Чёрный менестрель
Шрифт:
Возможно, жизнь Степана сложилось бы совсем по-другому, если бы не его мать, которая считала, что её дорогой сыночек просто обязан стать очередным Нуриевым.[Рудольф Хаметович Нуреев — артист балета и балетмейстер, солист Лениградского театра оперы и балета им. Кирова.]
Любовь матери Степана к балету была фанатичной. Ещё не успевшего научиться читать и писать Стёпу отдали в балетную школу. Закончил её он блестяще, но вот с карьерой вышел «облом». Приехав в Москву, он легко поступил в Большой театр, но солистом не стал – в Москве были танцоры и получше, так что он осел в кордебалете…[Кордебалет — ансамбль танцовщиков и танцовщиц, исполняющих в балете, опере, оперетте, мюзикле массовые танцевальные номера.]
Несчастный украинский парень так и остался бы в задних рядах кордебалета,
Знакомство Степана с уже известным нам Изей Захерманом произошло благодаря тому, что выписку Изи из больницы решил «поприветствовать» его «личный рок». Об этом он узнал, читая в Интернете на Иудея.ru статью, где было расписано, как «героический» Захерман надавал по шее ему и ещё пяти скинхедам, и только численное превосходство бритых антисемитов стало причиной отправки выдающегося сына самого демократичного народа на больничную койку. Возможно, Степняк и не отреагировал бы так остро на подобные измышления, но в той статье его назвали «бритоголовой сволочью», и это при том, что его шевелюре завидовали все студентки третьего курса инженерного химико-технологического факультета РХТУ им. Д.И.Менделеева. Участь Израиля была практически предрешена, однако, на свою беду и на счастье авторов и читателей данного произведения, как раз в этот же день и час в первую градскую приехал сдавать за деньги кровь Степан Голушко.
Нужно признать, что заступаться за Изю Степан полез только потому, что Степняк ударил доблестного сына украинского народа; тот факт, что он ударил Голушку Захерманом, который имел к тому времени «бледный вид и тонкую шею», существенной роли не играл. Опустим подробности, скажем только, Степняку в тот день не повезло – он заменил на больничной койке Изю, а Степан Голушко и Израиль Натанович отправились отмечать свою победу в небольшое кафе неподалёку…
Именно в этом, теперь уже не существующем кафе, Израиль и объяснил Степану, что нужно делать, чтобы мать увидела его на телеэкране. Искушение для сына «самостийной Украины», родившегося во Владимиро-Волынском, что в двадцати километрах от польской границы, было слишком велико. Именно тогдашнее его решение привело Голушко в «Розовую пиранью».
Пока официантка меняла кружки с пивом на рюмки с водкой двум постоянным посетителем «Розовой пираньи», в проходном дворе неподалёку Виктор Степняков, известный среди столичных скинхедов под кличкой Степняк, помахивал в нетерпении бейсбольной битой и слушал в компании своих товарищей напутственное слово отца Иоанна – одного из самых радикальных деятелей движения против нетрадиционных сексуальных меньшинств.
Крик «бей пидоров!» раздался именно в тот момент, когда Степан с Изей уже встали из-за стола, но ещё недалеко отошли от него к тому помещению, посещение которого необходимо не только любителям пенного янтарного напитка, хотя им необходимо особенно. Голушко и Захерман недоумённо переглянулись и посмотрели назад, в зал. Там уже кипел бой. Постоянные посетители, несмотря на свою камуфляжную форму, прятались под столами, которые, увы, не могли служить защитой, так как были стеклянными и разлетались на тысячи осколков под ударами бейсбольных бит скинхедов. Степан Голушко хотел было схватить любой предмет, который подвернётся под руку, желательно потяжелее, и броситься в гущу сражения. Но его «любовница» Изя Захерман с душераздирающим криком буквально втолкнул его в двери туалета. Захлопнув двери «ватерклозета» за собой, Изя схватил оставленную уборщиком швабру, которая вместе с ведром стояла справа от дверей, и, просунув швабру в ручку двери, заблокировал вход в туалет.
— На пару минут хватит, — с чувством облечения то ли громко простонал, то ли вскрикнул Изя.
— Не уверен, — мрачно ответил ему Голушко, увидев, как двери в туалет буквально содрогаются от ударов. А услышав за дверьми крики: «пустите-помогите!» предложил:
— Может, откроем?
