Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов

Затем один из небесных волков, порождение Ведьмы Железного Леса, проглотит солнце, а второй — сожрет месяц. Звезды без пастуха разбредутся с неба, и останется мир во тьме. От страшного сотрясения на земле начнут рушиться горы и лопнут путы, держащие чудовищного волка Фенрира. В море перевернется Мировой Змей Ермунганд, и воды хлынут на сушу, смешанные с его ядом. Подхваченный гигантской волной, из Муспелля, огненного мира, где томятся духи клятвопреступников, подлецов и трусов, выплывет гигантский драккар Нагльфари. Кормовое весло на нем будет держать сам Локи Коварный, а грести — бессчетное войско мертвых. Сурт Черный, самый главный из пеликанов, тоже выведет свою исполинскую рать на приступ Асгарда, размахивая огромной палицей, высотой в четыре сосны.

Ассы все увидят издалека. Призывно зазвучит рог Хеймдалля Стража, и Один в золотых доспехах выведет навстречу наступающему злу свое войско богов и эйнхериев. Именно за этим век от века собирает он в своих чертогах непобедимое войско героев, честной смертью в бою доказавших всем свою доблесть.

Великая битва начнется на земле и на небе. Один одолеет волка Фенрира, но и сам погибнет от ран. Тор победит Мирового Змея, но тоже умрет от его разъедающего яда. В схватке с Черным Суртом найдет свою смерть Фрейр Плодородный. Тюр Отважный схватится с гигантским псом Гармом, а Хеймдалль — с Локи Коварным, и все они уничтожат друг друга. Весь Асгард погибнет в пламени, разожженном Суртом Главой Великанов. Черный Сурт и сам в злобе своей погибнет от своего же пламени.

Многие умрут, конечно. Дракон Нидхегг потом будет глодать трупы и тоже обожрется до смерти. Но некоторые останутся. Уцелеет Видар, останутся в живых сыновья Тора Моди Сильный и Магни Смелый, сохранив для себя молот отца. Земля снова поднимется из воды, и вновь засияет над миром солнце, ибо Соль-Солнце еще до гибели Асгарда родит дочь, не менее прекрасную, чем она сама. И уцелеют в Мидгарде два человека, мужчина Ливтрасир и женщина Лив. Они дадут начало новому человеческому роду, который вновь расселится по земле.

Этому суждено случиться, и это когда-нибудь произойдет. Все повторяется в этом мире. Вечной остается только ратная слава, знал Рагнар, и знали все воины земли фиордов. Только тот, кто будет храбро сражаться в последней битве, сможет увидеть новый Асгард…

10

Я, Кутря, сын Земти, сына Олеса, расскажу, как мы шли по лесу на подмогу родичам. Хотя какая теперь может быть подмога? Слезы, а не подмога. Карина-плакальщица, седовласая богиня скорби, да Кручина-печальница — вот кто теперь подмога. Старый Корень, которого мы нашли в лесу умирающим, рассказал, что свей посекли родичей. Нам оставалось только искать уцелевших. Кто остался, кто умер — иди и загадывай…

Шли друг за другом, след в след. Наши родичи, привычные с малолетства к охоте, умеют ходить по лесу тихо, не оставляя следов, не тревожа духов лесных, не нарушая покоя зверей и птиц. Только изредка брякала на шагающих мужиках ратная сбруя, постукивали, цепляясь за ветки, ножны мечей, древки копий или топорища. Лес, тоже привычный к нам, не обращал внимания на наш безмолвный шаг. Жил своими хлопотливыми летними заботами, жужжал пчелами, шелестел листвой, играл с ласковыми лучами Хорса, нанизывая их на ветки и хвою.

— И какой твой замысел, мой хороший? — вдруг спросила Сельга.

Я вздрогнул. Погруженный в свои невеселые размышления, я не заметил, как она догнала меня. Скосил глаза. И растаял, конечно, глазами и духом, как тает под весенними лучами последний, ноздреватый снег.

Зарница моя…

Она была в своей обычной рубахе, стройный стан перехвачен наборным кожаным поясом. Через плечо — лук, на поясе — нож, колчан со стрелами и небольшой меч с ромейским узором на рукояти, как раз впору легкой женской руке. От ходьбы она раскраснелась, черные мягкие полосы играли крупными волнами, пронзительно-синие глаза смотрели на меня весело.

Так бы и съел ее всю! Или, что еще лучше, смотрел бы бесконечно в глаза, как ива у берега смотрит в омут. В таких глазах и утонуть не жалко…

— Что делать думаешь, милый, куда ведешь мужиков? — еще раз спросила она.

Милый… Обычное вроде слово, а как звучит, если ее голосом… Чародейка моя! До сих пор не пойму, как она уговорила меня взять ее с собой на мужское дело? Может, все-таки отправить назад, пока недалеко ушли?

Силясь сохранить строгий вид, приличествующий старшему, я нахмурился. Задумчиво почесал нос, скрывая под пятерней радостную улыбку, против воли растекающуюся от одного ее взгляда.

— Замысел, говоришь? — переспросил ее. — А какой тут может быть замысел? Найдем родичей, что уцелели в сече. Дальше видно будет. Там уж как доведется. Может, и головы придется сложить, кто знает…

— Хороший замысел, — одобрила она. В синих глазах блеснула смешинка, или мне показалось? — Главное — простой. Головы сложить — что может быть проще… Послушай, родной, меня! Не срок сейчас железом махать, еще успеется. К волхвам надо поворачивать, с ними говорить будем.

— К кудесникам, говоришь? — удивился я.

Задумался. Обратно смотреть — тоже дело, волхвы мудрые, многое знают о жизни. Их совет злата-серебра стоит. Не зря они у себя на капище весь род охраняют от темных сил Чернобога…

— А мужики как же? Они вон остервенели уже, мстить хотят за обиду родичей, рвутся в сечу, — сказал я. Кивнул назад, где сопело, разомлевши дорогой, мое малое войско.

— Рвутся, думаешь? — спросила она.

Я не ответил. Может, сказать по правде, и не так рвутся, подумал. Понятно, самые бойкие сразу ушли со Златом. Тоже небось уже нарубились всласть. Откусили свейской добычи, не прожевать теперь…

— С мужиками я сама поговорю, — сказала Сельга.

— Я и сам могу, старший-то я все-таки.

— Можешь. Кто говорит, что не можешь? — удивилась она, округлив большие, трогающие за самое сердце глаза. — Но лучше мне. Так, милый?

Ну как я мог отказать ей?

* * *

Ночь спустилась на землю в свой срок и залегла чернотой меж стволами высоких вековых елей, в круг обступивших капище. Как будто могучие деревья тоже охраняли священное место от чужого глаза и звериного любопытства.

Я, Кутря, знаю, видел своими глазами, что червленные Хорсом люди в теплых краях устраивают капища своего бога Исуа на виду у всех. Глупые они, неразумные. А вдруг придет на капище кто-то злой и договорится с богами о недобром. Что тогда?

То-то… Боги капризны, их трудно понять человеку. Нельзя, чтоб всякий мог свободно разговаривать с ними.

На тайное святилище рода, испокон веков спрятанное в глубине непролазного Ерошина леса, где, отрешась от простых забот, живут и беседуют с богами волхвы Олесь, Тутя и Ратень, я привел свою малую дружину по настоянию Сельги. Задать вопрос и получить ответ, как воевать пришлых свеев, лютых железом и непобедимых в бою. Как ни торопились мы на подмогу родичам, она сумела убедить мужиков, что прежде нужно понять, как бороться с пришлыми. А кто может ответить на это лучше богов?