Черный пробел

Когда стемнело, Варенька не пошла домой, опасаясь бродивших по деревне пьяных бандитов, и легла на диване в учительской. Кто может разгадать женское сердце? Спавший на банкетке Барабан не видел, как в полночь по освещенному луной коридору прошел Ганюк в носках. Он бесшумно открыл отмычкой дверь учительской и исчез внутри. Варенька его не оттолкнула.

Глава 3

Свадьбу играли в ресторане «Прибой». Директор ресторана, которого Ганюк перед этим вызвал к себе и пригрозил расстрелом, достал такие кушанья, которых отродясь не видывали в районе. В центре стола громоздились целиком зажаренные поросята с гречневой кашей. В хрустальных плошках поблескивала икра. Навалом лежали ананасы в фаянсовых блюдах. Всяких других разносолов было не счесть. Стол был густо заставлен бутылками, а в качестве резерва на кухне стояло еще триста бутылок самогона. Бандиты, явились притихшие, в штатских пиджаках и при галстуках. Хряков привел обильно накрашенную рыжую девицу, всю в драгоценностях, пропихнул ее вперед и буркнул: «Жена». Напротив невесты сидела Эдита Рогова и сверлила ее не навидящим взглядом. Ганюк, мучимый навязчивой идеей «чтобы все было как у людей», заставил Штукмана выучить наизусть заздравный тост. Когда все уселись и замерли, положив руки на колени, и уставились на полные рюмки, Штукман поднялся и заговорил, поминутно одергивая пиджак: «Товарищи! Мы присутствуем сегодня на знаменательном событии. Наш начальник и друг решил покончить с холостой жизнью и создать свой семейный очаг. От лица всех моих товарищей и от себя лично хочу поздравить молодых и сказать: Женя! Не огорчай свою жену! Сделай все, чтобы она была тобой довольна…». В этом месте речи Жереп ухмыльнулся. «Но и не забывай друзей, Женя! — продолжал Штукман. — Вспомни, сколько было сделано и сколько еще предстоит. И еще хочу сказать: Варя! Береги мужа! Береги Женю!» — в этом месте Штукман прослезился, но справился с собой и продолжил: «В такой день хочется говорить стихами. И я хочу сказать так:

Чтоб жена была красивой

И чтоб жизнь была счастливой,

Чтобы муж не хмурил бровь —

Мир, совет вам и любовь!»

Публика встретила стихи восторженным ревом. Бандиты аплодировали преувеличенно громко, стремясь поскорее начать пиршество. Штукман пытался еще что–то сказать, но затем замолк, вместе со всеми поднял рюмку и опрокинул ее в рот. Говорили тосты еще Хряков и Барабан, причем последний, то ли по привычке, то ли от смущения, постоянно вставлял в речь непечатные словечки, и Ганюк грозил ему кулаком из–за спины новобрачной. Много раз принимались кричать «горько». Устроили танцы. Хряков играл на аккордеоне, его жена и Эдита были нарасхват. «Все ребра паскуде переломаю», — думал Хряков, видя, как его половина прижимается к широкой груди Барабана. Эдита танцевала с каменным лицом, оставаясь безучастной к щипкам партнеров. Взгляд ее отыскивал в толпе гостей Вареньку и ее вероломного мужа. Мало–помалу алкоголь делал свое дело Лица раскраснелись, галстуки съехали на сторону. В зале становилось шумно, как в кабаке. Бандиты затевали споры. В прокуренном воздухе носилась матерная брань. Эдита Рогова пила рюмку за рюмкой, не отводя глаз от Вареньки. Внезапно она дико взвизгнула и вскочила, опрокинув стул. Некоторые бандиты смолкли. «Лярва! — завопила Эдита. — Проститутка деревенская! Я тебе покажу, как мужчин отбивать, гадюка!» Дальше последовали совершенно непристойные обороты. Ганюк деланно улыбался. «Ты чего лыбишься, свинья? Алкоголик проклятый!» — обрушилась на него Эдита, приведенная в бешенство этой улыбочкой. «Убери эту дуру», — шепнул Ганюк Жерепу, сидевшему рядом. Но двое бандитов, решив выслужиться, уже подступили к Эдите и сделали попытку схватить ее за руки. Раздался визг и вслед за этим крик боли, один из бандитов отпрянул — разъяренная Эдита расцарапала ему лицо от лба до подбородка. Встретив такое сопротивление, бандиты тоже рассвирепели. Завязалась свалка. Кто–то задел стол, и посуда со звоном посыпалась на пол. А в дальнем углу, согнувшись в три погибели и упершись руками в стену, стоял Штукман. Он пробирался к дверям, но не дошел — его стошнило раньше. Тем временем к вопящей Эдите приблизился Барабан. «Отвалите», — негромко сказал он боровшимся с ней бандитам и, улучив удобный момент, без лишних слов влепил ей кулачищем в переносицу. Эдита без чувств повалилась на пол, опрокидывая стулья. Затем ее вынесли. Это событие прошло уже почти незамеченным — гам стоял невообразимый. Вечер был скомкан. Варенька, некоторое время молча смотревшая расширенными глазами на все эти безобразия, вырвалась из объятий Ганюка и убежала. Ганюк бросился за ней. Ему удалось догнать ее и убедить поехать в УВД, где для молодоженов специально отделали несколько комнат. При этом Ганюк совершенно искренне проклинал всех бандитов. Первую брачную ночь они провели в УВД. Так началась семейная жизнь этой странной четы.

