Чёрный хребет. Книга 2
Шрифт:
– И это после всего, что между нами было?
Хуберт задумчиво щурится.
– О чём это ты?
– Ты разве забыл, – спрашиваю. – Как засовывал руку мне в трусы?
Майра прыскает от смеха. Да и я тоже не сдерживаюсь.
– Так, заткнулись оба, – говорит Хуберт. – Мы всё ещё враги и я не собираюсь спать рядом с человеком, который может прирезать меня во сне.
Позволяю ему стянуть мне ноги, проверить верёвки на руках. Спать в них будет не удобно, но выбирать не приходится. По крайней мере, жемчужина при мне и с ней я чувствую себя спокойнее.
– А вы не такие кровожадные, как я считал, –
Хуберт с Майрой переглядываются.
– Забавно, – говорит девушка. – Дикарь называет остальных дикарями.
– Никакой я не дикарь, – говорю. – Я, может даже, поумнее вашего.
Вообще-то, я намного умнее, но не говорить же это перед другими людьми. В моём мире я получил не только ум, но и умение держать язык за зубами. Я знаю, кому и что можно говорить, и не оказаться при этом на костре.
– Если ты такой умный, – говорит девушка. – Тогда расскажи, почему солнце встаёт на востоке и заходит на западе. Почему не наоборот?
– Потому что его тащит за собой всемогущий солнечный человек на небесной колеснице, – говорю. – А запряжена она четвёркой крылатых скакунов, дышащих огнём.
– Ну вот, – говорит Майра. – А ещё называл себя умным. На самом деле солнце – это что-то вроде факела, но очень большого. И восходит он на востоке, поскольку где-то же ему надо всходить.
Ты даже не представляешь, насколько ты права. Огромный газовый факел, настолько огромный, что искривляет пространство вокруг себя.
– Допустим, – говорю. – А звёзды – это что?
– Звёзды – это маленькие костерки. И, возможно, где-то там, другие люди варят над огнём суп.
Будем надеяться, что суп и них выйдет вкусный. Нет ничего хуже, чем весь день работать, а потом сесть за стол и увидеть несъедобную пищу. Знаю по себе – из меня отвратительный повар.
– Расскажи мне о вашей деревне, – просит Майра.
– Замолчите уже и идите спать, – вмешивается Хуберт.
– Я никогда не бывала за хребтом и хочу послушать, как живут люди с той стороны. Вдруг его завтра убьют?
Обнадёживающее предположение. Надеюсь, что моё красноречие выведет меня сухим из передряги.
– Дарграг находится на самой границе пустыни, – говорю. – И пустыня эта – бесконечна. Иногда налетают песчаные бури, иногда пересыхает колодец и в эти моменты приходится подниматься в горы, к ручью. Если завтра твои соплеменники меня не прирежут, то я могу сводить вас обоих на экскурсию. Жители у нас мирные, дружелюбные, привечают новых людей, если они не собираются сжигать наши дома.
– Да, – соглашается девушка. – Надо посмотреть, что там находится.
– Ты можешь отправить птицу через горы и увидишь всё его глазами.
– Нельзя – коракс должен быть рядом. К тому же он паникует, когда улетает далеко от меня.
Майра свистит и рядом с ней приземляется серая птица с красными точками на оперении Длинные крылья, короткий клюв и очень острые когти. Коракс, как назвала его Майра, некоторое время топчется на земле, а потом присаживается рядом с хозяйкой. Только два любопытных жёлтых глаза виднеются в сгущающейся тьме. Какая любвеобильная птица – мне казалось, они ночуют на ветках.
Некоторое время ястреб сидит рядом с ней, затем перебирается к Хуберту, но и там ему не нравится. Он движется дальше и останавливается
у меня под боком.– Эй, – бурчит Майра. – Посмотрите на этого предателя.
Однако кораксу плевать на её замечания. Он закрывает глаза и позволяет несколько минут погладить себя, прежде чем отключается.
Я сплю лишь наполовину.
Через несколько часов я открываю глаза, замышляя побег.
Глава 12
Глубока ночь, кромешная тьма.
Рядом со мной храпит Хуберт, чуть дальше находится Майра и она не издаёт ни звука. Не могу понять: она очень тихо спит или лежит под звёздым небом с открытыми глазами... Кажется, спит, но точно сказать невозможно.
Коракс неизвестно где, но это не важно – дневные хищные птицы не видят в темноте.
«Спите, ребятки, всё нормально. Никто здесь побег не замышляет».
Аккуратно приподнимаю голову.
Как я и ожидал, вокруг ничего не видать: ни окружающих гор, ни дороги между ними, ни собственных рук. Можно поднести ладонь вплотную к лицу и ничего не увидеть. Если я прямо сейчас откачусь в сторону на три метра, Хуберт с Майрой будут меня искать несколько часов и даже не поймут, что я всё ещё рядом.
Меня похитили и ведут в Дигор, поскольку я лидер Дарграга. Они видели, как мы сразили вражеское войско, и теперь хотят узнать, как нам это удалось. Я не против попасть к ним в деревню, но случиться это должно на моих условиях: мы придём сюда всем нашим войском и потребуем переговоров, чтобы общаться на равных. Не должно быть такого, что я сижу связанный, а в Дигоре мне угрожают и навязывают свою волю.
Никакого союза из этого не выйдет.
«Спи, Хуберт, – думаю. – Не просыпайся».
Приподнимаюсь чуть выше. Храп у Хуберта не сильный, но вполне ощутимый. Я встречал людей, что трубят во сне так сильно, что можно подносить бокалы к лицу и они будут лопаться от резонанса.
Первое дело – избавиться от верёвки.
Шарю вокруг, ищу булыжник с острой кромкой, но, как назло, все камешки до единого гладкие и круглые, некоторые и вовсе рассыпаются, если сжать посильнее. Нужно взять два больших и стукнуть их друг о друга, чтобы один из них треснул и раскололся.
«Можете не беспокоиться, – думаю. – Если вы ничего не видите и ничего не слышите – ничего не происходит».
Поскольку мои руки стянуты за спиной, операция многократно усложняется. Очень малый простор для движения и малая зона поиска. Приходится ёрзать на месте и поворачиваться во все стороны.
Наконец, под руку попадается подходящий кварцит: кривой и с зазубринами в нескольких местах. Ложусь обратно на бок и аккуратно вожу его краем вдоль верёвки.
Стоит Хуберту перестать храпеть – останавливаюсь и я. Как только он продолжает – возобновляю побег. Льняные верёвки не настолько прочные, как нейлоновые и капроновые в моём мире. Их нельзя использовать в альпинистских целях, поскольку они легко могут порваться. Они гниют, плесневеют, привлекают грызунов и плохо переносят влагу. В быту ими пользуются с аккуратностью и стараются вязать так, чтобы ничто о неё не тёрлось.