ритм ромбов и завитушек. Одна линия ромбов, две, три, четыре… Нет, в каком-то совершенно необъяснимом месте резец мастера восстает против однообразия и вместо завитушек вписывает в ромб занятного человечка. Африканский орнамент протестует против канонов.

Абдалла Шканда, довольный, рассмеялся, когда я сказал ему об этом своем открытии.

— Те, кто делали старые двери, были настоящими мастерами, — подняв палец, назидательно проговорил он. — А резец настоящего мастера не может не проявить себя, когда того хочет сердце.

В тесной мастерской Шканды, приютившейся в конце набережной, пахло свежей стружкой, дымом и какими-то ароматными маслами. А сам Шканда в этом дымном благовонии — худой благородный старик в серебристой кофии — почему-то напомнил мне средневекового алхимика. Он разогрел на спиртовке красноватую жидкость и начал втирать ее в дерево.

— Джековое дерево, — ответил он на мой вопрос. — Самый лучший материал для таких дверей. Морской воздух не дает здесь вещам жить подолгу. А джековые стоят сотни лет. Эту дверь, конечно, можно было бы сделать и из другого материала. Ее повесят не на улице, а внутри дома, во дворце какого-то богатея.

Пока Шканда возился с пропиткой, я обошел мастерскую. Кроме дверей здесь делали модели доу (их продают туристам в Момбасе) и ремонтировали огромные сундуки, обитые медными гвоздями и чеканным орнаментом. Они — современники древних дверей. Поговаривают, что и их тоже вскоре запретят вывозить из Кении.

Шканда застучал долотом. В руках старого мастера чувствовалась сила, каждый удар точно следовал линии рисунка. Очертив рамку, он принялся выбивать в ней вязь арабских букв. Композиционно слитая с орнаментом цитата из Корана — еще один обязательный атрибут оформления дверей. Входя в дом, каждый человек волей-неволей читал надпись, воздавая хвалу Аллаху.

— А что, над дверьми помещают лишь цитаты из Корана и обязательно по-арабски? — поинтересовался я.

— Нет, в давние времена их иногда заменяли самыми мудрыми изречениями популярных местных поэтов, — не прерывая работы, ответил Шканда.

Значит, и в этом местная культура не посчиталась с догмами ислама. Эти надписи над дверьми еще ждут своих исследователей. Быть может, они окажутся самыми древними из дошедших до нас письменных памятников на кисвахили…

Глава пятидесятая

Плавание на остров Пате. — Хитрости лодочника Чуй. — Как преодолеть коварный мыс Мтангаванда? — Путешествия «как у Моравиа» не получилось. — В плену у мангров. — Вслед за вырубкой лесов прибойной зоны наступает абразия. — Периофтальмусы — рыбы, которые задыхаются в воде и вертят головой. — Поймать — дело нешуточное. — Из зарослей появляются Сайид и Абу

Несколько лет назад на архипелаге побывал итальянский писатель Альберто Моравиа: дорогостоящие поездки «туда, где остановилось время», стали модными среди знаменитостей. «Предрассветное утро. Во тьме, ощупью, выходим из пансионата и по берегу добираемся до мола. Там ждет моторная лодка, которая доставит нас из Ламу в Пате… Нам пришлось встать затемно, потому что до Пате можно добраться в часы прилива. Сейчас как раз прилив, море затопило берег, и мы шлепаем прямо по воде. В темноте виден красный огонек фонаря — там мол…

Но вот наконец и лодка — уже наступил день. Лодка арабская, изящная, архаичная по очертаниям, с высокой круглой кормой и клювообразным носом. У нее есть мотор и мачта, на которой можно закрепить прямой парус. Но мне кажется — быть может, потому, что скамьи у бортов подвижные, — будто это рабовладельческая галера. Я живо представил себе, как усталые рабы тяжело гребут, а на шелковых подушках лениво расселись два-три рабовладельца…

…Приятно смотреть на уплывающий вдаль город Ламу, там, у низкого берега. Дома Ламу словно заснули в сквозной тени изогнутых пальм, растущих пучками».

Все у знаменитого писателя описано с фотографической точностью. Да и дальнейшее мое путешествие в Пате, расположенный на одноименном острове, наверное, ничем бы не отличалось от того, что совершили итальянцы, если бы я не нарушил веками отработанный маршрут сообщения между островами. А маршрут был таким: из Ламу через пролив Мканда, отделяющий остров Манда от материка, доу идет на север, а затем, уже в открытом океане, поворачивает на восток, в гавань Пате. Меня этот путь не устраивал потому, что для осмотра города он оставляет не больше часа: потом начинается отлив. Если замешкаться, на обратном пути лодка, войдя в Мканда, обязательно сядет на мель.

Местный лодочник, бвана Чуй, занимающийся перевозкой любознательных иностранцев, придумал, ко всеобщему удовольствию, одну хитрость. Работающие на него «моряки» доставляют туристов в ближайшую прибрежную деревню на острове Пате, вокруг которой сохранились две-три развалины, и, ни слова не говоря о том, что в нескольких километрах от нее, за кокосовой рощей, прячется великий суахилийский город, заявляют: «Больше здесь смотреть нечего. Скоро начинается отлив, и, если вы не хотите остаться ночевать среди этих руин, пора поспешить». Доверчивые туристы фотографируются на фоне средневековых стен и, довольные тем, что им больше никуда не надо идти в банном пекле острова, покидают его. Довольны, естественно, и лодочники.

Должен признаться, что, попав на архипелаг в первый раз, я «купился» на хитрость бваны Чуй. Глаза на его проделки мне открыл Нэвилл Читик, который из разговора со мной понял, что, побывав на острове Пате, я ничего там не увидел.

Поэтому перед тем, как снова отправиться туда, я зашел к Чуй, чтобы договориться о путешествии без обмана. В своей конторе, заставленной моделями лодок и парусников, он выглядел настоящим капитаном дальних плаваний.

— «Без обмана» — тогда надо ночевать в Пате. А там нет приличной гостиницы, — сразу же начал отговаривать меня Чуй.