Глава 4

Прошло два месяца. В одно воскресное утро Варенька сидела у окна и безучастно глядела на площадь в кольце оголившихся лип. Было пасмурно. Листья падали и падали, расцвечивая черный асфальт. Их никто не подметал. Ганюка дома не было. Изредка за дверью слышались шаги, когда по бесконечным коридорам УВД проходили бандиты или проводили арестованного. Приглушенные дверью, доносились зевки и разговоры часовых. Варенька вспомнила последние два месяца, и они казались ей длинным кошмарным сном. Первая неделя… Они с мужем почти не разлучались. Ганюк не отходил от нее, на каждом шагу докучая ей своими судорожными ласками. В эту неделю он привез ей несколько шкатулок с драгоценностями, соболью шубу и две дубленки. На одной из них, на левой стороне спины, была небольшая дырочка, окруженная бурым пятном. На вопросы Вареньки Ганюк отвечал, что эти вещи — та часть, которая по закону причитается ему из конфискованного у спекулянтов имущества. Постепенно Ганюк стал все чаще и чаще отлучаться из дому, а возвращался затемно, и от него пахло вином. Сначала Варенька пыталась нежно отговорить мужа от вредной привычки. Тот каялся, но в то же время утверждал, что сразу отвыкнуть нельзя, что нужно это делать с умом. Прикрываясь громкими фразами вроде: «Дай срок, Варя, и все увидят, на что способен Евгений Грацианов», Ганюк продолжал вести нездоровый образ жизни. Мало–помалу он стал позволять себе напиваться до такой степени, что на все Варенькины упреки отвечал лишь бессмысленной ухмылкой и валился в супружескую постель как был — в форме и в сапогах. Варя плакала, раздевая мужа. На нее даже не произвело особого впечатления то, что от кителя Ганюка явственно пахло женскими духами, — разочарование и без этого было слишком сильным. Бедная девушка еще на что–то надеялась, но и этим надеждам предстояло скоро развеяться. Ганюк упорно избегал разговоров о том, как теперь идут дела в городе. И как–то раз во время очередной отлучки Ганюка Варенька ушла в город. Часовые не решились ее остановить. Однако поначалу она ничего не могла выяснить. Улицы были пустынны, половина окон в домах заколочена, на остальных — глухие занавески. Тротуары были усыпаны опавшими листьями, битым стеклом и разным мусором. На пути Вареньки попался продовольственный магазин. Нескольких букв над входом не хватало, и вместо слова «Продукты» получалось «…укты». Осколки разбитых витрин хрустели под ногами. Внутри царило полное запустение. Шаги Вареньки гулко отдавались под потолком. Холодильники были разломаны самым варварским образом, острые края вспоротой жести торчали во все стороны, угрожая разорвать на Варе одежду. Всюду валялись пустые консервные банки. Здесь тоже хрустело под ногами битое стекло, но били здесь в основном бутылки — об этом можно свидетельствовали уцелевшие донышки, горлышки и этикетки «Портвейн № 33». Незаметно для себя Варенька зашла в темный угол, отгороженный от зала холодиль- никами. В темноте у стены что–то белело. Безотчетный страх охватил Вареньку, но тем не менее она сделала несколько шагов вперед, напрягая зрение, чтобы рассмотреть странный предмет. Внезапно она вскрикнула и отпрянула к стене. Из угла выскочила тощая взъерошенная кошка и с воем промчалась мимо Вареньки. В углу лежал скелет. О роде занятий покойного можно было догадаться по белому полу- истлевшему халату, который прикрывал его кости. Несчастный продавец, видимо, погиб при попытке защитить магазин от погрома. Варенька опрометью бросилась на улицу, но тут же остановилась, дрожа от страха. В дверях, сгорбившись, стоял какой–то человек и сверлил Вареньку безумным взглядом из–под копны нечесаных волос. Так они стояли некоторое время друг против друга, а затем безумец поднял руку, указывая куда–то за спину Вареньки. Та невольно оберну лась и увидела на стене надпись «Мясо». «Мясо! — дико завопил несчастный. — Мясо! Ха–ха–ха!» Он разразился диким хохотом, затем внезапно повернулся и бросился бежать. Варенька вырвалась наконец на улицу и тоже побежала, остановившись только через несколько кварталов. Улицы оставались все так же пустынны. Редкие прохожие жались к стенам домов, готовые в любой момент юркнуть в подъезд. Мимо Вареньки старуха провезла в коляске детский гробик. Варенька брела все дальше и дальше, не отдавая себе отчета, куда и зачем. Повернув в какой–то переулок, она застыла в недоумении: так резок был контраст между огромной толпой, собравшейся здесь, и общим безлюдьем, царившим в городе. Подойдя поближе, Варенька поняла, что это очередь. Бросалось в глаза почти полное отсутствие мужчин Женщины с изможденными лицами, кутаясь в темные платки, настороженно озирались по сторонам. На Вареньку они глядели с явной неприязнью. У каждой на рукаве значился написанный мелом номер очереди. Варенька подошла еще ближе. «Скажите, пожалуйста, что здесь дают?» — обратилась она к одной из женщин. Та смерила ее взглядом с ног до головы и молча отвернулась. Варенька обратилась к другим, но ей никто не ответил. Вдруг до ее слуха донеслись обрывки фраз: «Шлюха…. Расфуфырилась…» Варенька секунду постояла как пораженная громом, затем всхлипнула и побежала прочь, закрыв лицо руками. Она долго блуждала после этого по городу, не разбирая дороги. Слезы высохли, осталось только тупое оцепенение. Когда она вышла на какую–то площадь, ее привел в себя странный шум, в котором сливались обрывки мелодии, возгласы, звон посуды. Перед Варенькой возвышалось здание, выстроенное в современном стиле из светлого камня, с огромными окнами, причем все окна были целы. Над входом, несмотря на светлое время дня, светилась электричеством вывеска «Ресторан «Прибой»». Шум доносился изнутри, однако и вокруг ресторана замечалось оживление. Много людей в милицейской форме входило в двери и выходило из них, создавая впечатление непрерывного движения. Как раз в это время одна компания показалась в дверях и, покачиваясь и опираясь друг на друга, начала спускаться по ступеням, покрытым красной бархатной дорожкой. Варенька вспомнила, что точно такую же дорожку она видела в районо, когда приходила туда по поводу оборудования для школьного кабинета физики. На площади у ресторана стояло несколько машин, в основном милицейских. Варенька крадучисьобошла ресторан и подошла к одному из его окон, выходившему на глухую стену дома напротив. В этом закутке никого не было. Варенька, поднявшись на цыпочки, прильнула к окну и ощутила глубокое потрясение.

