Черный Пеликан

Юлиан посерьезнел и вдруг признался: – «Ты знаешь, я иногда ее боюсь. Нет, не в смысле, а вообще… У нее все известно наперед – поди с этим сладь…» Я чуть было не сказал ему, что бояться теперь следует меня, а не Веру, но это наверное была бы не слишком удачная шутка, тем более, что и принятое всерьез, утверждение вызывало немало сомнений. Так что я лишь поддакнул с сочувствием, вновь ощутив отдаленный сигнал солидарности, проскочивший между нами вопреки моему воинствующему настрою, и приказал себе не расслабляться и не поддаваться на провокации.

Дождь все не прекращался, и дорога ухудшилась; твердое покрытие уступило место вязкому размокшему грунту, на котором Альфа-Ромео вел себя не слишком уверенно. Впереди показалась развилка, но наш проводник молчал, даже перестав хлюпать носом. «Луис!» – окликнул я его, и он встрепенулся, покрутил головой и прогундосил: – «Налево». Я переспросил, надеясь, что это ошибка – влево уходила совсем уж разбитая колея, вся в рытвинах и широких лужах. «Налево, налево, – подтвердил подросток, – близко уже, скоро доберемся». Я ругнулся в пространство, нехотя свернул, и мы затряслись по ухабам, стараясь не стучать зубами. Машину то и дело заносило, и я пытался соблюдать максимум осторожности, но все же отвлекся один раз на какой-то силуэт, будто бы мелькнувший у обочины, неудачно дернул руль, въехав ведущими колесами в жидкую грязь, и мы тут же завязли глубоко и прочно, развернувшись почти поперек и лишь чудом не съехав в придорожную канаву.

Надо отдать должное моим спутникам – никто не роптал и не жаловался, несмотря на то, что это им, а не мне, истинному виновнику происшествия, пришлось вылезать из теплой кабины под дождь и толкать непослушный автомобиль, никак не желавший трогаться с места. В конце концов я разделил их участь, усадив за руль Луиса, как самого легкого из нас, и строго-настрого приказав ему быть поаккуратнее со сцеплением. Только тогда машина поддалась, и вскоре мы уже катили дальше, перемазанные в грязи с головы до пят, посмеиваясь над собой и ругая невозможную погоду.

Юлиан, будто взбодрившись на свежем воздухе, забыл про Веру и вновь повеселел. К тому же, дождь наконец прекратился, а слева показались песчаные холмы, очень похожие на настоящие дюны, о чем я и сообщил ему осторожно, опасаясь, что Луису придет в голову поправить меня в случае ошибки. Но проводник молчал, равнодушно уставившись в окно, а Юлиан прищурился победительно, не иначе ощущая себя отважным первопроходцем. Я не стал говорить ему, что по дороге вокруг – совсем не то, что пешком через; вполне могло быть и так, что вскоре он узнает это еще лучше меня. Сам же я не чувствовал ничего, глядя на пологие склоны, поросшие кустарником – ни воодушевления, ни горечи, лишь вспомнил мельком свой неудачный ночной побег, случившийся вечность тому назад, и не испугался воспоминания ничуть.

Мы проехали еще несколько миль без всяких приключений, а потом, посмотрев на циферблат, я увидел, что стрелки приближаются к двум часам пополудни, и скомандовал привал, тем более, что Луис давно уже ерзал на заднем сиденье и проявлял заметное беспокойство. «Далеко еще?» – спросил я его, аккуратно съехав на обочину и убедившись, что грунт под колесами достаточно плотен. «Да нет, рядом уже», – беспечно махнул он рукой и потрусил к ближайшему холму. Мы с Юлианом последовали его примеру, потом, вернувшись, достали термосы и еду, но подросток все не появлялся. Прождав его с полчаса, мы обеспокоились не на шутку и отправились на поиски, которые, как и следовало ожидать, оказались тщетными. По какой-то непонятной причине наш проводник бесследно исчез.

Это было отклонение от плана, отклонение непредвиденное и, отчего-то, крайне неприятное. Я вдруг ощутил всю суровость пейзажа, в котором мы были непрошеными чужаками, вспомнил разом прежние свои опыты, что казались теперь напрасным предупреждением: все равно заносит туда, где неуютно, а потом – оторопь и страх, и порою поспешное бегство. Мир вокруг стал внезапно куда больше и угрюмей, чем до того, а автомобиль сморщился и готов был будто смяться в лепешку от любого толчка на манер консервной банки.

