Черный Пеликан

Съезжать я не собирался, но вдруг почувствовал, что не хочу возвращаться в «Аркаду» и просить Джереми о чем-то еще. В конце концов, разыскать Гиббса способен не он один, придумаю что-нибудь, решил я тут же, подтвердил кивком, что покидаю гостиницу навсегда, и коротко спросил: – «Сколько?»

«Недорого», – усмехнулся приказчик и назвал сумму, от которой у меня потемнело в глазах. Это составляло почти половину моих оставшихся денег, и я никак не ожидал, что цена окажется столь несуразна.

«Вы… Вы не шутите? – поинтересовался я осторожно. – Как-то многовато на мой взгляд».

Джереми пожал плечами с выражением полнейшего равнодушия, но в глазах его играли недобрые огоньки. «Сколько стоит, столько и стоит, – сказал он лениво. – Вам, может, где-то в другом месте дешевле предлагают? Так туда и обращайтесь, если многовато. А без проводника заплутаете – лучше и не суйтесь», – он повернулся ко мне спиной и направился к выходу.

«Подождите, – сказал я ему в затылок. – Хорошо, я согласен. Вот, пересчитайте…»

Джереми взял у меня купюры и небрежно сунул в карман. Потом поднял на меня глаза и сказал с прежней почтительностью, которая теперь еще больше походила на издевку: – «Послезавтра он будет вас ждать с самого утра. Как соберетесь, так вниз звоночек сделайте – он вам и с вещами поможет, если надо…» Затем, по своей привычке, огляделся кругом, словно проверяя, все ли на месте, и коротко поклонился: – «Счастливо доехать».

«Благодарю», – буркнул я, не предлагая ему руки. Джереми как мячик покатился к двери, но, прежде чем выскользнуть наружу, обернулся с кривой гримасой и спросил негромко: – «Вы в дюнах вообще бывали или шутите только? Так-то вот. А еще – многовато, многовато…» – и исчез прежде, чем я мог что-либо ответить. Тут же зазвонил телефон – это был Юлиан с множеством вопросов по поводу погоды, носильных вещей и прочих деталей предстоящего вояжа, потом, едва я разделался с ним, зашел какой-то тип, чтобы показать образцы официальных бланков для моих поддельных писем, и весь следующий день вокруг меня не прекращалась деятельная суета – будто мой план и впрямь ожил и развивался теперь сам собой, имея меня лишь одной из своих частей, вовлеченных в движение наряду с прочими.

Наконец наступило утро отъезда. Я плотно позавтракал, налил в термос горячего кофе и попросил завернуть в бумажный пакет бутерброды с сыром и вареной телятиной. Потом наскоро упаковал сумку, выкурил сигарету, сидя на кровати и бездумно глядя в открытое окно, подмигнул своему отражению в настенном зеркале и отправился вниз, привычно отгоняя прочь грустные мысли о еще одной обители, в которую больше не случится вернуться, и чувствуя легкий зуд столь же привычного предвкушения новых событий и новых мест. И новых лиц, хотелось бы прибавить, но лица были все те же – на диване в углу вестибюля разместился Юлиан, серьезный и даже хмурый до странности, а у стойки пошмыгивал носом знакомый уже прыщавый подросток, очевидно отряженный мне в проводники. Я вздохнул, но делать было нечего – наверное армия посыльных Джереми была не так уж велика. В любом случае, пока все развивалось без сбоев, механизм моей громоздкой затеи функционировал исправно, в чем конечно же была большая заслуга набриолиненного приказчика, думать о котором мне теперь хотелось меньше всего на свете. Вскоре мы уже направлялись гуськом к моей машине, причем подросток, назвавшийся Луисом, с натугой тащил вместительный рюкзак Юлиана, поверх которого был еще привязан спальный мешок на гагачьем пуху, а через пару минут, рассевшись и разместив вещи, проводили гостиницу «Аркада» последним взглядом: я с сожалением, а мои попутчики вовсе, наверное, без всяких эмоций.

«Езжайте до проспекта направо, а потом все прямо, – подал голос гнусавящий Луис и добавил: – Вот скоро из города выберемся, тогда уж побыстрей будет». Я молча выруливал по узкой улице, стараясь не задеть машины, припаркованные в два ряда. Погода испортилась, моросил дождь, и дворники противно скрипели по ветровому стеклу. Не повезло Юлиану, подумал я отстраненно и одернул себя по привычке – никаких сочувствий, только желтый глаз и холодный взгляд.

Через некоторое время мы действительно выехали на широкий проспект – я не бывал на нем до того и теперь с любопытством посматривал на новые девятиэтажные здания, выстроившиеся с обеих сторон. Город М. казался здесь чище и опрятней, несмотря на свинцово-серые тучи, но при этом не имел лица, будто открестившись без сожалений от всех своих тайн и чудачеств. Машин было мало, но я не спешил и не набирал скорость – все теперь казалось послушным и подвластным, хотелось растянуть это ощущение и насладиться им сполна. Юлиан, угодивший в сеть и практически повязанный по рукам и ногам, мирно молчал и смотрел прямо перед собой, проводник шмыгал вечно простуженным носом на заднем сиденье, а верный Альфа-Ромео гудел мотором, будто радуясь полному баку и вполне приличному асфальту. Что-то ждет впереди? – изредка думал я с некоторым беспокойством, вспоминая рытвины и ухабы, на которых нещадно болтало грузовик Бена, но помочь этому было никак нельзя, а потому не стоило и переживать заранее.