В зале ее глазам предстали почти противоестественное изобилие и роскошь. Несмотря на дневное время, ярко горели все люстры. Пол устилали дорогие ковры. За каждым столиком сидели бандиты в серых милицейских мундирах, кое–где среди них выделялись роскошно одетые женщины весьма сомнительной наружности. Столы ломились от еды и напитков. Кисти винограда свисали из хрустальных ваз. В таких же вазах громоздились ананасы, персики, груши и другие южные фрукты. Теснились плошки и тарелки с икрой — красной и черной, с балыком, с красной рыбой. Румяные бока жареных поросят были обильно посыпаны зеленью. Среди блюд, ослеплявших яркими красками, и еще более ярких букетов цветов стояли бутылки с марочными винами. Однако низменные вкусы бандитов давали себя знать и здесь. Бандиты всем винам явно предпочитали водку, которую поглощали из граненых стаканов и закусывали солеными огурцами и кислой капустой. В перерывах между стаканами они пили пиво с воблой, причем чешую, кишки, окурки и пробки от бутылок швыряли куда попало. Ковры были сплошь усыпаны всем этим мусором. Некоторые бандиты уже спали — кто прямо за столом, кто на полу между столами. На эстраде играл оркестр. Доносились слова: «Проснешься рано, а город еще спит, не спит тюрьма, она давно проснулась…» Вдруг чьи–то грубые руки схватили Вареньку за талию и оторвали от окна. «Пошли, детка», — сказал ей в ухо хриплый голос. Варенька вырвалась из наглых объятий и отскочила к стене. Загородив ей выход из тупика, перед ней стоял дюжий бандит в расстегнутом милицейском кителе с погонами младшего лейтенанта. Он тяжело, со свистом, дышал, потные волосы прилипли ко лбу. Вперив в свою жертву мутный взгляд, бандит стал медленно приближаться, растопырив руки и виляя то в одну, то в другую сторону — смотря по тому, куда собиралась броситься Варенька. «Попалась, киса, — цедил сквозь зубы негодяй, — теперь можешь не дергаться…» Варенька отступала все дальше вглубь тупика, пока не уперлась спиной в стену. Бандит приближался, сопя и ухмыляясь. До Вареньки докатывались волны винного перегара. «Оставьте меня!» — говорила Варенька, понимая в то же время, что эти просьбы на бандита не подействуют. Он уже протянул к ней татуированные ручищи. Тут Варенька в отчаянии крикнула: «Я жена майора Ганюка!» «Врешь!» — сказал бандит, однако руки убрал. «Вот брачное свидетельство!» Бандит, шевеля губами, с трудом прочитал документ, случайно оказавшийся у Вареньки в сумке, «Пардон, — сказал он затем и шаркнул ногой, обутой в рваный ботинок. — Ошибочка вышла. Ловим опасную преступницу, вот я и того… Позвольте вac проводить?» Но Варенька, оттолкнув его, бросилась прочь. Она не помнила, как добежала до ворот УВД и затем по коридорам — до своей квартиры. Перед ее глазами маячила светящаяся искренностью физиономия Ганюка, в ушах, казалось, вновь звучал его голос: «Все увидят, на что способен Евгений Грацианов!» Она видела всю глубину обмана, но ее чистая душа еще не могла вполне постичь чужую испорченность и подлость. «Я ему все скажу!» — шептала на бегу Варенька, как будто слова могли что–то изменить. Она распахнула дверь.

Глава 5

Еще в передней она услышала незнакомые голоса и поняла, что Ганюк не один. «А где она?» — спрашивал кто–то. «Ухиляла, куда — не знаю. Я тоже дурак, не приказал ее сторожить. Еще насмотрится в городе чего не следует», — отвечал Ганюк. «Ну и что?» — спросил незнакомый голос. «Да она с идеями. Придет, будет орать. Я ей пообещал исправиться, вот в чем дело». «Так гони ее! Что мы, тебе бабу не найдем?» «Нет, — отвечал Ганюк с ухмылкой, — вы не понимаете! Такая женщина… — тут он причмокнул. — И кроме того, скромная, такая, знаете ли, невинность, и моя — в этом есть своя прелесть». Собеседники Ганюка восхищенно захохотали. В этот момент Варенька появилась на пороге комнаты. «А, Варя! — как ни в чем не бывало воскликнул Ганюк. — А мы тут как раз о тебе говорили». «Пусть они уйдут», — про пустив мимо ушей эти слова, сказала Варенька и показала на Жерепа и Хрякова, сидевших за столом. «Так я и знал», — подумал Ганюк и жестом велел своим клевретам выйти. «В чем дело, Варя?» — спросил он с хорошо разыгранным удивлением. «А ты не догадываешься? — с презрительной усмешкой спросила Варенька. — Я была сегодня в городе. До чего вы довели людей! Где же твои обещания? Ты обманул меня! Вы погрязли в роскоши, а люди не могут добыть хлеба! Город похож на пустыню!» «Варя, я принимаю меры», — соврал Ганюк. «Не лги! Ты изолгался! Ты думаешь, я не слышала, о чем ты говорил тут с этими мерзавцами? Ты и не думал выполнять свои обещания! Ты все время лгал мне, а я тебе поверила…» — тут Варенька разрыдалась. Ганюк понял, что его раскусили и дальше выкручиваться бесполезно. «Что ж, я не хотел тебе прекословить, Варя, я слишком тебя любил, — сказал он дрогнувшим голосом. — Но твое волнение мне непонятно. Какое нам дело до всех этих жалких людишек? Пусть они немного поголодают, зато мы будем жить, как хотим. Ведь жизнь так коротка! Я, конечно, виноват перед тобой, я слишком мало уделял тебе внимания. Но я ведь не деспот! Ты можешь жить как пожелаешь, оставаясь при этом моей женой». В течение всей этой тирады Варенька молчала, глядя на Ганюка широко раскрытыми глазами, в которых стояли слезы. «Подлый эгоист! — прошептала Варенька, когда Ганюк замолчал. — Растленный субъект! Я тебе больше не жена!» «Подумай, Варя, как еледует», — заметил Ганюк. «Оставьте меня», — сухо сказала Варенька. «Ну что ж, как угодно, — произнес Ганюк, пожимая плечами. — Тебе придется некоторое время побыть здесь, пока ты не одумаешься». Варенька с презрением отвернулась. Ганюк с минуту подождал, не скажет ли она еще чего–нибудь, затем снова пожал плечами, достал из кармана ключ и вышел, заперев дверь снаружи. До Вареньки донеслись его удаляющиеся шаги. Он шел по коридору с чувством некоторого облегчения. Хотя его и разоблачили, но теперь все стало как–то проще. «Ничего, посидит недельку взаперти, враз поумнеет», — ухмыляясь, думал Ганюк.

