Черный караван

Осипов был военным комиссаром Туркестанской республики. Способный царский офицер, он втерся в доверие к большевикам и вступил в ряды революционеров, чтобы подорвать их изнутри. Наши высоко расценивали его, рассматривали как важного пособника, готового в решающую минуту нанести удар в спину Советам. После разгона «Туркестанской военной организации» значение Осипова еще усилилось. Сейчас только он один мог поднять мятеж в Ташкенте. Поэтому выступление Осипова было, конечно, важным событием. Но меня беспокоило одно обстоятельство: по плану, составленному нами в Бухаре, все антибольшевистские силы в Туркестане надлежало привести в действие одновременно. Всего месяц назад было решено общее наступление начать весной этого года. Я и хивинцам дал задание быть готовыми к весне. Почему же вдруг такая поспешность?

Тиг-Джонс объяснил, в чем дело:

— Большевики начали догадываться, что готовится мятеж. Чрезвычайка арестовала некоторых офицеров. Возможно, и Осипов попал бы в руки большевиков. Поэтому и решили ускорить восстание.

Меня сейчас интересовало другое — проблема Кирсанова. Капитан сообщил, что Кирсанов арестован, что Арсланбеков допрашивал его всю ночь, но не смог заставить говорить. Я спросил капитана:

— А Кирсанов признался, что он большевик?

Капитан ответил без запинки, точно сам допрашивал пленного:

— Да, да! Признался… Деваться ему некуда. Но больше он никого как будто не назвал.

— А что говорит солдат, который был с ним?

— Его упустили.

— Упустили?

— Да.

— Болваны!

Мне почему-то до сих пор не верилось, что Кирсанов — большевик. Всю ночь меня не покидали мысли о Екатерине и о нем. Я припомнил все дни, проведенные с Кирсановым, от первой нашей встречи до недавнего прощания, припомнил все, что он говорил, что делал. И все же не мог найти ничего подозрительного в его поведении. Быть может, его насильно заставили сделать ложное признание?

Я решил первый день своей новой жизни начать с допроса Кирсанова. Тиг-Джонс советовал сперва повидаться с Арсланбековым. Но мне не хотелось встречаться с полковником: почему-то казалось, что именно он виновник этой непредвиденной скверной истории. Ведь замолчать ее не удастся! Я прекрасно понимал, что на меня посыплется упрек за упреком. Отчасти, может быть, поэтому я предпочел бы, чтобы Кирсанов отрицал, а не признавал свою принадлежность к большевикам. Может быть, еще удастся отправить его к праотцам раньше, чем он успеет раскрыть рот?

И вот мы стоим один на один в специально оборудованном для допросов помещении. Кирсанов и прежде был некрасив. Но теперь нельзя было смотреть без жалости на его худое, изможденное лицо: под глазами кровавые подтеки и синяки, из разбитых губ сочится кровь. Тряпка на голове, китель — все было в крови. Но, несмотря на это, он стоял как в строю, выпятив грудь и высоко подняв голову.

Я сел за стол и, с трудом сдерживая волнение, стараясь сохранять внешне спокойный вид, задал Кирсанову вопрос, который он задавал мне дня два тому назад:

— Вы, капитан, верите в идеалы?

— Верю! — как всегда четко, ответил Кирсанов. — Как вы полагаете, что сейчас придает мне сил?

— Придает сил? Значит, у вас еще есть они?

— Есть… Разве можно было бы, не имея сил, устоять на ногах?

Я знал, что Кирсанов — человек выносливый. В наиболее тяжелые дни он был самым крепким из нас, ни разу даже не прихворнул. И сейчас он стоял так, словно не провел всю ночь под градом ударов, и в его чуть поблескивавших из-под опухших век глазах сквозила ненависть.

Не меняя тона, я терпеливо продолжал:

— Может быть, это вы — герой той сказки, которую рассказывали мне в дороге?

— Это не сказка, это быль… Того офицера допрашивал Арсланбеков!

— Значит, вы тоже большевик?

— Большевик! — решительно ответил Кирсанов. — Каков был тот большевик, таков и я. Не теряйте времени и делайте со мной, что хотите. Я вам ничего не скажу.

Я заговорил с ядовитой улыбкой:

— Вы хотите сказать: смерть спасает от всех мучений? Нет, не думайте, что вам так легко удастся умереть. Вам придется заговорить!

Кирсанов не ответил ни слова. Я встал и, подойдя к нему вплотную, с угрозой посмотрел на него:

— С какого времени вы большевик?

— С первого дня Октябрьской революции.

— Где были тогда?

— В Хиве.

— Значит, это правда, что вы служили в казачьем полку?

— Правда… Правда и то, что я был командиром батальона.

— Кто вас подослал ко мне?

Кирсанов иронически улыбнулся:

— Вы, господин полковник, опытный разведчик. Вам ли задавать такие вопросы? Но все же я отвечу вам. Я такой же разведчик, как и вы, но советский разведчик. Чекист!

— Что-о? Чекист?

— Да… Ваши уши еще не привыкли к этому слову? Но вам придется привыкнуть к нему!

Мне действительно еще не приходилось сталкиваться с сотрудниками большевистской Чрезвычайной комиссии. Быть может, поэтому я невольно внимательнее пригляделся к Кирсанову, точно видел его впервые. Он тоже медленно поднял веки и устремил на меня взгляд.

Я продолжал:

— Значит, с самой Бухары вы действовали по заранее разработанному плану?

— Да… Мы знали, с кем имеем дело. И, честно говоря, не думали, что удастся так близко войти к вам в доверие. Некоторые неожиданные обстоятельства облегчили мою задачу.

— Встреча с отрядом… Бегство из-под ареста… Так?

— Отряд повстречался нам случайно. Но все дальнейшее было осуществлено, говоря вашими словами, по заранее разработанному плану.

— Почему же вы не задержали меня в Новой Бухаре? Ведь у вас была такая возможность.

— Да, была… Но что это дало бы? Ничего! Нам, наоборот, хотелось, чтобы вы продолжали свое путешествие. Мы знали, что вы приехали с особым поручением. В вашу задачу входило изучение политической обстановки в Средней Азии и подготовка конкретных предложений по объединению деятельности контрреволюционных сил. Не так ли?

Не отрывая взгляда от Кирсанова, тем же строгим тоном я сказал:

— Продолжайте!

Кирсанов после небольшой паузы продолжал:

— Мы решили дать вам возможность поездить, встретиться кое с кем и оценить реальную обстановку собственными глазами. Не сочтите за комплимент: вы работали усердно. Проявили редкое мужество. То, что пережили вы, не каждый может выдержать. Но чего вы достигли? Каков итог всех ваших усилий? Простите за откровенность: вы сейчас похожи на капитана, корабль которого сел на мель!