Черный гусар. Разведчик из будущего

— Мне долго пришлось вас ждать, маркиза, — проговорил он, как только ее ножка коснулась земли. Девушка тут же протянула руку в белой перчатке. Шевалье припал на колено и прикоснулся к ней губами.

— Путешествие было невыносимым, — проговорила маркиза. — В море все время штормило.

— Вы привезли?

— Привезла.

— Так дайте мне его, маркиза, — попросил он, протягивая руку.

Девушка запустила пальчик в вырез платья и вытащила оттуда маленькую записку. Протянула ее шевалье. Тот жадно схватил и развернул. Пробежался глазами. Вскричал:

— Каналья!

Скомкал и бросил на землю.

— Это, уважаемая маркиза, я и без записки знал, — проговорил он, — мне, как и графу Ля Дюку, нужны подробные инструкции, а не общие фразы.

— Не сердитесь, шевалье, — молвила она, — это не моя вина. Людовик при мне написал ее и отдал.

— Но разве вы ее не читали, маркиза?

— Нет, шевалье.

— А может, он вам сказал что-нибудь на словах?

— Увы, шевалье.

Было видно, что д'Монтехо гневался. Еще немного, и он бы сорвался, но этого не произошло. Удержался. Посмотрел на маркизу и проговорил:

— Неужели вы не утешите бедного шевалье, маркиза?

Уловив невидимую улыбку, он вдруг попятился к своей карете, что стояла сейчас недалеко. Девушка тут последовала за ним. Игнат Севастьянович плюнул в сердцах. Явно тут попахивало интрижкой. Неудивительно, если послание Людовика это всего лишь повод для встречи двух любовников. А уж не из-за этой ли крали шевалье оказался в России? Между тем д'Монтехо открыл дверцу кареты и помог даме забраться внутрь. Затем залез сам. Кучер, сидевший на облучке, явно из русских, проследил за ними взглядом и, лишь убедившись, что оба внутри, хлестнул плеткой. Лошадь неспешно поехала по мощеной каменной мостовой.

Игнат Севастьянович подобрал бумагу, уроненную французом, и развернул.

«Вы, конечно, знаете, и я повторяю это предельно ясно, что единственная цель моей политики в отношении России состоит в том, чтобы удалить ее как можно дальше от европейских дел. Все, что может погрузить ее в хаос, прежнюю тьму, мне выгодно»,

— писал Людовик.

Выругался.

Барон медленно спускался по трапу. Неожиданно, когда оставалось сделать всего лишь шаг, чтобы вступить на землю Шлезвиг-Гольштейна, он остановился. Запустил руку в карман кафтана и достал кисет. Вытащил оттуда трубку с заранее набитым табаком и закурил. Затем выпустил колечко дыма в воздух и сделал последний шаг.

