Черный Маг Императора 7 (CИ)

— Давай переодевайся, а между тем слушай, что я тебе буду говорить, — сказал он, пропустив мои слова мимо ушей. — Сегодня у тебя и в самом деле задача будет поинтереснее чем обычно.

Я положил саблю на стол, открыл свой чемоданчик и начал надевать свою броню. Александр Григорьевич тем временем продолжал проводить инструктаж насчет моего предстоящего экзамена.

— Мы с тобой сходим в гости к одному очень чудному старику, который вдруг решил, что можно послать Императора ко всем чертям и после этого наслаждаться жизнью как ни в чем ни бывало. Точнее, ты сходишь к нему в гости, это ведь твой экзамен, а не мой.

В этот момент я замер и с удивлением посмотрел на своего наставника, который будто специально сделал паузу, чтобы я полностью уловил смысл сказанного.

— Чего застыл, Темников? Тебе же говорил Голицын, что нужно будет исполнять все мои поручения, разве нет? Или ты думаешь, что Романов лично должен прийти, чтобы тебя о чем-то попросить?

Я молча смотрел на него и думал сейчас как раз не о Романове. На самом деле, меня больше интересовало что именно я должен буду сделать в гостях у старика. Все как-то так сразу…

Честно говоря, я настраивался на нечто другое. Думал, что пойдем на какую-нибудь некротварь охотиться или в какое-то место интересное, а тут вон оно что…

— Да ладно, не смотри так на меня, — сказал наставник и на его лице появилась улыбка. — Пока еще ты не готов к тому, чтобы давать тебе такие поручения.

— Фух… — облегченно вздохнул я и вновь занялся своей броней.

— Но это не значит, что задание становится менее ответственным и в гости к кое-кому мы с тобой все-таки сходим, — прохрипел Александр Григорьевич. — Тебе нужно будет избавить одного человека от проклятья, Максим. Так что сегодня у тебя не самая приятная задача, нужно будет потрудиться.

— А что в ней неприятного? Я уж подумал скажете на кого-нибудь болезнь наслать, а здесь ровно наоборот.

— Между прочим, причинять боль в нашем с тобой случае гораздо легче, чем избавлять от проклятий, — сказал он и скривился. — Я всегда говорил, что в этом есть какая-то несправедливость. Как и во всем в жизни вообще. Все самое плохое ты можешь сделать легко и просто, даже ни разу не вспотев. Ну а каждый хороший поступок обязательно потребует от тебя чего-то взамен. Иногда гораздо больше, чем ты можешь или готов отдать.

— Вы это о чем, Александр Григорьевич? — спросил я, продолжая натягивать свой костюм и не совсем понимая к чему он клонит.

— Да так… О своем… Не обращай внимания. Старикам иногда свойственно ворчать.

— А-а, понятно.

— Кстати, насчет поручений я не шутил. Не все из них тебе будут нравиться, поэтому ты будешь знать о каждом из них столько, сколько посчитаешь нужным, ясно тебе? — Чертков поерзал на своем стуле, пару раз клацнул суставом и поморщился от боли. — Никто не собирается делать из тебя слепое оружие, которому достаточно указать направление удара. Так мне сказали, во всяком случае. Со временем ты сам во всем этом разберешься и начнешь понимать что к чему.

— Это хорошо, что вопросы задавать можно, — сказал я, одергивая куртку из змееткани. — Потому что я как раз хотел спросить — зачем мне этого старика от проклятья избавлять, если вы говорите, что он послал Императора? Как-то не клеится у меня.

— Сейчас помогу склеить, — сказал он и посмотрел вверх. — Кстати, Светящийся Огонек можешь отключить. Ты зачем его повесил?

— Привычка, — пожал я плечами и деактивировал заклинание. — Вы же не говорили, что не нужно. — Так что там со стариком, Александр Григорьевич?

— Его зовут Роман Федорович Малиновский. Когда-то давно он был большим другом отца нашего Императора и вообще семейства Романовых, — ответил Чертков. — Но после смерти Николая, его любовь несколько угасла. Он начал все чаще возмущаться действиями Александра Николаевича. Ему почему-то начало казаться, что его несправедливо обделяют благами и вниманием.

— Каждый раз одно и то же происходит, — высказался по этому поводу Дориан. — Такое ощущение, что все в этом мире одинаковые. Стоит дать укусить за мизинец, так тебе тут же отхватывают половину руки. А если…

— Не отвлекай, Мор, дай послушать, — мысленно попросил я его.

— Зато нашлись те, кто с радостью готов был принять его в ряды недовольных. Тем более, что при отце Александра Малиновский занимал не самый последний пост… В общем, мог рассказать что-нибудь интересное. Думаю, и рассказал, как без этого.

— Что-то я еще больше запутался. Теперь я совсем не понимаю, зачем мне избавлять его от проклятия, — признался я. — Хотя мне кажется, я начинаю понимать, откуда оно на нем взялось.

— Не хочу ломать логические цепочки, которые ты сейчас выстроил в своей голове, но если ты вдруг решил, что проклятье это дело рук Романова, то ты ошибаешься. Это сделали те самые ребята, которые когда-то давно его приютили.

Я сел на стул и попытался еще раз прокрутить в своей голове услышанное. Что-то явно не сходилось в этой истории. Может быть я что-то упустил? Да вроде бы нет, все вводные я услышал. Но почему-то мне казалось, что этого все равно слишком мало для правильного решения задачи.

— Зачем это им?

— На самом деле, все очень просто как дважды два. Пока он был нужен, его использовали как могли, а когда он перестал представлять интерес — от него решили избавиться, — ответил старик. — Тем более, со временем Малиновский и сам стал понимать, что он нужен был исключительно в какой-то конкретный момент. Ну а когда его время прошло, стало очевидно, что он никому не нужен. Для своих новых друзей он все равно остался врагом. К предателям ведь все относятся одинаково.

— Они решили с ним покончить из-за того, что он стал им не нужен?

— Не совсем. Перед этим был еще один момент. Малиновский решил явиться к Императору с повинной и стал искать возможность вновь приблизиться ко двору, — устало прохрипел в ответ Чертков. Судя по его лицу, разговор начинал его утомлять.

Так и есть. Сказав последние слова, он глубоко вздохнул и замолчал. С ним так всегда происходило, когда мы начинали говорить слишком долго. Теперь наставнику необходимо было набраться немного сил, чтобы он смог нормально разговаривать. Иначе из его рта будет доноситься лишь нечленораздельный хрип, из которого совершенно ничего невозможно будет разобрать.