Глава 6

Лейтенант Жилин раздвинул шуршащие стебли ржи, приподнялся на локте и поглядел назад. Мужики ползли вслед за ним по проложенной во ржи дорожке, длинной вереницей растянувшись по полю. Лейтенант сделал круговой жест рукой, что означало приказ развернуться в цепь. Впереди лежала деревня, где со вчерашнего дня гулял карательный отряд, высланный для расправы с партизанами. Накануне в лес прибежал пастушонок Гриня. Он–то и рассказал, что бандиты приехали на двадцати подводах и обосновались в клубе, который превратили в притон. Они сразу же разграбили сельпо, перестреляли всех собак и приступили к повальным обыскам, ища в основном самогон, а также и другие ценности и деньги. В результате им удалось выявить одну–единственную старуху–самогонщицу с двумя судимостями, которую главарь по прозвищу Леха Питерский немедленно взял под свое покровительство, почуяв возможность наживы. Старуха делилась с ним всем тем имуществом, которое несли ей бандиты, чтобы обменять на сивуху. Она не прогадала: когда несколько бандитов, пропившись до нитки, попытались забрать самогон силой, Леха Питерский без долгих разговоров шлепнул самого бойкого из них со словами: «На халяву и уксус сладкий». Гриня же был у бандитов в прислугах и потому все время находился в гуще событий. Выслушав его рассказ, лейтенант Жилин погладил его по голове, дал ему конфету и принял решение напасть на деревню. «Лучший способ обороны — наступление», — разъяснял Жилин мужикам. И вот цепь партизан развернулась в поле, полукольцом охватывая деревню. Оттуда, где стояло белое, с колоннами и двускатной крышей, здание клуба, доносились звуки пьяной гульбы. Все бандиты находились там, караулов не выставляли. Пользуясь этим, люди лейтенанта начали перебежками, по огородам и дворам, пробираться к бандитскому притону. Наконец отряд залег в кустах, огородах и палисадниках вокруг лежавшей у клуба площади. На площади пьяный старичок–гармонист, отчаянно фальшивя, наигрывал на гармонике какой–то разгульный мотив, десятка два бандитов стояли кружком, а в центре кружка неуклюже плясали еще двое. На крыльце два бандита старались протолкнуть в двери упирающуюся девку, не обращая внимания на ее мольбы и визг. Несколько человек спали на ступеньках и прямо в пыли. Лейтенант поставил автомат на боевой взвод и громко свистнул. Музыка смолкла. Бандиты не успели даже оглядеться по сторонам. Длинная очередь из автомата Жилина полоснула по толпе. Раздались вопли, и тут же со всех концов площади загремела стрельба. Толпа поредела на глазах. Уцелевшие стремглав бросились к зданию клуба, и не подумав подобрать валявшихся на земле сообщников, но проскочить в двери мало кому удалось. Пули тучами жужжали в воздухе. Когда на площади не осталось никого, кроме множества неподвижных тел в серых мундирах, лейтенант Жилин, дважды свистнув, заставил отряд прекратить стрельбу. Наступила тишина, которая, однако, длилась недолго. Из окон клуба показались ружейные дула, раздались одиночные выстрелы, а затем застучал ручной пулемет. Партизаны не отвечали, и бандитам приходилось стрелять, вслепую. В это время один из бандитов, неподвижно лежавших на земле, вдруг вскочил и бросился к дверям клуба. «Мертвым притворялся, гад!» — процедил Жилин, ведя за бегущим дуло АКМ. Бандит уже подбегал к дверям, когда лейтенант нажал на спуск. Раздалась короткая очередь. От спины негодяя, от запыленного кителя, полетели клочья, между лопаток появилось темное пятно. Чтобы удержать равновесие, бандит схватился за дверной косяк, но его ноги подломились, и он рухнул ничком — голова внутри помещения, ноги в хромовых сапогах — снаружи. «Готов», — пробормотал лейтенант, вставляя новый магазин в автомат. Перед тем как дать команду к штурму, он решил попробоввть уговорить бандитов сдаться по–хорошему, чтобы избежать лишнего кровопролития. «Не стреляйте!» — крикнул он во всю силу легких. Стрельба затихла. Лейтенант швырнул на землю автомат, вынул из кармана платок и, помахав им, вышел на середину площади. «Вы окружены! — закричал он. — Сопротивление бесполезно! Лучше сдавайтесь, иначе на снисхождение не рассчитывайте!» «А если сдадимся, что нам будет?» — послышался хриплый голос. «Это решит суд!» — ответил лейтенант. Внутри послышались голоса — видимо, среди бандитов начался спор. Жилин даже расслышал отдельные фразы: «Сдаваться надо…» — «Молчи, зараза, тебе хорошо сдаваться, а мне все равно вышка…» Затем началась какая–то возня, которая, однако, скоро прекратилась. Раздался выстрел, лейтенанту показалось, будто его кто–то ударил кастетом в висок. Перед глазами его все завертелось и померкло.

