Черный риелтор, или Квадратные метры жулья
Шрифт:
— Да, опять. И ты меня дослушай не перебивая. Так вот, самое интересное, что мы это сделаем не в Москве, а в Подмосковье. Выберем ближайший город, причем такой, чтобы цены на жилье были относительно высокими. И получим все деньги за квартиру, минуя процесс закладки в банковскую ячейку и даже поход в кабинет нотариуса. Сечешь?
— Да не хочу я этим заниматься! Пойми ты меня правильно! — с возмущением воскликнул Митя.
— Ах, не хочешь? Правильной жизни захотел? А ты не подумал, как, например, ты собираешься своего коня содержать? Что ты жрать будешь со своей Аленушкой? На что жить-то будешь вообще? Ведь огонь любви может гореть, если только подбрасывать в него деньги. Честный ты наш!
— Все я обдумал. И с Бароном, и со жратвой, и с любовью все я обдумал. Если ты не захочешь организовывать общее дело, я устроюсь
Аркадий внимательно посмотрел на Митю, протянул руку к столу и взял бутылку с водой. Он медленно открыл ее и неторопливо напился, затем не торопясь закурил, выпустив в потолок огромную струю дыма. Эта пауза нужна была ему, чтобы найти самый подходящий ответ:
— Хорошо, Мить. Давай тогда поступим следующим образом. Провернем это последнее дело и на вырученные бабки начнем новую жизнь. Мы даже не станем их делить, а сразу вложим в какое-нибудь дело. Просто пока ты не предложил ничего реального, то получается и обсуждать-то особенно нечего. Так что подумай на досуге относительно капиталовложений и готовься к последнему киданию, которое должно состояться чем быстрее, тем лучше.
— А может, вообще не стоит рисковать? — заколебался Митя. — В самом это слове — «последнее» — есть что-то тревожное.
— Теперь тебя уже и слова не устраивают, стилист хренов! Нет уж, все будет так, как я сказал, поэтому не принимай поспешных решений, подумай лучше. А сейчас извини, мне безумно хочется жрать. Это тебя там поят да кормят, а мне, как ты догадываешься, приходится делать все самому. Если хочешь, присоединяйся, накормлю тебя по старой дружбе.
Аркадий встал, похлопал Митю по плечу и вышел из комнаты, а Митя сел на стул и сосредоточенно задумался. Затем он уставился на фото Алены, стоявшее на столе, дотронулся до края рамки и обратился к изображению с отчаянным вопросом:
— Ну и что мне теперь делать? Может, он прав?
Глава 40
«Машенька, я не брошу тебя никогда…»
Наступила новогодняя ночь. С побережья тянуло теплым бризом, верхушки пальм слегка покачивались, повсюду слышалась речь на разных языках мира и витал сладкий дурман тайских ароматов. Уставший, но по-своему счастливый Аркадий сидел в летнем белом костюме в ресторане морской кухни, сооруженном прямо на причале, шикарно украшенном разноцветными гирляндами. Господин Воскресенский с узким бокалом кисло-сладкого вина — тайским шампанским в руке раскинулся в плетеном кресле за столом, заставленным экзотическими фруктами. Пряча свои глаза за широкими пляжными очками, он глядел на Надю, Наташу и Машу блаженным взглядом. Все его «девушки», украшенные живыми благоухающими цветами, буквально светились от счастья, — ведь их дорогой папка празднует наступление третьего тысячелетия с ними. И не где-то в заснеженном Петербурге, напоминающем в зимние месяцы большое заброшенное кладбище, а в Паттайе, окутанной благовониями, то и дело освещаемой взрывами салюта и дрожащей от музыки, грохота петард и радостных воплей туристов. Единственное, о чем по-настоящему жалели девочки, то это о том, что с ними нет Клауса. Их любимого преданного пса, которому бы наверняка очень понравилось в Таиланде…
Когда стрелки часов в Москве воедино слились, устремившись к верхней точке циферблата, Игнат сидел на краю больничной койки рядом со своей женой Оксаной и с горечью размышлял: «Зачем мы ввязались в эти квартирные махинации?» Он понимал, что проломленная голова жены и ее парализованное тело уже никогда не смогут стать прежними, пусть даже они выселят из столицы всех пьяниц сразу…
В это же самое время Марина молилась на коленях в туалете психиатрической больницы и просила прощения…
Боряныч, сидя на колченогом табурете с бутылкой дешевого пива в руках, обращался к приживалке, поскольку его собственная жена уже как час с лишним находилась в полной прострации:
— Вот мы сидим тут на кухне, как нелюди… как, сука, дикобразы двуногие, а ведь где-то там, далеко-далече, стоит башня господина Эйфеля и сверкает себе новогодними огнями, будто нас и вовсе не существует… Короче, не жизнь, а дерьмо!
