Черный мел

Их игра была бледной имитацией жизни, имитацией по-детски грубой. Настоящие испытания предлагает только жизнь, только жизнь способна причинить настоящую боль. Чаду и Дэ было не под силу придумать для Джолиона испытание страшнее настоящего. Он увел мать Марка в сторону, и они осторожно опустились на край дивана, словно боялись удобной позой оскорбить память Марка.

Умер молодой многообещающий человек, и никто не заслуживал удобств. Никто не заслуживал отдыха, сна, даже дыхания. И меньше всех — Джолион.

* * *

LXIX(i).После похорон прошло четырнадцать лет, и я переселился в Нью-Йорк, но до сих пор слышу каждое произнесенное тогда материнское слово, слышу свою ложь, которой я запятнал мать Марка.

Она смотрит на меня с душераздирающей смесью боли и признательности и осторожно вытирает глаза, а я говорю, что ни разу не встречал людей умнее ее сына. По-моему, Марк был самым одаренным студентом Питта. Я говорю: Марк всегда хотел быть самым лучшим, в этот момент его мать сжимает мне руку. Он и был самым лучшим, продолжаю я, но не видел себя со стороны. Он был требовательным к себе, очень требовательным. Мы все считали себя умниками, а в Питте внезапно очутились в окружении таких же умников. Но Марк был перфекционистом. Да-да, верно, кивает его мать. Считал — любое дело необходимо делать наилучшим образом или не делать вообще. Из-за этого начала страдать его учеба… А в таком месте, как Питт, на человека оказывают сильное давление. У меня есть друзья, которые учатся в других университетах, по сравнению с нами, по их собственным словам, просто валяют дурака. Если же студент Питта начинает пропускать занятия, ему не дают покоя. Мать сильно мнет в дрожащей руке носовой платок. На Марка очень действовало давление извне. Да и он сам себя загнал этим стремлением к успеху. Он разрабатывал собственную теорию, что-то связанное с темной энергией, с невидимыми силами Вселенной. Я не понимал, какие физические законы стоят за его теорией, и Марк очень досадовал, ведь ему не с кем поделиться своими взглядами на такую красоту. Он не хотел показывать теорию никому из своих наставников до тех пор, пока полностью не завершит ее, но на это могли уйти годы, даже десятки лет. Мать Марка тихо улыбается, вспоминая своего упрямого и гордого сына. Но я понятия не имел, продолжаю я, как тяжело давило его бремя… Да, он иногда бывал подавленным. Бывало, валялся в постели до позднего вечера. Она сглатывает подступивший к горлу ком, вспоминает то же самое. В последнюю неделю жизни Марк утверждал, что нашел решение. Вид у него был дикий, возбужденный, и я полагал — он имеет в виду теорию темной энергии. Но теперь, говорю я, понятно — он имел в виду нечто совсем другое. Я прошу меня простить, не знаю, важно ли для вас мною рассказанное.

Мать Марка кладет руки мне на плечи. Да, говорит она, теперь ей все стало гораздо яснее. И она всегда будет очень, очень благодарна судьбе, пославшей Марку такого хорошего друга, как я.

Такого хорошего друга, как я. Такого друга. Такого…

LXIX(ii).Ну вот, теперь вы знаете все, перед вами мое полное признание. Правда, вся правда, и ничего кроме правды. Не в моих силах изменить прошлое, зато я могу его записать — поведать о нем миру. И что бы ни случилось со мной, я готов.

Готов иметь дело с последствиями.

LXX(i).Джолион позвонил в медный колокольчик. Сэр Рейф Уайзмен сам открыл ему дверь. Стояло почти лето, и ректор перестал носить свитер под твидовым пиджаком.

— Вы ведь Джолион? — спросил Уайзмен. Джолион кивнул. — Хорошо, хорошо… Входи-ите.

Итак, учеба Джолиона в Питте официально закончилась в гостиной ректора. В саду за окнами в свинцовых переплетах пестрели цветы. Джолион и ректор сидели в креслах с цветочным рисунком, им наливали из хрустального графина виски, они пили. Восхитительно, подумал Джолион, все выдержано в лучших британских традициях. Обаяние, дружелюбие, гостеприимство. Как будто он не объявил о решении бросить Питт, а просит назначить его на какую-нибудь другую имперскую должность. Ему необходимо начать жизнь заново. Меньше крови, больше солнца.

Хотя Уайзмен говорил сурово, он заботился о нем. По его словам, хотя он прекрасно понимает, почему Джолиону сейчас хочется все бросить и уйти, но сжигать за собой мосты не стоит. Если захочет, он восстановится без труда. А в течение года можно отдохнуть и хорошенько все обдумать.

Джолиону трудно было сдерживаться и не начать бурно говорить: «Вы ничего не понимаете, ректор. Я ухожу не потому, что не могу сжиться со смертью Марка. И даже не потому, что все произошло по моей вине. Я ухожу потому, что как раз могусжиться с его гибелью, я уже сжился с ней. Я бросаю Питт потому, что заслуживаю наказания. Мне не нужно ни привилегий, ни особого отношения. До самого конца жизни мне больше ничего не понадобится — я не заслуживаю».