—Ни-за-что! — проревел Захерман, и даже бросился спиной подпереть двери.
В ту же секунду, стук в двери туалета прекратился, а крики полные ужаса, сменились воплями, полными боли. В двери туалета снова начали ломиться, но уже
с другими намерениями.— Закурить есть? — флегматично спросил Голушко у Захермана.
— Да, есть, но только травка, — ответил тот.
— Тогда не стоит, — всё также флегматично констатировал Степан и предложил:
— Ну раз ты такой жуткий пацифист и не желаешь драться, то не пора ли нам отсюда валить?
Изя, конечно, с удовольствием согласился бы с данным предложением, но так как он посещал данный клуб дольше, чем его флегматичный собеседник, то точно знал, что выход из заведения, где они находились, есть только один, и он находится там же, где и вход, куда упорно ломились скинхеды. Поэтому молодой Захерман, отойдя от двери, достал «косяк» с чуйкой и закурил.
— Ты что, не собираешься бежать? — с некоторым удивлением в голосе спросил Голушко.
— Куда? — с полной безнадёжностью в голосе, ответил ему Изя, протягивая косяк.
Махнув рукой, как бы говоря «семь бед один – ответ», Степан затянулся. Всё что впоследствии произошло, навряд ли могло случиться, если бы «трава» была «беспонтовой», но она таковой не была. Примерно на третьей затяжке Израиль вспомнил древний каббалистический ритуал «перенесения в землю обетованную» и решил, что если куда и «мотать», то в Израиль. Голушко, правда, после четвёртой затяжки, решил принять участие в «интересном эксперименте» и даже пожертвовал «для прогресса и науки» случайно оказавшиеся у него свечи из Икеи.[Имеются ввиду так называемые греющие свечи высотой в 1.5-2 сантиметра в металлической оболочке.]За неимением мела пентаграмму на полу чертили чёрным маркером…
Никто не смог бы ответить, почему: то ли свечи и маркер были «не кошерные», то ли Изя что-то напутал с заклинанием, но, когда двери в туалет распахнулись под яростным напором скинхедов, чёрная, напоминающая торнадо, воронка, образовавшаяся в центре пентаграммы, унесла наших героев в края не только далёкие от «земли обетованной», но и не имеющие вообще никакого отношения к государству Израиль.
Глава 2
Когда Степан Голушко очнулся, он лежал на спине в зарослях папоротника. На его животе тихо постанывал Изя.
— Моя голова, — простонал Степан, пытаясь встать.
Изя ему ничего не ответил – он был ещё в обмороке.
— Где я? — недоумённо спросил Голушко сам у себя, когда после нескольких попыток ему всё же удалось подняться на ноги.
Сына «незалежной Украины» окружал лес. Причём не только старый и заваленный буреломом, но и совершенно нетипичный ни для одного из уголков Земли. Исполинские дубы соседствовали в нём с пальмами и лианами, а эвкалипты – с березами и столь распространенным в Подмосковье орешником. Но особенно поразили Голушко гигантские хвощи, казалось, что они подпирают своими верхушками небо.
— В мезозой мы, что ли, провалились? — вновь спросил сам себя с недоумением Степан и уточнил:
— Или это вообще юрский период?
Динозавров, однако, вокруг не наблюдалось, зато наглая обезьяна, повиснув на свисающей с соседнего хвоща лиане, пронеслась, как на тарзанке, перед самым носом нашего героя.
— Вот блин, связался я с этим... — воскликнул Степан, но окончить свою фразу не успел, так как в этот момент очнувшийся Изя стал задавать те же вопросы, что и Голушко пару минут назад.
— Ты что, не узнаёшь «Землю обетованную»? – издевательски ответил Изе Голушко. — Вот река Иордан, а вот гора, не помню какая, где Моисею, прошу заметить Моисею, а не Моисееву, вручили десять заповедей.
— Это точно не Израиль, — ответил на эту тираду Захерман, и спросил:
— Мы непонятно где и непонятно в каком времени, что будем делать?
— О, ты даже время заметил, — всё тем же издевательским тоном ответил Степан. — Такие хвощи на Земле не растут, точнее сейчас не растут. Да вот только одна незадача, когда такие хвощи были – берёз ещё не было.