Глава 7

Валера Сыпняков остановился у знакомой подворотни и оглядел пустынную улицу из–за поднятого воротника. Он давно уже не работал в железнодорожных мастерских и. не жил дома. Из чужих уст он узнал, что через день после того, как он не вышел на работу, домой к нему приходили бандиты во главе с новым директором мастерских по фамилии Финкель. Когда–то этот Финкель и в самом деле был инженером, покуда не спился. Теперь этот негодяй сосал кровь из рабочих, установив по совету Ганюка двадцатичасовой рабочий день и тюремное заключение за неявку на работу даже в случае болезни. Под тюрьму переделали заводскую поликлинику. «Где щенок?» — заорал Финкель на мать Валеры, едва переступив через порог. Бандиты перерыли всю квартиру, переломали всё, что могли, и убрались восвояси. «Пусть только попадется, сачок, — уходя, сказал Финкель, — в карцере сгною». Он не мог знать, что Валера ушел в подполье для нелегальной борьбы. С тех пор прошло несколько месяцев. У Валеры было время научиться конспирации. «Хвоста нет», — подумал он, оглядев улицу, но тут же отказался от этой мысли, заметив у щита с афишами невысокого плотного человека в длинном черном пальто и широкополой шляпе. Человек пристально смотрел ему вслед. Поймав на себе взгляд Валеры, он резко отвернулся и притворился, будто читает обрывки афиш. Валера свернул в подворотню. Почти бегом миновав мрачный проходной двор, он вышел на параллельную улицу и притаился за углом. Через минуту он увидел, как шпион выскочил из проходного двора и стал озираться. Валера решил изменить тактику и неторопливо пошел вдоль улицы, притворяясь, что ничего не замечает. В то же время он лихорадочно соображал, как избавиться от хвоста. Через полчаса его ждали на конспиративной квартире — предстояло заседание подпольной редакции газеты «Заря свободы». Достать шрифт для газеты стоило большого труда. В конце концов удалось подкупить корректора бандитской газеты «Уркаган». Этот бульварный листок начал выходить несколько месяцев назад по приказу Ганюка. Печатались в нем обычно разные похабные истории вперемежку с дифирамбами Ганюку и другим бандитским бонзам. Корректор, закоренелый наркоман, ломался недолго, но требовал такую цену, что подпольщикам пришлось провести еще один «экс». На сей раз ограбили винный магазин на улице Колымской, бывшей 2-й Скотопрогонной. Операция прошла успешно, однако корректора одолела алчность, и он стал требовать вдвое больше, справедливо рассудив, что для Валеры и его друзей нет ничего невозможного. Но Валера не желал и далее рисковать жизнями своих товарищей ради прихотей какого–то подонка. Корректору ответили согласием, встречу назначили в кафе. Валера и рабочий Шестернев явились, переодевшись бандитами, а корректор притащил мешок со шрифтом. Валера для отвода глаз заказал водки, а затем согласно задуманному им плану разыграли пьяную драку, и Шестернев со всей силы треснул корректора бутылкой по голове. Такие сцены здесь были не в диковинку. Корректора унесли. Чтобы не вызвать подозрений, друзья досидели еще немного и затем, затянув разученную предварительно уголовную песню, вышли на улицу, прихватив мешок со шрифтом. После этого во всех людных местах стали появляться выпуски «Зари свободы». Сегодня собирались обсуждать очередной выпуск. Но, видимо, Ганюку удалось напасть на след подполья, иначе трудно было объяснить появление «хвоста». «Видно, здорово мы им насолили», — думал Валера, поворачивая в переулок, где стояло недостроенное здание общежития текстильного института. Шпик последовал за ним. На стройке стояла тишина, шаги Валеры громко хрустели по щебенке. Юноша вскочил в оконный проем на первом этаже и, дойдя до лестницы, на которой так и не поставили перил, бегом поднялся на пятый этаж, где очутился под открытым небом. Потолка еще не было, стояли только штабеля плит, бадьи с застывшим раствором, валялись лопаты, тросы и прочие строительные принадлежности. Валера притаился за самым высоким штабелем. Ждать ему пришлось долго, он изрядно замерз — видимо, шпик обшаривал все здание. Наконец на лестнице послышались осторожные шаги, и Валера напрягся в своей засаде. Он увидел, как запыхавшийся шпион, выбравшись наверх, принялся осторожно заглядывать во все места, где мог бы спрятаться человек. Шаг за шагом он приближался к убежищу Валеры. Передвигаясь на корточках, Валера обогнул штабель и таким образом оказался за спиной у своего врага. Подкравшись поближе, молодой подпольщик издал гортанный крик и вцепился негодяю сзади в горло. Тот захрипел, делая отчаянные попытки освободиться, затем резко нагнулся, и Валера, перевалившись через его спину, рухнул на шершавый бетонный пол. Обрюзгшее лицо шпиона приблизилось вплотную к лицу Валеры, маленькие глазки неопределенного цвета злобно впились в его глаза. Противники стали кататься по площадке. Валера молчал и только скрипел зубами, бандит отчаянно матерился. Вскоре Валере удалось вырваться из его объятий, оба врага вскочили на ноги и, тяжело дыша, уставились друг на друга. Затем бандит вытащил заточенную отвертку и медленно пошел на Валеру. Тот принялся кружить по площадке, постепенно приближаясь к краю, и наконец остановился над бездной. Бандит, неотступно следовавший за ним, тоже остановился, примерился для удара и взмахнул рукой. Но Валера был начеку: схватив руку негодяя, он рванул ее на себя, в то же мгновение отскочив в сторону. Шпион по инерции подбежал к краю пропасти и нечеловеческим усилием задержался там, судорожно махая руками и приподнявшись на цыпочки, чтобы сохранить равновесие. Валера слегка коснулся пальцем его спины. Этого оказалось достаточно, чтобы мерзавец сорвался и с диким ревом полетел вниз. Валера, даже не присев отдохнуть, спустился вниз и обнаружил там мертвого бандита. Прикрыв труп кусками толя, он поспешил на конспиративную квартиру.