Потом проспект кончился, и мы въехали в какой-то окраинный район с кривыми улицами и домами, походящими на бараки, Луис оживился и стал подсказывать дорогу, многословно разъясняя, когда и куда следует свернуть. Я покосился на него с неодобрением, но он, по-видимому превратно истолковав мой взгляд, стал еще более разговорчив, шепеляво пытаясь рассказать что-то чуть ли не про каждый переулок, встречающийся на пути. Скоро это стало невыносимым, и его пришлось одернуть довольно-таки грубо, так что Юлиан даже глянул на меня, иронично подняв брови, а подросток замолчал испуганно и чуть не пропустил следующий поворот.

«Турист», – снисходительно подумал я про Юлиана, при этом ободряюще ему кивнув, а о подростке нечего даже было и думать, он был совсем еще мелок и глуп. Экая все же убогая компания… Тут же накатило воспоминание, непрошеное вполне, о том, как всего несколько недель назад я трясся в тяжелом лендровере навстречу тем же дюнам, только на север, а не на юг, и об улицах с особняками, а не бараками, что окружали тогда, и о Кристоферах, о Сильвии, походившей на цыганку, о холодноватой красотке Стелле… И, конечно, Гиббс… – меня снова обожгла мысль о недавнем сне, но потом я вспомнил, что впереди нас с ним ждет решительный разговор, лишь только я разделаюсь с текущими делами, и снова воспрял духом. Да, я найду его, пусть попробует оттолкнуть и не дослушать… Почему ж все-таки с теми мне хотелось побрататься, хоть и не звали, а эти теперь чужды, как посторонний биологический вид?

Я сердито моргнул несколько раз, словно отгоняя ненужные сантименты. Чужды, не чужды, выбирать не приходится. К тому же, одного из них уже выбрал не кто иной как ты сам, так что нечего жаловаться и размягчаться душой. «Там у знака – налево, по грунтовой; через полмили на трассу выскочим», – прогундосил сзади Луис и чихнул. «Будь здоров, не кашляй», – тут же хохотнул Юлиан, и я согласно хохотнул вместе с ним – сам выбрал и точка, теперь идем до конца.

Дождь усилился, и на грунтовой дороге машину ощутимо вело из стороны в сторону. Я снизил скорость и сосредоточился на скользкой колее. К счастью, вскоре мы и впрямь попали на подобие автострады – разбитой и требующей ремонта, но с остатками твердого покрытия, которому ливень был не страшен.

Я приободрился, и спутники, казалось, тоже воспряли духом: подросток начал было насвистывать фальшивый мотив, моментально умолкнув, едва я бросил на него очередной строгий взгляд, а Юлиан повозился на сиденье, закурил и, очевидно утомленный молчанием, завел со мной нудноватую дорожную беседу. Я отвечал хоть и не очень охотно, но все же проявляя известную дружелюбность – не стоило становиться букой и оставлять его наедине с собственными мыслями, которые могут завести не туда. Впрочем, от меня не требовалось многого – говорить о делах не позволяло присутствие постороннего, на что я сразу же недвусмысленно намекнул. В результате, разговор свелся к юлиановским монологам о плохой погоде, дороге и проплывающих мимо однообразных пейзажах. Все это не заслуживало доброго слова, и он был несколько ворчлив, но в целом – благодушен и незлобив, пребывая, наверное, в энергическом предвкушении настоящих мужских свершений. Я поглядывал на него, молодого, сильного и уверенного в себе, и ощущал себя таким же уверенным, молодым и сильным, но все свершения, ждущие впереди, волновали мне кровь куда меньше, в том числе и то, к которому мы спешили сейчас, разбрызгивая грязь на обочины. Я даже позавидовал чужому неведению, но зависть скоро была изгнана, как недостойная меня, предводителя маленького отряда, послушного моей воле. Небось в неведении не предводительствуют, укорил я сам себя и тут же сострил что-то в ответ на неизбежный вопрос Юлиана: – «А это уже дюны?»

Нет, это были не дюны, а обычные торфяники, уходящие вправо и влево насколько хватало глаз, и даже Луис хмыкнул на такую нелепость. Дождь тем временем стал гуще и безнадежней, все вокруг казалось заброшенным донельзя и навевало тоску. Юлиан помолчал немного, потом вздохнул, покосился в зеркало на развалившегося сзади подростка и вдруг сказал мне негромко: – «Да, кстати, а Вере-то я про тебя умолчал, грешен. Она и так ходила вся разобиженная – в смысле, что я пропадаю куда-то, хоть и ненадолго. И ее мол бросаю там одну, и вообще непонятно, куда меня несет. Наверное, подозревает, что к девкам, – признался он, – хоть я – ни-ни…»

«Ну и правильно, что умолчал, – подбодрил я его. – А то началось бы, сам знаешь – вопросы, вопросы… А так – говори просто, партнер и партнер, ей про меня вовсе знать не обязательно».

«Ну да, – согласился Юлиан как-то вяло, – опять же, разобиделась вся… Она вообще была сильно против всей затеи, хоть я конечно же без подробностей – так только, в общих чертах обрисовал. Но и то – изнылась, понимаешь ли, испереживалась. Все это, говорит, непонятно и странно, как-то мол шатко и слишком уж ни с того, ни с сего. Я ей отвечаю, что да, неожиданно, слов нет, но почему уж так ни с сего – я сам-то не из последних, а случаи всегда бродят вокруг. А ей случай не нужен, случаи ее только пугают – лучше бы, говорит, помедленней, но чтобы никаких случайностей, случайностями она уже сыта. Вот закончится эта бодяга с командировкой, вернемся себе назад к магазинам, опере и театрам, и будет снова все как у людей, а меня еще глядишь и повысят – не зря ж страдали. А ты, замечает мне с этаким укором, вдруг стал за какими-то птицами гоняться. Я ей в шутку – ну да, вроде как за синими, им вон и памятник стоит, а она шутку не принимает, вся в обиду и даже в слезы. Приземленная женщина, что возьмешь, вообще-то все они такие…»