Черный смерчь (главы из романа)

Конечно, умирающий получеловек ничего этого не знал. Как и все его предки он просто жил вместе с десятком себе подобных, не думая о смысле своего существования и никак не называя себя. Последние трупоеды прятались в топких болотах, но и там их доставали охотники за болотной птицей. Все больше вокруг становилось людей, а себе подобные уже не встречались вовсе. И уже не помогало умение представить себя зловонной кучей падали, которую даже гиена обходит стороной, а противника - самой желанной добычей для всякого зверя; не спасали топи, лавды и камышовые заросли... Он не знал, что случилось, просто однажды вдруг увидел, что немногие сородичи лежат убитыми, но почему-то не бросился на врага, а встал и пошел вместе с теми, кто убил его родных, потому что так было надо, потому что туда звал голос крови. И вот теперь он дошел к цели: перед ним катила волны великая река, сладкие беззубки ждали на отмелях, на волнах качалась заморная рыба... соплеменники его бродили по берегу, не выискивая пищу, а выбирая ее. Он бежал, торопился к ним, а навстречу, сыто вытирая пальцы о лоснящиеся волосы, шла его жена - самая красивая на свете, и сын возился на песке в стороне от воды и шуршал пересохшими водорослями...

Уника оторвала воспаленный взгляд от мертвых глаз и, не глядя ни на кого, сказала:

– Нет их больше нигде - этот последний. И магия их нам не годится, настоящий человек даже в мыслях не может быть кучей загнившей падали.

Помолчала немного, потом приказала:

– Похороните его отдельно, - и видя, что охотники не понимают, что это значит: хоронить чужинца, - добавила: - Как человека похороните.

* * *

В Большом селении у бродяги Ромара был свой дом - землянка, выкопанная неподалеку от стены. Кроме шамана, никто из родичей давно уже не жил в землянках - строили деревянные дома, обмазывая стены глиной и засыпая крыши землей. Во всем селении оставалось три землянки: Круглая землянка, перекрытая покупной мамонтовой костью, где до недавнего времени обитал Матхи, и куда теперь вселился Калюта, Отшибная землянка, тоже предназначенная для колдовских целей, и дом Ромара. Это никого не удивляло - где еще жить колдуну, которого уже чуть ли не в глаза зовут бессмертным?

Теперь Ромар лежал скорчившись на постели, на которой ему так редко приходилось ночевать, а Уника сидела рядом и слушала прерывистую речь старика:

– Пусть народ радуется, без праздника сейчас нельзя, а то руки у людей опустятся. Плохо, что и вождь вместе со всеми празднует, думает победу одержал невесть какую. Нету победы, нету. Ведь это мэнки нашими руками Завеличье очистили. Там теперь если кто и остался, кроме их проклятого племени, так о них и говорить не стоит. У мэнков, правда, победы тоже нет, не удалось им нас нахрапом взять, а колдунов они потеряли много. Вот только, долго ли я так продержусь? Да и не дело, когда весь род от одного человека зависит. А если бы они всю эту толпу на Верхнее селение обрушили? Взяли бы его, как пить дать - взяли.

Уника молчала, соглашаясь, скорбно глядела на тщедушную фигурку волшебника. Сдал Ромар за последние годы, и не видеть это может лишь тот, кому привычка глаза застит. Заместо бороды, и прежде негустой, торчит пяток седых волосин, на черепе пух какой-то, да и весь Ромар словно бы усох и куда больше похож не на живого человека, а на призраков, что сидят на берегу подземного озера во владениях мудрого чужинца Баюна. Там собрались маги прежних времен, великие колдуны всех рас и народов. Некогда они были так могучи, что теперь не могли умереть, но стали так стары, что не могут жить. Во время прошлого похода Уника с Ромаром побывали в той пещере, и с тех пор это видение порой возвращается к Унике и вспоминается спокойный вопрос Ромара: Это и моя судьба?
– и ответ хозяина: Так или иначе, но ты попадешь сюда. Но я бы хотел, чтобы ты пришел ко мне прежде чем силы окончательно оставят тебя. Тогда нас было бы двое. Однако, проходят годы, а Ромар не собирается на покой и не щадит сил, которых осталось не так много.