Глава 8

Нарочито удлиненным путем, по нескольку раз проходя одни и те же улицы и переулки, Валера вышел наконец из новой части города и углубился в трущобы, которые до прихода бандитов так и не успели снести. Невдалеке пролегала полоса отчуждения железной дороги. Валера между огородов, ветхих сарайчиков и заборов пробрался к железнодорожной насыпи и пошел вдоль нее по безлюдной тропинке. Впереди какая–то семья на своем клочке земли копала картошку, но, завидев Валеру, побросала лопаты и пустилась наутек. Валера грустно усмехнулся и продолжил свой путь. Места были мрачные: покосившиеся гнилые заборы, ветхие сараи, мусорные кучи, поросшие бурьяном, — все это тянулось куда–то вдаль и образовывало своеобразные городские джунгли, в каждом уголке которых, казалось, таилась опасность. Подойдя к одному из заборов, Валера остановился и огляделся. Вокруг было пустынно. Тогда он раздвинул доски и проскользнул в щель, прошел огород, перелез еще через несколько заборов и, протискиваясь в щели между сараями, проник наконец в маленький садик, в глубине которого виднелась постройка, сколоченная из разнокалиберных досок, с одним узким окном. Справа у забора возвышалась куча всякого деревянного хлама. Валера остановился и посвистел особым образом. «Проходи», — послышался из кучи приглушенный голос. Посторонний наблюдатель никогда бы не догадался, что в груде обломков оборудован наблюдательный пункт. Валера подошел к сараю. Чья–то рука отворила перед ним скрипучую дверь, и он очутился во мраке. Откуда–то снизу доносились голоса. «Принес?» — спросили Валеру. По голосу он узнал рабочего Шестернева. «Принес, Пал Палыч», — отозвался Валера и вынул из–за пазухи мешочек с деталями типографского станка, которые были выточены по его указаниям в железнодорожных мастерских. «Молодец, проходи. Наши все в сборе», — сказал Шестернев. Он отворил люк в подполье, и Валера спустился вниз по скрипучей лесенке. В погребе размещалась подпольная типография. На земляной пол были положены доски, справа стоял типографский станок, возле которого возвышались пачки чистой бумаги и готовых номеров «Зари свободы». На ящиках, расставленных полукругом напротив лесенки, сидели сотрудники газеты. «А где Колесов?» — спросил Валера, заметив отсутствие товарища. Ответом стало неловкое молчание, никто не хотел встречаться с юношей взглядом, будто у каждого на сердце лежала не высказанная словами вина. Валера все понял и медленно потащил с головы кепку. «Как это случилось?» — глухо спросил он. «Его схватили за расклеиванием листовок», — объяснил редактор газеты, старый рабочий Маховиков, и тут же зашелся в надрывном кашле. Он поднес платок ко рту, и на белой ткани расползлось кровавое пятно. Почти вся редакция «Зари свободы» страдала чахоткой на разных стадиях. «Колесова сегодня утром повесили», — докончил рассказ редактора наборщик Железнов. «Я сегодня заметил за собой «хвоста», — сказал Валера. — Пришлось убрать». «Никто не видел?» — откашлявшись, осведомился Маховиков. «Нет, все в порядке», — ответил Валера. «Ну что ж, приступим? Что сегодня на повестке дня?» — спросил рабочий Молотов, один из членов редколлегии. «Начнем, — сказал Маховиков. — Сегодня у нас разбор статьи в ихней газетенке (он имел в виду статью в газете «Уркаган», где подпольщики обвинялись в бандитизме, а в доказательство приводились последние «эксы»). — Итак, разбор этой статейки и как на нее ответить Затем статья товарища Сыпнякова. Инструкция населению по изготовлению бомб. Тут у нас специалист по подрывным устройствам», — Маховиков показал направо от себя. В углу поднялся невысокий крепыш в телогрейке. «Младший лейтенант Дзюба», — представился он. «Вы не родственник майора Дзюбы?» — спросил Железнов. «Я его племянник», — просто ответил младший лейтенант. «Простите», — смущенно сказал Железнов. «Ничего, — сказал Дзюба. — Инструкцию я разработал, как было приказано, — продолжал он, — вот только воззвание для меня трудновато. Писать–то я не мастер», — он смущенно улыбнулся. «Ладно, это я сделаю сам, — сказал Маховиков. — И самое главное — теоретическая статья». «Ну, это прямо для тебя, Петрович, — заговорили, обращаясь к Маховикову, члены редакции, — ты у нас мужик башковитый, справишься». «Я не более башковитый, чем все вы, — с доброй улыбкой, неожиданно осветившей его суровое лицо, сказал главный редактор. — Но я возьмусь за это дело». Тут он снова разразился надрывным кашлем и сел на место, махнув рукой. Поднялся Валера Сыпняков. «Разрешите? Я тут набросал тезисы ответа на их статейку». Валера подождал, пока смолкнет кашель, раздававшийся сразу изо всех углов помещения, и начал: «Товарищи! Наши враги утверждают, что экспроприации награбленных ими денег — это с нашей стороны якобы бандитизм. Не будем приводить поговорку о том, что с волками жить — по–волчьи выть. Лучше спросим: а куда шли эти деньги? Может быть, они шли на зарплату рабочим, или на производственные нужды, или на благоустройство города? Можно подумать, что это именно так. Мы хотим обратиться к нашим читателям…» «Минуточку, — сказал Маховиков, — здесь небольшая стилистическая погрешность. Слово «именно» повторяется дважды». «Какое это имеет значение! — удивился Валера. — Важен общий смысл!» «Нет, вы не правы, — сказал Маховиков. — Наша задача не просто разоблачать бандитов. Мы должны это делать так, чтобы по всем статьям, в том числе и по языку, по нашему стилю, быть выше их на голову. Кроме того, наша газета должна нести и воспитательную нагрузку, должна во всем, даже в языке, подавать людям пример. Не надо так легкомысленно к этому относиться». Валера смущенно замолчал. «Да вы не расстраивайтесь, — улыбаясь, сказал Маховиков, — поначалу со всеми бывает. Наберетесь опыта, еще и нас, стариков, поучите. Ну, продолжайте. Начало у вас хорошее». Валера с благодарностью взглянул на старого редактора и продолжил чтение. Очередное заседание подпольной редакции шло своим чередом.