Перед ним был Киль — портовый город и одновременно столица герцогства. Позади узкий Кильский фьорд. Отсюда недалеко до Дании, достаточно сесть в карету и пересечь границу. Ведь теперь Игнат Севастьянович вновь вступил на землю, находящуюся под властью Прусского королевства. А это значило, что вновь появилась угроза для его жизни. Оставалось надеяться только на герцога Ольденбургского, к которому и был послан он с целью вербовки солдат для будущей армии Петра Федоровича. Еще несколько лет назад управлявший во время малолетства наследника русского престола (тогда лишь наследника Голштинии) Фридрих Август сколотил при дворе сильную партию. Когда же Елизавета Петровна вдруг объявила Петра Федоровича великим князем (это сделал приехавший из России барон Фридрих-Сигизмунд Корф), стало ясно, что прежняя администрация, во главе которой все еще стоял Фридрих Август, должна была прекратить свое существование. В тот год Елизавете Петровне барон Корф писал, что без умиления видеть нельзя, какую преданность оказывают голштинцы своему земскому государю. Эх, если бы все так трепетно относились к наследнику русского престола! Идиллии не бывает, и всегда найдутся те, кто сможет составить оппозицию. Неудивительно, что, когда великий князь садился в коляску, Гольмер (человек Петра Федоровича), трепля по плечу надворного канцлера Вестфалена, говорил: «Слава богу! Он уехал, и мы его более не увидим». Администраторская партия, приведенная в уныние, считала, что провозглашение совершеннолетия герцога слишком поспешно. Госпожа Брокдорф, принадлежавшая к администраторской партии, уверяла сначала, что Корф приехал в Киль вовсе не для провозглашения совершеннолетия герцога; но когда кильский батальон был собран на площади, приведен к присяге и три раза выпалил из ружья с криком «Виват!», то она, всплеснув руками, сказала: «Боже мой, что это в Петербурге делается! Граф Брюммер еще на последней почте ко мне писал, что о совершеннолетии ничего не упоминалось, и боюсь, что надежда его получить звание наместника не сбудется». И Гольмер, а вскоре и граф Брюммер по личному приказу (с согласия императрицы) в тот же год получили от великого князя приглашение приехать в столицу Российской империи. Наследник обещал обеим невероятные почести. И вот сейчас дамоклов меч, занесенный Великим канцлером Бестужевым-Рюминым, завис в нескольких вершках от шеи графа Брюммера. Но сейчас графа, и как утверждали языки, самого честного человека в герцогстве, не было. Сухомлинов лично видел его в день своего отъезда, беседующего с великим князем. Тут же вовсю правил принц крови, все тот же Фридрих Август. Штатгалтеру в помощь был (с молчаливого согласия Елизаветы Петровны и барона Корфа) определен надворный канцлер Вестфален, основным недостатком которого были боязливость и нерешительность. Вот и получалось, что человеком, который смог бы сейчас помочь барону фон Хаффману, был только принц — Фридрих Август. Именно о нем говорили при дворе Петра Федоровича как о человеке с добрым сердцем, хорошо образованном, но с чрезвычайно слабым характером. К тому же дядя (а он являлся прямым родственником и жене великого князя) любил давать полезные советы. Иногда действовал супротив собственных интересов, если они были полезны для уроженцев германских земель.

Принц Фридрих Август оглядел гостя с ног до головы и вздохнул. Никогда не предполагал, что нечто подобное случится. Он рассчитывал, что великий князь пришлет ему из России несколько полков солдат, с которыми он разобьет датчан, а вышло совершенно иначе. В Киль прибыл только один человек от Карла Петера Ульриха, да и тот оказался немец. Но больше всего расстроило дядю великого князя, что барон Хаффман привез с собой письмо от племянника с просьбой набрать ему рекрутов. Солдаты для его личной гвардии, как написал юноша. Фридрих Август фыркнул. Давно ли сосунок играл в солдатики? Теперь вот армию требует. Ладно бы полк, с помощью которого можно было бы попытаться захватить власть в неприятной стране матушки племянника — России. Так ведь нет. Требует отрок всего лишь полсотни низкорослых мужиков, способных превосходно хотя бы держаться в седле. С таким количеством солдат к власти не придешь. Принц еще раз взглянул на посланника и улыбнулся. Человек во всем черном, с тоненькой шпагой на поясе, явно являлся военным. Он стоял сейчас перед Фридрихом Августом, прижимал к груди треуголку и ожидал ответа.

— Хорошо, — наконец проговорил принц Фридрих Август, — я окажу моему любимому племяннику услугу. Найду для него воинов, вот только для этого придется вам, господин барон, задержаться в Голштинии, ну, минимум на месяц. У вас есть где остановиться, мой друг?

— Увы, нет, — произнес молчавший до этого Игнат Севастьянович. — Я только что прибыл из России и сразу же направился к вам.

