Черный мотылек
Шрифт:
— Раз уж мы заговорили откровенно, могу признаться: мне все равно, останешься ты или уйдешь. Поступай как знаешь. Детьми ты никогда особенно не интересовалась, и они, разумеется, будут жить с отцом.
Ничего более жестокого Урсула в жизни своей не слышала. Это потрясло ее так, что дыхание перехватило, и она замолчала. В ту ночь она горько плакала. На следующий день, в воскресенье, в газетах появились первые отклики на «Мольбы» — книгу приняли гораздо лучше, чем все его прежние работы. Критики заговорили о человечности Джеральда, о его сострадательности, о способности воспроизвести на страницах книги ту магию, которая соединяет мужчину и женщину.
Он
А теперь она должна стать его душеприказчицей, способствовать распродаже последней книги. Шагая по Рассел-сквер к метро, Урсула перебирала в уме все мероприятия, о которых с энтузиазмом поведала эта женщина, Элен Киркман: выступить на радио, в «Калейдоскопе», поговорить о творчестве Джеральда, потом еще телепрограмма «Книжный червь», интервью в «Гардиан» и «Таймс». Она призналась Элен и Роберту Постлю, что последний раз читала (или хотя бы держала в руках книгу Джеральда) двенадцать лет назад.
А теперь еще и это — Джеральд оказался не тем, за кого себя выдавал. Совершенно очевидно, что Роберт и Элен ничего не знают. Им неизвестно, как глубоко задело Урсулу это известие, каким чужим и страшным стал для нее дом. Она сразу же решила продать его и переехать. Заставила себя подождать до утра, не действовать под влиянием момента. Но солнце зашло и вновь поднялось, а Урсула все так же твердо намеревалась избавиться от Ланди-Вью-Хауса.
Вернувшись домой, она разберет все бумаги, закончит дело, которое было начала, но отступила в страхе. Наведет порядок, стерильную чистоту, уничтожив все следы Джеральда, и тогда выставит дом на продажу. Вот о чем размышляла Урсула, когда встретилась взглядом с Сэмом Флемингом.
Первая реакция была детской: захотелось спрятаться. Не попадаться ему на глаза или, по крайней мере, сделать вид, будто она его не заметила, проскользнуть мимо, глядя под ноги. Но поздно — он увидел ее и протянул обе руки:
— Урсула!
Щеки заалели.
— Привет!
— Постойте, я угадаю. Вы были в издательстве?
Особой проницательности для этого не требовалось. Зачем еще она приехала бы в Лондон — чтобы посетить Британский музей?
— Я спешу на электричку, — сказала Урсула.
— В котором часу ваш поезд?
Она ответила честно — и тут же пожалела об этом: не могла соврать, перенести отправление на полчаса раньше!
— У вас много времени в запасе, — сказал Сэм. — Мы вполне успеем выпить по чашке чая.
Сидя напротив него в кафе, Урсула подумала, что вполне может высказать свои мысли вслух. Терять ей нечего. В эту минуту, помешивая чай, она вдруг поняла, что терять нечего — все потеряно.
— Зачем вы пригласили меня? — спросила она, прямо глядя Сэму в глаза. — Если бы вам хотелось повидаться, вы бы мне позвонили. Случайная встреча. Вы стараетесь быть вежливым? Нет никакой надобности.
— Я звонил вам, — сказал Сэм. — Звонил дважды. В первый раз мне сказали — я, признаться, не поверил, — что я не туда попал, во второй раз не застал вас, но просил передать мой номер телефона.
— Ясно. — Значит, это было в выходные, когда девочки гостили дома. — Наверное, вы говорили с моей дочерью. Мне ничего не передавали.
— Я хотел объяснить, что хотел поближе познакомиться
с вами вовсе не ради книг вашего мужа. Не ради драгоценных первых изданий. Это просто смешно. Я хочу узнать вас потому, что вы мне нравитесь. Вы очень привлекательны. Мы могли бы найти общий язык.— Спасибо за откровенность, — сказала она.
— Я по-прежнему уверен в этом. Более чем когда-либо. Эта случайная встреча — счастливое совпадение. Мне невероятно повезло.
— Не совсем случайная. — поправила Урсула. — Неподалеку находится ваш магазин, так? Каждый день примерно в это время вы проходите по площади. Однажды и мне пришлось пройти здесь. — На миг она ощутила отголосок того чувства, которое поразило ее — да, поразило как болезнь, тогда, летним вечером в отеле. Голос Сэма, его лицо, столь явное желание понравиться ей… Уже много лет никто за ней не ухаживал. — Мне пора на поезд, — объявила она.
— Я пойду с вами. Провожу вас. Так ведь обычно делается?
Урсула заверила Сэма, что провожать ее не стоит. Всего одна остановка до Кингс-Кросс и пересадка на кольцевую линию. Спасибо, что предупредили, откликнулся Сэм, но вообще-то он знаком со схемой лондонского метро, и это не помешает ему проводить Урсулу.
На перегоне между Кингс-Кросс и Юстон-сквер поезд затормозил и простоял десять минут. Урсула расспрашивала Сэма про Молли, он рассказывал ей о детях, и как раз заговорил о том, что Молли придется подумать о новом браке, когда Урсула сообразила, что опаздывает на поезд. Добраться до Паддингтона вовремя уже не удастся, а следующий поезд слишком поздно, она не успеет сделать пересадку в Барнстепле. Электричка дернулась, тронулась с места, но было уже поздно. Она прикинула, не попроситься ли переночевать к Саре или Хоуп. Одна из них откажет, вторая позволит приехать, но таким мрачным тоном, что ей этого не вынести.
Глаза быстро наполнялись слезами. Сэм с тревогой поглядывал на нее. Все ясно, сказала себе Урсула, нервы сдают. Еще немного — и я окончательно потеряю голову, развалюсь на куски.
— Что случилось? — спросил он.
— Я опоздала на поезд.
— Понятно. Выйдем на следующей остановке.
Это была Бейкер-стрит. На эскалаторе Сэм сказал:
— Забронируем на ночь номер в гостинице, а потом я поведу вас ужинать, и вы поведаете мне свое горе. Догадываюсь, что горюете вы не из-за поезда и даже не из-за смерти супруга.
— Нет, — тихо согласилась она, — нет, не из-за него.
Ей послышалось, будто Сэм сказал, что хотел бы видеть ее счастливой, но на станции было шумно и ей, скорее всего, померещилось.
16
Когда думаешь, что собеседник тебя слушает, он на самом деле ждет своей очереди высказаться.
Джейсон Тэйг разыскал в Котсволде вдову Роберта Наттола, Анну. Ее супруг работал дантистом в Оксфорде, а выйдя на пенсию, поселился с женой в Чиппинг Кэмплен.
— Кстати, насчет дантиста, — сказала Сара. — Ведь был же у Кэндлессов дантист?
— Вряд ли. В тридцатые годы люди не ходили на регулярные осмотры к дантистам. К нему обращались, только чтобы выдернуть зубы, если разболятся. На всякий случай я спрашивал бабушку, и она сказала, что у ее отца к двадцати пяти годам не осталось ни одного зуба.
— Да вы что?
— Вот-вот, так я ей и ответил. У бабушки, насколько я помню, были вставные челюсти. Она не ходила к дантисту до семнадцати лет. А когда переехала в Садбери, ей вырвали зуб.