ЧАСТЬ 5

Глава 1

Своим чередом шло и заточение Вареньки. Поначалу Ганюк был уверен, что долго она не продержится. «Все они, бабы, одинаковы, — думал он, — главное им вовремя хвост прижать». Однако время шло, а Варенька и не думала сдаваться. Ганюк несколько раз во время своих визитов (якобы для проверки качества пищи) делал попытки вступить в разговор, но на все его демарши Варенька отвечала презрительным молчанием. Тогда Ганюк, оставшись с нею наедине, попытался добиться успеха с помощью грубой силы, но Варенька сопротивлялась так отчаянно, что он оставил эту затею. У него чесались руки избить непокорную супругу, но он понимал, что этим он окончательно оттолкнет ее от себя, а он еще на что–то надеялся. Не то чтобы он любил Вареньку. В его отуманенной разгулом голове носились приятные картины: вот раскаявшаяся Варенька валяется у него в ногах, прося пощады; вот он, будто бы нехотя, уступает ее мольбам и затем окончательно отвергает ее, смеясь ей в лицо, а она возвращается и бегает за ним, как собачонка. Действительность, однако, нисколько не походила на эти мечты, отчего Ганюк зверел все больше и больше. В один прекрасный день он во главе нескольких бандитов ворвался к Вареньке и отобрал у нее все платья и всю косметику, оставив взамен какой–то линялый халат. Однако его постоянно мучила подспудная догадка, что и этот шаг не приведет к успеху. Провожаемые язвительным смехом Вареньки, они вышли в коридор, и тут же в коридоре Ганюк отдал Жерепу приказ с этой минуты посадить Вареньку на хлеб и воду. К Вареньке приставили охранницу, вечно пьяную старуху, которая раньше собирала кружки в пивной. На боку у этой старой фурии висела кобура с пистолетом, а во рту вечно торчала козья ножка (старуха курила махорку). Однако Вареньке удалось задобрить старуху, угощая ее спиртом из бутыли, забытой Ганюком в ящике письменного стола: чтобы впасть в состояние блаженного оцепенения, старухе не требовалось больше пары глотков. После этого она сидела на табурете у двери, что–то напевала себе под нос, дымила самокруткой и изредка надрывно кашляла. Однажды Варенька шла по бесконечному коридору здания УВД на прогулку во внутренний двор. За ней по пятам тащилась старуха. Порой им попадались узники, которых, вели в кандалах на допрос. Звон цепей разносился по гулким коридорам. Они шли так довольно долго, и вдруг Варенька вздрогнула, почувствовав на себе чей–то пристальный взгляд. У поворота коридора стоял высокий широкоплечий заключенный и глядел на нее в упор. В его лице, покрытом следами побоев, но от того не менее запоминающемся, Вареньке почудилось что–то знакомое. «Значит, и вас тоже», — негромко и печально сказал незнакомец, когда Варенька поравнялась с ним. «Извините, — смущенно сказала Варенька, — мы, видимо, где–то встречались, а где — я не помню». «Я вам подскажу, — отвечал заключенный, — это было на торжественном собрании, в кинотеатре «Рассвет». Мы там сидели рядом». «Боже мой, — воскликнула Варенька, — неужели…» «Да–да, это я, полковник Зубов», — с грустной усмешкой отвечал полковник. Варенька в ужасе глядела на него. Как не походил этот оборванный, с изуродованным лицом, страшно исхудавший человек на тoгo статного, подтянутого, молодцеватого полковника, который когда–то целый вечер ухаживал за Варенькой, развлекал ее шутками и от души аплодировал ораторам и артистам, а когда мероприятие кончилось, проводил Вареньку до остановки пригородного автобуса и помог ей сесть. С тех пор они не виделись каких–нибудь полтора года, а сколько с тех пор переменилось! Вдруг, прервав нахлынувшие на Зубова и Вареньку воспоминания, из туалета вылез бандит с винтовкой. «Пошли!» — заорал он и грубо ткнул Зубова прикладом в спину, так что полковник пошатнулся и оперся рукой о стену. «Моя камера — 202», — успел шепнуть Зубов, и вслед за этим они разошлись.