И словно подслушав мысли ученицы Ромар произнес:

– А ведь я надорвался сегодня. Думаешь, это просто - такую ораву переколдовать? Да и волшба их незнакомая, как с ней справляться неведомо... пришлось силой ломить. Второй раз мне такого не выдюжить.

– Баюна вспомнил?
– Уника ничуть не удивилась, что и Ромару пришло на ум то же, что и ей самой.

– Вспомнил. Пора мне к нему в пещеру спасительную, покуда я еще в разуме. Я ведь чувствую, душа во мне на единой жилке держится.

– Когда выходить будем?
– буднично спросила Уника.

– А вот переделаем все дела, разберемся с мэнками, да и пойдем потихоньку, - Роман улыбнулся, и Уника обратила внимание, что и зубы у старика уже не те: почернели, торчат вкривь и вкось. А ведь зубы для безрукого - первый инструмент.

– Ты не смейся, - сказала Уника.
– Я ведь серьезно спрашиваю.

– А ежели серьезно, - Ромар приподнялся, - то уходить нам с тобой отсюда нельзя, и не уходить - тоже нельзя. Как ни раскидывай - кости неровно ложатся. Я ведь собирался на низ идти, а теперь это тебе придется. Места знакомые, не заплутаешь. Без нефритового ножа наши не отобьются от мэнков. А то ведь от священного нефрита лишь малая часть осталась, да и та... Ромар поморщился, - не в тех руках.

– Я понимаю, - покорно кивнула Уника.
– Сама потеряла камень, сама и искать буду.

– Ты себя не вини, кто ж знал, что такое случится... Главное, что Кюлькасу конец пришел, что род со свету не сгинул. А нож мы найдем, вещь заметная. Сын с тобой пойдет, он парень толковый и в походах бывал. Калюта отсюда помогать будет, сколько сможет, но ты на него особо не рассчитывай, ему сейчас и без этих забот тяжеленько придется. И еще - мальчонку с собой возьми, который у Матхи в учении был.

– Этого зачем?
– изумилась Уника.
– Путь не близкий, места сам знаешь какие. Не детское это дело - к Сухому лиману соваться. Да и чем он помочь может?

– Ничем не может, - согласился Ромар, - Одна лишняя морока. Но без этого мальчонка погибнет. Сама знаешь, что ему сделать пришлось - старика убийцам отдать, чтобы весь род выручить - такого и взрослый не осилит. Погибнуть куда проще, чем с трещиной в душе жить. Теперь мальчонке или шаманом быть, или не быть вообще. Вот пусть сходит в те края, поглядит, какова шаманская правда. Да и на тебя поглядеть ему не вредно.

– Странные ты вещи говоришь, - протянула Уника.
– Где это видано, чтобы будущий шаман у йоги учился - между нами всегда вражда была. И потом, ребенок заботы требует, прокорма, а нам этим недосуг озабачиваться - пойдем ходом. Я привычная, Таши у меня вовсе молодец, а ребенку каково? И что, если из-за этих забот мы с делом не управимся? Не лучше ли одному малышу сгинуть, чем всем, сколько их на свете есть? Дело сам знаешь какое оплошки быть не должно, а ребенок станет обузой. Справлюсь ли?

– Справишься!
– твердо сказал Ромар.
– Я у тебя иное спросить хотел. Поглядел я тут на твое колдовство, и сомнение меня взяло - откуда у тебя все это? Ты же со старой йогой, с Нешанкой, дважды всего видалась, один раз у нее в помощницах была. Когда же всю науку перенять успела? Я о твоих волшебствах много наслышан, да и сегодня кой-что повидал. Ты уж прости меня, старого, но такому колдовству лучше на свете не быть. Я-то помню, какие чары мудрые йоги творили - страшное дело. Я, честно говоря, надеялся, что оно теперь в прошлом и больше на землю не воротится.

– Воротилось, как видишь, - сухо сказала Уника, - и старая йога тут не при чем. Это сама сила умирать не хочет. Тут любая баба йогиней станет посиди она с мое возле тех могил и среди тех вещей. Я еще держу силу в себе, без толку выхода ей не даю, а окажись кто послабже... о бабах-йогах сам знаешь, что рассказывают. Но сегодня без этого никак. Видишь ведь, без моего ведовства роду не обойтись, а то бы я этих слов вовек не произнесла. А что сама сгину - не велика потеря, время подойдет, другая ведунья родится.