LXX(ii).Перед своей комнатой Джолион обнаружил — Коротышка и Чад уже ждут у его двери. Настало время для второго заявления об отставке.

— С днем рождения, Джолион, — сказал Чад.

LXX(iii). — Ты ведь не думал, что я забыл?

— Ты принес мне подарок? — спросил Джолион.

— Хорошая компания — сама по себе подарок. — Чад жестом указал на Коротышку.

Джолион расхохотался, он сдался висельному юмору, больше ему ничего не оставалось. Коротышка как будто тоже находил происходящее забавным. Он сел в кресло как-то боком и закинул ноги на подлокотник.

— Где Длинный? — спросил Джолион.

— У него другие планы, — ответил Коротышка. — Шлет искренние соболезнования.

Джолион, как обычно, опустился на кровать, а Чад — на стул на колесиках за письменный стол. Глядя на Джолиона, он раскатывал на стуле взад-вперед. Хорошо, хотя бы не улыбался.

— Тогда ладно, — сказал Джолион. — Я должен сделать объявление. Я ухожу из Питта, а еще…

Коротышка преувеличенно громко закашлялся, потом перебил его:

— Прошу извинить, у меня есть объявление. Если помните, в самом начале «Общество Игры» зарезервировало за собой право ввести в вашу Игру одно-единственное задание. Уверен, вы не забыли. И прежде чем вы, Джолион, скажете еще что-нибудь, пожалуйста, выслушайте меня… Видите ли, настало время огласить наше задание. Оно совсем простое, достанется тому, кто проиграет. — Коротышка с сожалением обвел рукой Джолиона и Чада, они испуганно переглянулись. — И кстати, если понадобится, мы сумеем настоять на том, чтобы задание было выполнено, что называется, от души. У нас имеются и средства, и способ добиться своего. — Коротышка махнул рукой, словно извиняясь. — Но вы оба люди порядочные, поэтому… Итак, вот в чем заключается наше задание… — Коротышка помолчал, видимо, наслаждаясь их страхом. — Проигравший обязан будет принять участие еще в одной игре, — сказал он. — И это, пожалуй, все, что могу сообщить… пока. — Коротышка с радостным видом пожал плечами и продолжал: — Для нас очень важно, чтобы игрок, участвующий еще в одной игре, был сильным. Жаль, конечно, что нам не достанется победитель, но это было бы несправедливо… Итак, чем бы ни завершился сегодняшний раунд, проигравший выполнит наше задание. Все остальное ему сообщат позже. Так сказать, вышлют стартовый пакет. С приветом от «Общества Игры». — Коротышка скрестил короткие ноги, вытащил из-за спины подушку и положил ее на колени. — Итак, Джолион, — он сладострастно улыбнулся, — вы, кажется, что-то хотели сказать?

Джолион заморгал, ему трудно было приспособиться к новой истине. «Общество Игры» подловило их обоих!

Собственная кровать показалась ему очень непрочной, как будто она была узким карнизом где-то высоко в горах. Джолион никогда не боялся высоты, но в тот миг понял чувства человека, который страдает высотобоязнью, — желудок сжался, словно репетировал падение, голова закружилась. Он понял: страшно боится «Общества Игры». Понял и кое-что другое. Игра уже давно не доставляла ему радости, это было очевидно. Но теперь она больше не была игрой. Она превратилась в часть его жизни. А в жизни есть некоторые важные вещи, их ни в коем случае нельзя лишаться. Ему не дали даже права выбора… Джолион почувствовал, как его губы слегка размыкаются, рот приоткрывается в попытке заговорить. Он произнес всего одно слово, ему показалось, оно слетело с его губ через целую вечность.

— Нет, — сказал он, борясь с тошнотой и чувствуя себя пешкой, зажатой в челюстях «Общества Игры». — Нет, — повторил он, — я больше ничего не хотел сказать.

Тишина. Коротышка подался вперед в кресле и посмотрел на Чада. И вдруг Чад стукнул кулаком по столу.

— Нет! Ты ведь говорил, что выходишь! — закричал он. — Нет, Джолион, ты проиграл. Ты сам признал мою победу. Ты поздравлял меня, ты…

Джолиона по-прежнему мутило. Рассеянно глядя на Чада, он испытывал смутное злорадство.

— Не помню такого нашего разговора, — сказал он, слова выходили из него механически, как будто запрограммированные его беспомощностью.

Чад вскочил на ноги и принялся сбрасывать вещи Джолиона со стола. Он швырял их о стену, на пол. Звенело стекло, таблетки отскакивали от пола. Он схватил книгу и вырвал из нее страницы, бросил на пол засушенную розу и топтал ее ногами, пока лепестки не превратились в пыль. Когда приступ закончился, Чад рухнул на стул и закрыл лицо руками. Потом, тяжело дыша, он опустил руки и в упор уставился на Джолиона.