Глава 2

Им довелось встретиться еще несколько раз: то в коридорах, когда полковника вели на допрос, а Вареньку — на прогулку, то в тюремном дворе, где они видели друг друга только издали. Камера полковника оказалась на том же этаже, где сидела в заточении Варенька. Иногда им удавалось перекинуться парой слов. Но как–то на прогулке один заключенный, в прошлом учитель, спросил Зубова: «Не слишком ли часто вы разговариваете с этой дамочкой? Мой вам совет — будьте поосторожнее». «А что такое? — удивился Зубов. — Очень милая девушка». «Уж это точно, — усмехнулся заключенный, — недаром же Ганюк на ней женился». «Что? Не может быть! Так она — жена Ганюка?!» — воскликнул полковник. «Ну да. А вы не знали?» Тут смотревший за прогулкой бандит рявкнул: «Ты у меня щас дотре–пешься, падло!» Полковник замолчал и, в такт шагам покачивая головой, бормотал себе под нос: «Такая милая, кто бы мог подумать! Как можно ошибиться в человеке…» А Варенька тем временем вспоминала полковника, восхищаясь им все больше и больше. Его благородная осанка, его мужественный взгляд, его сильная фигура привлекали Вареньку, и невольно в ее памяти вставал другой образ — образ Ганюка, с мутным взглядом, нахальной ухмылкой, трясущимися руками. «Как я могла, — плача, думала Варенька, — как я была слепа». Как–то раз Зубов и Варенька снова встретились в коридоре. Против воли Вареньки на лице ее появилась радостная улыбка. Она готова была поклясться, что полковник ее видел. Тем не менее он прошел мимо нее прямо, не поворачивая головы и устремив взгляд в пространство. «Товарищ полковник!» — воскликнула Варенька, еще не понимая, что все изменилось. Но Зубов не оглянулся, и скоро его стройный силуэт скрылся за поворотом коридора вместе с аляповатой фигурой конвойного бандита. «В чем же дело?» — думала Варенька, вернувшись к себе в комнату. Этот вопрос не давал ей покоя. Заснула она только под утро, убежденная в том, что произошла какая–то ошибка. Только в эту ночь она до конца поняла, как много для нее значил полковник Зубов. На следующий день в коридоре разыгралась та же сцена с одним только изменением: в ответ на оклик Вареньки полковник, не замедляя шага, окинул ее из–под нахмуренных бровей взглядом, исполненным презрения. В значении этого взгляда ошибиться было невозможно. Придя в свою комнату, Варенька бросилась на кровать и горько разрыдалась. Теперь ей стало все ясно. Как она могла забыть? Ведь она в его глазах — не Варенька, не та милая девушка, которую в далекой, мирной жизни любили и родные, и коллеги, и ученики. Она в его глазах прежде всего жена его первого врага, отпетого негодяя Ганюка, корыстная, развратная мегера и, может быть, даже шпионка. И тут, в слезах и в отчаянии, Варенька впервые сказала себе; «Я люблю его. Я должна ему помочь».

Глава 3

Лейтенант Жилин очнулся на узкой больничной койке. Он приподнялся на локте и оглядел небольшую комнату с выбеленными стенами, кружевной занавеской на единственном окошке и с еще одной кроватью у противоположной стены. Между кроватями, соприкасаясь с ними и с подоконником, стояла тумбочка, а на ней — склянки с лекарствами. Судя по тонким солнечным лучам, пробивавшимся в окно из–за занавески, и по громкому птичьему щебету, время было раннее. Тут на соседней кровати кто–то заворочался, откинул одеяло, и глазам лейтенанта предстал его боец по имени Потап. Он широко улыбался. «Проснулись, товарищ лейтенант?» — спросил Потап. «Где я?» — слабым голосом осведомился Жилин. «В медпункте, в Грибанове, — отозвался Потап. — Меня в том же бою, что и вас, царапнуло». Из дальнейших слов Потапа лейтенант уяснил, что когда он упал перед клубом, сраженный предательской пулей, все его бойцы как один поднялись и ринулись вперед так стремительно, что ворвались в клуб, почти не понеся потерь, только Потапа ранило в ногу. Бандитов всех до единого положили в рукопашной схватке. Жилина подняли, перевязали и перенесли на носилках в Грибаново. Как оказалось, после ранения лейтенант впал в летаргический сон и проспал пять недель. «Как пять недель? Не может быть!» — ужаснулся Жилин. «Лопни мои глаза, ежели вру», — возразил Потап. «Так что же я лежу, — завопил лейтенант, — надо же действовать! Сколько времени потеряно зря!» Он вскочил и бросился вон из палаты, на ходу поправляя повязку на голове. За ним на костылях поспевал Потап. Выбежав во двор, лейтенант увидел безотрадную картину. Его войско, значительно выросшее за последнее время, привольно расположилось во дворе, вокруг костров и на телегах. Слышался смех, кое–где пели. Во многих местах играли в карты. Преобладала, как разглядел Жилин, игра в буру, которой бойцы выучились у пленных бандитов, пока командир спал. «Встать!» — крикнул Потап. Кое–кто не спеша поднялся, но большинство осталось сидеть и только озиралось по сторонам. На щеках Жилина заиграли желваки, брови сдвинулись. «Встать!» — вдруг загремел он. Все мгновенно вскочили. «Так вот чем вы занимаетесь, когда ваш командир ранен! Вместо того чтобы порадовать его новыми боевыми успехами, вы обжираетесь и играете в карты! Похоже, что совесть вы уже проиграли. Да, я вижу, что горько в вас обманулся». Из толпы донеслись какие–то сдавленные звуки. Это Епифан плакал, мотая головой, рвал ворот рубахи и приговаривал: «Не могу! Правду ведь говорит! Не могу!» «Кто не хочет сражаться, пусть лучше уйдет из отряда. Я подожду», — сказал Жилин и присел на ступеньки. Люди вокруг переминались с ноги на ногу, понурив головы. Глухое гудение стояло над толпой. Затем вперед вышел Епифан и, угрюмо глядя в землю, сказал: «Прости, старшой. Что говорить, обвиноватились мы перед тобой. Вперед умней будем». «Может, кто–нибудь думает иначе?» — крикнул Жилин. Все молчали. «Ладно, проверим в бою, — мрачно сказал лейтенант. — Командиры отрядов, ко мне. Выступаем в полдень». После короткого совещания в медпункте, наскоро превращенном в штаб, Жилин разобрался в обстановке. Проснулся он как раз вовремя. Судя по всему, бандиты замышляли вот–вот ликвидировать отряд. Их гарнизоны уже окружили полукольцом Грибаново. План предстоящего сражения мгновенно созрел в голове лейтенанта. «Отряд товарища Епифана пойдет в атаку первым, — заявил он. — При стычке с бандитами занимайте круговую оборону. Я с остальными подойду позже. Задача ясна?» «Так точно!» — гаркнул Епифан. «Тогда можете выступать. Главное в вашем деле — три «Д»: держаться, держаться и держаться!» «Есть! — отозвался Епифан. — Разрешите идти?» «Идите». Епифан вышел. «План таков», — начал объяснять Жилин остальным. Все склонились над картой.