Черный зверь

– Ты что, сдурел!!! – вскричал я, вскакивая из-за стола. Павел спокойно улыбался.

– Она тебя укусила, – утвердительно сказал он. – Успокойся, проверка на вшивость.

Я медленно приходил в себя:

– Что значит – укусила?

– То и значит. Как ты объясняешь себе такие рефлексы? Уж не собственной ли крутизной?

– А почему нет? – вызывающе спросил я. – У меня второй дан по тэквондо.

– Да хоть сто второй. Я себя знаю.

– А если бы она меня не кусала?

– Тебе ничего не угрожало.

Вошла Фаина.

– Что случилось? Кто кричал? – весело спросила она. Я посмотрел на Павла – тот равнодушно глядел в окно.

– Да так, – сказал я. – Уточнили кое-что.

– Тогда пойдемте на кухню, все уже готово.

Когда к вечеру меня, совершенно благорастворившегося, загружали в тот самый «лексус», у меня уже не было сил удивляться. За руль села Фаина. Она, видимо, давно привыкла к этой машине или совершенно не имела склонности выпендриваться. Но водила как заправская гонщица. Пока мы ехали до шоссе, она гнала под сто восемьдесят, сверкая фарами и мастерски вписываясь в повороты. Когда нам навстречу вынырнул испуганный «Москвич» и я, давно вросший в кресло, думал; все, кранты и машине и мне – Фаина так хладнокровно обогнула его, что водитель, наверное, даже не понял, что это было.

Она срывалась на каждом светофоре, каждый раз идя на пределе допустимой скорости, а гаишники, провожая это чудо обалделым взглядом, даже не думали махать жезлами или выкидывать другие свои фокусы. Фаина была королевой дороги.

Я никогда не участвовал в гонках класса «Формула-1», но теперь легко мог представить себе, что это такое. Я даже вошел во вкус. Фаина, небрежно держа рулевое колесо, пыталась заговорить со мной, но во мне все было поглощено адреналином, в том числе и собеседник. Выбираясь из «лексуса» на подгибающихся ногах, я пробормотал на прощание:

– Звоните по малейшему поводу и без повода.

– Договорились, – кивнула Фаина. И потекли дни в ожидании.

Не бывает длинной дорога, которая ведет к дому. Она и глаже, и шире, и лужи на ней не такие глубокие. Верный конь идет ровно, не тряско, оберегая не до конца зажившие раны хозяина, – умный, проверенный в походах друг. Так неспешно, в такт конскому шагу, текли мысли дружинника Тверда, когда под вечер, спустя седьмицу после отъезда из Киева, приблизились они наконец к родным местам. Этой ночью в последний раз придется им спать в корчме, а завтра уже обнимет он мать, отца, младших братьев и сестер. Но сперва свернет в маленькое лесное селеньице, где ждет не дождется молодца из похода Влада.

– Заулыбался! – шутливо изумился его спутник. – Не иначе – зазнобушку вспомнил!

Твёрд только вздохнул. Эх, пустить бы сейчас коня вскачь – до темноты еще обнимал бы любимую. Но глубокая рана в боку, нанесенная острым византийским клинком, еще сочилась временами розовым, а к вечеру от тряски начинала немилосердно ныть.

– Я на тебя посмотрю, Яромир, когда обратно к Киеву поедем. Еще заревешь без девок своих! – отшутился Твёрд.

– Да что без них реветь, девок пригожих везде хватает. Разве что в твоей деревне их нет. Одну нашел – и рад! Да и та небось не ждет уже! – не отставал от друга Яромир.

Твёрд отмахнулся от шутника. А по сердцу пахнула холодком потаенная, от себя скрываемая мысль – вдруг да правда не дождалась? И сразу солнышко, до сего момента ласково пригревавшее, затянулось серой пеленой. В лицо ударил порыв холодного ветра.

Твёрд поежился и плотнее запахнулся в плащ.