Юлиан, тут же посерьезневший, почувствовал наверное мою неуверенность и спросил хрипло: – «Ну что? Заплутали, да? Ждать будем, может вернется?» У меня внутри шевельнулась невнятная злоба – на него, на Луиса, на дюны слева и грязную дорогу, на совершенно опостылевший дождь, что опять заморосил мелкой пылью, и на себя самого, готового раскиснуть, чуть только что-то пошло не по-моему. «Нет, ждать не будем, – ответил я холодно, стараясь, чтобы голос меня не выдал. – Некогда ждать, сам он виноват. Подберу на обратном пути…» С этими словами я схватил оба термоса и пошел к машине, словно не желая больше обсуждать очевидное. Юлиан молча уселся рядом, и мы покатили дальше, вглядываясь в серую морось и размышляя, наверное, об одном и том же.

Да, вертелось у меня в голове, именно этого и следовало ждать – или еще чего-то вроде. Свяжись с ловчилами… А Джереми и есть таковой, кто же еще, и этот его посыльный тоже, даром что подросток придурковатый. Вообще, что угодно могло случиться, с такими никогда не знаешь наперед, к тому же он сразу небось что-то замышлял, а дорога – она вела к нужному ему месту, и значит деревня может быть совсем в другой стороне… Развернуться что ли? Сейчас развернуться или еще проехать немного?

Юлиан вдруг прокашлялся и вновь спросил: – «Куда ехать-то знаешь? А то, может, назад?»

Слюнтяй, подумал я в сердцах. Никакие сигналы не проносились между нами более, зачатки солидарности, возникшие было после разговора про Веру и совместного выталкивания машины, исчезли бесследно. Я смерил его презрительным взглядом и процедил сквозь зубы: – «Знаю, знаю, не сомневайся – ездил тут уже, и не раз. Через полчаса дотащимся». Он отвернулся с угрюмым видом, явно не поверив, но мне было плевать. Испугать решили, – злился я про себя, – мелочь, дешевка. И этот туда же – сразу задергался. Ничего, пусть дергается, деваться ему некуда, пешком отсюда не сбежишь. Так и будет ездить со мной бесправным пассажиром, а бензина у меня – две трети бака, да еще канистра в багажнике. Будем кататься, пока не кончится – по этой дороге до конца, а как упремся во что-нибудь, так назад к развилке и на следующую. Как это было у Гиббса в первом его замечательном плане – последовательно обходим квадрат за квадратом и заклеиваем каждый липкой бумагой? Гениально, нужно прямо признать. Шутник он все-таки, этот Гиббс.

Тут мы поднялись на очередной холм, и Юлиан сказал удивленно: – «Смотри, море», – указывая вперед. Я прищурился и действительно различил в пелене дождя серую полосу, почти не отличимую от затянутого тучами неба.

А он глазастый, отметил я про себя и откликнулся равнодушно: – «Какое ж это море, Юлиан? Океан – не море, вовсе, знаешь ли, другой масштаб. Ну, ты и сам потом поймешь…» Дорога, тем временем, явно приближала нас к берегу, и вскоре, к моему немалому удивлению, справа показались первые дома. Неужели и впрямь деревня, подумал я, еще не веря, а через несколько минут рассеялись и последние сомнения – проехав по улицам, неприветливым и пустым, мы очутились у хорошо знакомой мне лавки, где дорога закончилась небольшой площадкой с лужей посередине.

«Прибыли, – бросил я Юлиану, – готовься к высадке». Тот завертел головой по сторонам, а я, осторожно припарковавшись с краю, отправился к турку договариваться насчет стоянки. Меньше всего мне хотелось встретить внутри кого-нибудь из знакомых – особенно Паркера или Арчибальда – но, по счастью, лавка была пуста, лишь хозяин, еще будто потолстевший, неподвижно сидел на табурете в углу. Отчего-то он сделал вид, что обижен на меня и зол, и даже не взял протянутую сигарету, но мне некогда было разбираться в его настроениях. Достав деньги и попросив приглядеть за машиной до завтра, я получил утвердительный кивок, положил на прилавок пару мелких бумажек и поспешил наружу.