Сухомлинов не лукавил. В раскинувшемся по побережью Балтийского моря городе ему пришлось изрядно поплутать, пока разобрался во всех этих узких улочках, прежде чем он добрался до замка. Не помогли и расспросы встреченных им горожан. Как бы те ни старались кратко описать ему маршрут, он так ничего и не смог понять. Барон понял, что до замка осталось совсем чуть-чуть, когда он вдалеке разглядел четырехэтажное здание, в центре которого была пятиэтажная башенка с зеленой крышей и механическими часами, которые указывали, что уже наступил полдень. Игнат Севастьянович остановился у одноэтажного здания, на другой стороне улицы, на которой находилась резиденция герцогов, и начал всматриваться в происходящее. Обратить внимание на странного человека в суете, что царила здесь, было достаточно сложно. Мимо проехала карета, прошел отряд кильского батальона. Прокатил груженную овощами телегу, явно спеша на рынок, местный крестьянин. Мимо барона проскакали несколько кавалеристов, явно спеша в порт. Вот только все это Игната Севастьяновича сейчас меньше всего интересовало. Его взгляд был устремлен в сторону здания. Его заинтересовали круглые окна на втором этаже, а также караул, что стоял у огромных дверей, ведущих внутрь. Синие, как у пруссаков, мундиры, в руках алебарды, на головах треуголки. Лица напряженные, и становится сразу понятно, что посторонний без всякого дозволения внутрь замка просто так не войдет. А попасть туда барону было необходимо. Поэтому, прежде чем направиться к ним, Игнат Севастьянович снял с головы треуголку и извлек припрятанную в ней бумагу от великого князя. Петр Федорович обещал, что она откроет перед бароном Адольфом фон Хаффманом все двери в Голштинии. Фон Хаффман в этом ни капельки не сомневался. Его волновало только одно, способна ли сия бумаженция спасти его в том случае, если он вдруг угодит в лапы прусского суда? Ведь теперь он вновь находился на положении дезертира, так позорно бежавшего с поля боя. На всякий случай пробежался по тексту глазами и, только убедившись, что великий князь не написал ничего лишнего, направился в сторону ворот. Алебарды тут же преградили ему вход в замок. Барон остановился и стал ждать, что произойдет дальше.

Из ворот вышел полный офицер все в том же синем мундире. В одной руке он держал надкушенное яблоко. Прожевав кусочек, он взглянул на Игната Севастьяновича и поинтересовался, что тому нужно. Барон протянул письмо Петра Федоровича. Офицер пробежался по тексту глазами. Улыбнулся и приказал пропустить. Алебарды тут же приняли первоначальное положение. Солдаты вытянулись по стойке «смирно», и фон Хаффман отметил, до какой степени мундиры на них были узки.

— Следуйте за мной, барон, — проговорил голштинец.

Пришлось подниматься аж на третий этаж. Потом минут десять-пятнадцать (определить точно нельзя было) ему пришлось прождать аудиенции у Фридриха Августа. Наконец офицер вышел из дверей приемной и сказал:

— Вас ждут, господин барон.

Так что снять квартиру в городе барон не успел. То, что сборы отряда для великого князя будут продолжительные, он предполагал, но при этом и рассчитывал, что принц позаботится о комнате для человека Карла Петера Ульриха, да вот только этого не произошло. Фридрих Август вновь взглянул на барона и произнес:

— Я вам посоветую гостиницу «Schwert und Kreuz». Там берут недорого, и к тому же хорошо кормят. Скажите, что от меня, и Герда, так зовут хозяйку, выделит вам лучшую комнату. Мне там будет легче отыскать вас, когда просьба моего любимого племянника будет выполнена, барон. Вот только есть одно «но»!

— Вы имеете в виду деньги? — тут же уточнил Игнат Севастьянович, понимая, что для набора рекрутов без них не обойтись. Достал кошелек, наполненный ефимками, и поставил перед принцем. — Это мне дал великий князь, — проговорил он и тут же добавил: — Надеюсь, этой суммы будет предостаточно?

Стоявший до этого у окна Фридрих Август перевел взгляд с барона на мешок с деньгами. Его глаза блеснули. Он подошел. Взял в руки. Взвесил и молвил:

— Вполне.

Открыл в столе ящик и тут же опустил туда кошель. Посмотрел на портрет Карла Петера Ульриха, что висел на стене, и произнес:

— На этом, господин барон, боюсь, что наша аудиенция закончилась. Можете ступать. Надеюсь, вы прислушаетесь к моей просьбе и остановитесь в той гостинице, что я вам порекомендовал.

Последние слова принца больше походили на приказ, чем на просьбу или совет. Фон Хаффман утвердительно кивнул. Щелкнул каблуками, отметив при этом, что Фридриху Августу это понравилось, развернулся и вышел из зала. В коридоре его ждали знакомый офицер и камердинер. Оба вели беседу, которая тут же закончилась, как только появился из зала гусар.