Черный клинок

– А можно считать, что под твоим контролем он физически полностью вошел в норму? – спросил Торнберг, разглядывая огонек на конце сигары.

Стиви немного задумалась, неподвижно сидя в кресле и наблюдая, как красивая голубоглазая блондинка ведет лошадь через дорожку на поле для гольфа.

– Он ходит, сгибается, поднимает тяжести, – сказала она, наклонив голову и глядя на свои руки, – внешне безболезненно. Даже если и испытывает при этом затруднения, то не говорит. Способность к выздоровлению у него потрясающая.

Торнберг хмыкнул и зажег спичку, вновь раскуривая погасшую сигару.

– Твой муж почти гений, поэтому я и организовал ему работу в Вашингтоне везде, где только возможно, – сказал он. – Но гениальность не помешала ему оказаться дерьмом, не так ли?

– В мире хватает всякого дерьма, – уклончиво отозвалась Стиви. – Я делаю все, чтобы его было поменьше, и если хоть кому-то принесла пользу, то это мне приятно.

– То же самое можно сказать и про Мэтисона, – произнес Торнберг, с легким свистом выпуская дым и буравя ее глазами. – Ты ведь мне веришь? Не считаешь же ты, что я вовлек тебя в какое-то грязное дело, чтобы вести слежку за каким-то фараоном.

– Я не люблю таких выражений.

Торнберг понимающе кивнул.

– Приношу глубочайшие извинения. В мои намерения не входило обидеть тебя, – сказал он, сообразив, что зашел слишком далеко, хотя это и требовалось для определения текущего эмоционального состояния собеседницы. – Просто я знаю, как привлекателен Мэтисон, как тебе понравилось ухаживать за ним и как мало ты видишься с Мортоном.

Торнберг знал, что самой сильной и опасной стороной Вулфа Мэтисона является его умение завоевывать преданность окружающих. Требовалось принять контрмеры, поэтому он продолжал:

– Если будешь, скажем так, неравнодушной к нему, то можешь оказаться в неловком, мягко говоря, положении. Он скоро отправится за границу, и, возможно, не один, а с женщиной. Тебе лучше в это никак не вмешиваться.

Она посмотрела на него в упор, но не промолвила ни слова.

– Как я уже говорил, к Мэтисону я испытываю лишь глубочайшее уважение, поэтому и хочу, чтобы он участвовал в этой драке.

– Но ведь драка-то ваша? – заметила Стиви. «Быстро соображает», – подумал про себя Торнберг.

– Да, – согласился он вслух. – Но я гарантирую, что это для него лучше, чем та ситуация, от которой он избавится. Даю слово, в конечном счете в этом деле ты его поддержишь.

– Будьте уверены, меня не прельщает роль подруги, которой остается только догадываться, что к чему, – сказала Стиви с улыбкой и, наклонившись, пожала ему руку. – Я знаю, какую большую помощь вы оказали мне... И Нортону тоже. Я вам весьма признательна за все это.

– Ты мне нравишься, Стиви. В самом деле нравишься, – промолвил Торнберг. – Про большинство других людей, включая собственных детей, я бы так не сказал. Ты умна, и тебе не плевать на других. В нашем теперешнем мире такие качества особенно ценны. Хэм такой же, в, хотя я бываю излишне требователен к нему, это идет ему только на пользу. Я ему благодарен.

– Тогда мы понимаем друг друга.

– Разумеется, понимаем, – кивнул Торнберг и выпустил клуб дыма, чуть не поперхнувшись.

«Есть повод для смеха, – подумал он. – Президент воображает, будто Хэм работает на него, а эти тупые генералы в Пентагоне уверены, что на них. Но это не так. На самом деле, – удовлетворенно отметил про себя Торнберг, – он работает на меня. А в каком-то смысле они все на меня работают, в том числе и эта рафинированная фифа, воображающая, что видит всех насквозь. Я же умнее всех их, вместе взятых, включая сюда и Вулфа Мэтисона».

* * *

– Вы смотрите так, будто я вас съем, – сказала девушка, в которой Вулф узнал Чику. На ее лицо падал свет от фонарей. Черные опалы в маленьких ушах вспыхивали красными, зелеными и синими искрами.

Вулф молчал. Его разум заполнили неясные картины, связанные с сексом и смертью, и он смотрел на нее, пока ему не начало казаться, что она, словно богиня, окружена каким-то таинственным ореолом. Перед его мысленным взором вставали образы Чики: перепрыгивающей через сточную канаву под дождем, впархивающей через заднюю дверь в катафалк, стоящей на широко расставленных ногах с пистолетом на изготовку посреди холодной, насквозь продуваемой улицы перед двумя вооруженными грабителями. Затем она вспомнилась ему стоящей – тоже с широко расставленными ногами – посреди ее необычной квартиры и страстно ласкающей свое собственное тело. А потом перед ним всплыл образ Аманды, мертвой, лежащей в луже крови с диктофоном у головы, снова в снова воспроизводящим запись ее слов, адресованных ему.

Он почувствовал, как у него в ушах с ураганной силой застучал пульс, а ладони стали мокрыми от пота.

– Я был на выставке, – выдавил он наконец из себя. – Видел ваши конструкции. Они вызывают чувство тревоги. Видел и сделанные вами фотографии искусно связанных женщин, еще более тревожащие. А еще я видел, как вы грозили пистолетом уличной шпане и как садились глухой ночью в катафалк. Наверное, я вправе проявлять настороженность.

– У меня есть разрешение на ношение оружия.

– В этом я не сомневаюсь. Обращаетесь вы с ним вполне профессионально.

– Я могу войти? – спросила она, разводя руки. – Оружия у меня с собой нет. Хотите обыскать?

О да, он хотел. Однако виду не подал. Сердце у него билось так, что, казалось, выпрыгнет из груди.

– Как вы меня нашли? С какой целью? – спросил он и тут же подумал, почему она не спрашивает его, зачем он следил за ней. Наверное, уже и так все знает. Вулф внутренне содрогнулся от осознания того, что страшится ее. А может быть, и не ее самой, а того, насколько властно она его влечет к себе.

– Я хочу, чтобы вы узнали обо мне правду. Между нами гораздо больше общего, чем вы думаете, – донесся до Вулфа ее голос.

В ушах у него звенело. Он почувствовал, как струйка пота медленно поползла у него по спине.

– Вы не объяснили, как нашли меня.

– Этого не расскажешь одной фразой, – ответила она. – Может быть, вы позволите мне объяснить? Или вы уже заочно осудили и приговорили меня?

– Входите, – сказал он.

Она вошла в дом Стиви. Вулф следовал за ней и не мог оторвать взгляд от ее ягодиц. Она уселась на край обшитой цветастым ситцем софы. Вулф занял стул напротив. Он смотрел на нее, не мог не смотреть, и чувствовал себя все более беспомощным, очарованным, загипнотизированным. Во рту у него пересохло, а на виске напряженно билась жилка.

– Как насчет чашки чая для меня? – спросила она. – От центра города, да еще с пробками на дороге, ехать пришлось довольно долго.

Они прошли на кухню. Вулф поставил чайник на огонь и стал рыться в шкафчике.

– "Эл Грей" подойдет? – спросил он.

– В самый раз.

Потом он стоял и смотрел, как она пьет чай, темный и крепкий, как жидкая бронза. Она, казалось, была поглощена этим ритуалом.

– Расскажите мне о Суме! – потребовал он.

– О ком, о ком?

– Вы его знаете. Водяной Паук.