Черный Новый год
Шрифт:
– Ну, весело-весело с вами, – поддел их Морозов. – Оборжешься. Внутрь пошли, что ли, проводим старый подлый год. Якутенок, идешь с нами?
Молодчик в оранжевом жилете обещал подойти позже.
– Много народу здесь? – поинтересовался Коварж.
– Не, – Морозов загасил окурок, открыл дверь в маленькие сени. – Хозяин с женой. Зовут Олег. Жену, бляха, не помню…
– Ирка, – подсказал Димыч и тут же покраснел, будто при родителях выругался.
– Верняк, – кивнул Морозов. – Еще один КамАЗист, Рыков. Баба с ним какая-то. И мы, три богатыря, у каждого по пол ху…
Вот, казалось бы, много
Внутри кафе было жарко, даже душновато. Небольшая плазма на стене показывала приключения Шурика, из-за помех на экране комичный персонаж походил на привидение. Рядом, за стойкой, суетилась та самая Ирка, немолодая, некрасивая, с какими-то мужскими чертами лица и серыми усиками над губой.
– С наступающим, – соблюдая приличия, улыбнулся ей Коварж.
– И вас, – улыбнулась она. – Всем гостям сегодня небольшой подарок…
– Чебурек? – обрадовался Коварж.
Та виновато развела руками.
– Чебуреков нет, мясо кончилось. Сосиска в тесте и кофе.
– И на том спасибо. Пока лучший подарок за сегодня. А это вам…
Выложил на стойку конфеты. Заглянул в зал, где за столиком в углу сидел, видимо, КамАЗист Рыков, а с ним…
– Да ну нахер, – выругался Коварж, узнав плюгавую суку.
Ведунья, мать ее.
«Ты до полуночи не доживешь, я с тобой не поеду…»
– Ты чего? – насторожился Морозов, а стоящий рядом Димыч опять покраснел.
– Девка, – пробормотал Коварж, – днем подвозил. Ущербная… заявила, что сдохну сегодня…
– Кто? – хохотнул Морозов. – Экстрасекша? Не смеши! Идем, заново, по всем приличиям, с ней познакомлю!
И, не дав опомниться, потянул Коваржа к столу.
– Дамы и господа! – пробасил Морозов, шутливо раскланиваясь. – Действие второе! Те же и Радик Назимович Коварж!
Так же шутливо захлопал сам себе. Обратился к ведунье:
– Слышал, что вы уже знакомы. Это замечательно!
Та вскочила на ноги, загородилась стулом.
– Преследуешь меня, урод? Сказала же, что не хочу с тобой…
Настроение, как стрелка спидометра, упало до нуля. И злость, и досада – за долю секунды это все перемешалось у Коваржа внутри, а теперь грозилось вырваться наружу. И только Морозов, замахавший руками, остановил извержение внутреннего «вулкана».
– Так, стоп-стоп-стоп. Это не дело, это неправильно! Радик, скажи мне… Радик, эй! Слышишь меня?
– Чего? – Коварж не отрывал взгляда от напуганной ведуньи.
– Радик! Ты умирать собираешься сегодня?
– Чего? – не понял Коварж.
– Вот же заладил, как попугай, просто скажи «нет». Не собираюсь сегодня умирать. Скажи…
– Нет, – сказал Коварж, – не собираюсь сегодня умирать.
– И убивать никого не собираюсь, – продолжил Морозов.
– И убивать никого, – повторил Коварж, – не собираюсь.
Плюгавая сука, похожая на испуганную крысу, так и стояла, прикрывалась стулом. По лицу ее, сплошь покрытому прыщами, пробегало то
недоумение, то злоба, то страх. Прямо «охота на ведьм, наши дни».– Так, – повертелся на месте Морозов, взял со стола салфетку, замахал ею, как белым флагом. – Вас, душа моя, как по паспорту…
– Не ваше дело, – прошипела ведунья.
Но КамАЗист Рыков, равнодушно наблюдавший за драматичной сценой, громко икнул и выдал ведунью:
– Зинаида она, как у Шурика в кине.
Ведунья уронила стул, за несколько метров обошла Коваржа и Морозова. Последний пошутил:
– Мы так-то не кусаемся.
Но Зинаида шутки не оценила. Ткнула в Коваржа пальцем:
– Чтобы не подходил ко мне. Я знаю, что ты семью свою убил…
А Коваржа как по голове ударили. Ноги сделались ватными, и где-то глубоко-глубоко будто бы раскрылась старая рана, а оттуда потекло нечто мерзкое, дурно пахнущее…
– Сука, – прохрипел он. – Сука-а-а… никого я не убивал… зимой гололед… а там фура… вот и разбился… их насмерть, а мусора, твари…
Голос предательски дрогнул, так же предательски зародилась под глазом одинокая слеза.
– Старик, – заботливо усадил его Морозов, – старик, выкинь ее из головы. Она с какого-то тэвэшного проекта вылетела, домой перлась без денег, попутками. Там ее, на проекте, помоями облили, вот она и… отыгрывается. На нас. Забей, говорю тебе. Рыков, еба, наливай!
Рыков хрюкнул, разлил по стопкам коньяк.
– О-от так, – одобрил Морозов. – Я не ведун, но чувствую, что коросту у тебя в душе сковырнули. Надо про… дезинфици-ро-вать, именно так.
– Мне утром за руль, – запротестовал Коварж, свою стопку отодвинул. – До обеда эти сраные кондеи должны быть на складе.
– Будут, – успокоил его Морозов. – Я тебя напиваться не заставляю. Прими как лекарство, для успокоения нервов. Димыч, еба, не маячь, сядь с нами уже.
Димыч что-то пробормотал про «полночь» и «дожить». Видимо, слова поддержки выразил. Похлопал Коваржа по плечу. Рядом сел. В уголке ненавязчиво играла магнитолка, из колонок лился «Тихий огонек моей души». Морозов сказал тост за уходящий, звонко чокнулись, выпили.
– Легче стало? – поинтересовался Рыков.
– Немного, – соврал Коварж.
У самого мысли крутились вокруг обледенелой трассы, холодной ночи, старенькой «десятки», огромной фуры, удара и боли-боли-боли, долгой, нескончаемой. Такая не уходит, остается в тебе неизлечимой опухолью и мучает долгими зимними вечерами, душными бессонными ночами. Не хотел он смерти жены. Тем более сына. Если бы мог, отмотал годы, оставил родных, но убил себя. Только нельзя…
– Вторую наливай, – велел заклевавшему носом Рыкову Морозов. – Хорошего лекарства много не бывает.
– Не спи, – улыбнулся Димыч, опять же покраснев, – уснешь и будешь лунатить.
При этом похлопал Рыкова по руке, чтобы много не наливал.
Тут и хозяин подоспел, запыхавшийся щекастый Олег. Лысый, как тот физрук из сериала, бровастый, как генсек времен застоя. Увидел, что пьют без него, как будто расстроился, велел жене принести еще коньяка, запеченной картошки, фирменного оливье.
– Вы про ведунью Зину даже не вспоминайте, – сказал Коваржу хозяин Олег. – Мы определили ее на второй этаж, пусть там свой Новый год встречает. Ни вас, ни нас не потревожит.