— А от дерьма надо избавляться, — сказала Танчура и загадочно покосилась на Любку…
Давыдович
пытался развлечь в ту полночь маленькую Лизу, изображая из себя Деда Мороза и Снегурочку в одном лице. Он понимал, что теперь в его жизни появилась цель — избавить Лизу от страданий, спасти свою нареченную внучку, спасти человеческую жизнь, ради которой не жаль отдать собственную.Часть вторая
Наказание
(Зима — весна 2000 года)
«Сон этот может означать только одно из двух, — рассуждала сама с собой Маргарита Николаевна, — если — он мертв и поманил меня, то это значит, что он приходил за мною и я скоро умру. Это очень хорошо, потому что мучениям тогда настанет конец. Или он жив, тогда сон может означать только одно, что он напоминает мне о себе! Он хочет сказать, что мы еще увидимся. Да, мы увидимся очень скоро».
Глава 1
Участковый-оборотень и замороженный интеллигент
В то время когда вся страна находилась в состоянии тяжелого похмелья после празднования Нового, 2000 года, участковый-оборотень не терял времени попусту. После трагического выхода Оксаны из рядов черных маклеров ему приходилось все делать самому, но он не роптал, поскольку теперь весь навар шел в его карман. Второго января в семь часов вечера иномарка Алимова Олега Юрьевича — именно так звали участкового-оборотня — заехала во двор многоэтажного панельного дома по адресу Голубинская, 29 и припарковалась около крайнего подъезда. В графике «служителя закона» наступили выходные. Участковый был слегка небрит, одет в гражданское и настороженно поглядывал по сторонам. Перед тем как запереть машину, он еще раз оглянулся, затем прихватил с заднего сиденья пакет с литровой бутылкой водки и деликатесной закуской. Нужный ему подъезд находился в другом конце дома.
Когда лифт остановился на шестом этаже, Олег Юрьевич подошел к обшарпанной двери и позвонил. Послышалась веселая трель музыкального звонка, однако дверь никто не открыл. Участковый повторил попытку, которая оказалась более удачной, поскольку перед ним предстал седовласый интеллигентный мужчина лет шестидесяти.
— Здрасте, Арсений Эльдарович. Вот был по работе в соседнем подъезде, решил к вам заскочить, с Новым годом поздравить и вообще, — первым отрапортовал Алимов и посмотрел на голые мокрые ноги Арсения Эльдаровича.
— Добрый вечер, — произнес хозяин квартиры. — Простите, что не сразу открыл — парил ноги в горчичном растворе. Что ж вы стоите? Заходите, коли пришли. Вы же знаете, что я всегда рад вас видеть.
— Спасибо, — поблагодарил участковый и зашел в квартиру.
Пока Арсений Эльдарович облачал раскрасневшиеся ступни ног в толстые шерстяные носки, милиционер сидел за столом в большой комнате, обставленной старинной мебелью, и оглядывался по сторонам. В свое время здесь жили обеспеченные люди, о чем свидетельствовало множество картин, статуэток и ваз, несомненно ценных. На старинных гардинах красовались вышитые родовые гербы, и они не только украшали интерьер гостиной, но и свидетельствовали о наличии у хозяина «голубых кровей». Милиционер принялся извлекать из пакета дорогостоящие яства, умышленно принесенные им с собой, дабы расположить к себе гостеприимного хозяина. Когда Арсений Эльдарович зашел в комнату, на круглом столе, покрытом потертой от времени скатертью, теснились закуска и выпивка. Хозяин всплеснул руками, сопроводив свой жест наивно-наигранным упреком: «Ах, зачем же вы так потратились?» — после чего кинулся к буфету доставать рюмки и столовые приборы. Наконец все было готово, и участковый вознамерился наполнить до краев стограммовую рюмку хозяина, сидящего напротив. Он бодро взялся за литровую бутыль «Столичной».
— Мне самую малость. Чисто символически, — начал было Арсений Эльдарович, но тут же был остановлен:
— Да ладно вам. Будто каждый день Новый год и будто каждый день квартиры продаете. Такое дело обмыть полагается.
— Может, Олег Юрьевич, вы и правы… Вот только до сих пор не могу себе простить, что затеял продажу квартиры, не дождавшись, пока пройдет сорок дней после маминой смерти.
— Ну, давайте выпьем, а потом поговорим.
— Давайте, — согласился интеллигент, и Алимов звякнул своей рюмкой о граненый край рюмки пожилого хозяина.