– Да, сурово встречают нас здешние духи! – не унывал Яромир. – Видно, плохо ты с ними ладил, что даже домой тебя пускать не хотят!

– Пустят! – ответил Твёрд. Ветер набирал силу, все настойчивее толкал в грудь, Заморосило. Твёрд стиснул зубы – холод и тряская рысь растревожили-таки рану. Ну да ничего, еще два поворота – и «Щедрый двор» старого Некраса.

А между тем дождь перешел в густой снег. Ветер подхватывал его горстями и кидал в лицо путникам. Дорога вмиг побелела, словно вернулась зима. Точно духи и впрямь решили загородить дружинникам дорогу. Начиналась метель.

– До темноты-то успеем ? – прокричал Яромир.

–Должны! – ответил Твёрд, пригибаясь к конской гриве и всматриваясь в сплошную пелену перед собой. А снег валил все Щеи скоро вовсе не стало видно дороги.

– Стой! – крикнул вдруг Яромир. – Это, что ли, твоя корчма?

– Похоже, – неуверенно произнес Твёрд, спешиваясь. Перед ним ощетинился заостренными верхушками забор. Раньше, помнится, такого не было. Может, места неспокойнее стали?

Твёрд постучал в ворота.

– Кого еще леший принес? – раздалось наконец.

– Путники мы, решили Некраса проведать! – откликнулся Твёрд.

– Вот и проведайте, а здесь вам делать нечего! – недобро отозвались изнутри. – На буевище давно Некрас.

– Пусти, хозяин, грех живых людей за забором оставлять! Боги накажут! – с угрозой в голосе крикнул через забор Яромир.

– Знаем мы таких живых. Пусти только, – глухо отозвалось со двора. – А ну ругнитесь покрепче!

– Мать твою так-растак, хозяин эдакий! – охотно отозвался Яромир.

Изнутри загромыхали засовом. Ворота приоткрылись, и в щель показалось недоверчивое лицо корчмаря. В руке он сжимал острый кол. Зыркнув для верности туда-сюда глазами, хозяин впустил постояльцев.

– Знаем мы таких живых! – повторил он, запирая засов. – Только пусти – потом не отвадишь…

– Да люди мы, души христианские. Хочешь – перекрещусь? – предложил Твёрд.

– А проку? Ваш византийский бог сюда не заглядывает, – продолжал рассуждать корчмарь. – Матерном – оно надежнее. Не любят они этого.

Вернувшись в тепло, хозяин не стал приветливее. Хмуро выставил на стол небогатый ужин, налил гостям по кружке кислого пива, хмуро пересчитал деньги за постой и показал комнату. Посидеть с постояльцами отказался и торопливо убрался на свою половину дома, откуда доносились скрип люльки и негромкое баюканье. Твёрд на такое обхождение только пожал плечами.

– Боится, видимо. А чего боится – леший его разберет! Мecmo тут всегда было доходное, безопасное, народ вокруг мирный…

Еда, впрочем, у хмурого корчмаря была обильной, комната – теплой, а лежанки – широкими. Путь измотал Тверда, тепло утешило рану, и он, как в перину, провалился в крепкий сон.

Снился ему его родной лес. Будто идет он к себе домой по глубокому, по колено, снегу. В руке меч. А лес вокруг вроде бы знакомый и вроде бы нет. А главное – чем ближе к жилью, тем гуще и гуще. Деревья тонкие, высокие – из-за ветвей неба не видно, и все ели да осины. И уже не деревья это вовсе, а забор нового корчмаря. Вот и хорошо, подумал Твёрд, сейчас зайду, разбужу Яромира, вместе домой отправимся. Только ворот не видно – сплошной забор в обе стороны. Бросился Твёрд бегом, ног под собой не чует, рана болит, словно в ней кто-то острым железом ковыряет, и вдруг, сам не зная как, очутился за забором.