Чёрт, подмостный, домовой — кто ты такой?

Мужчина вздрогнул, оглядываясь по сторонам.

— Вниз посмотри… ну?

— Это… ты говоришь?

— Нет. Твоя прабабушка, — два янтарных кошачьих глаза вспыхнули, и Васька одним невероятно огромным прыжком махнул на крыльцо.

— Ха-ха-ха… Да уж. Голос гигантского кота — аттракцион не для слабонервных, — прыснул Сергей, которому так же, как и всем остальным было прекрасно видно и слышно всё, что происходило во дворе.

Из открытой дедом Матвеем двери гостеприимно лился свет. Сам старик, открыв настежь дверь и прислонившись к косяку, терпеливо ждал, когда же незнакомец решится зайти на огонёк.

— Здравствуйте, — решился поприветствовать старика мужчина, понимая, что его заметили, да и нет у него другого выхода в этом богом забытом месте.

— Здравствуй, коль не шутишь, — старик прищурился.

Дед Матвей прекрасно знал, что это был за «фонарик» в руке незнакомца. Знал, что мужчина нашёл бы его, даже если бы им с Васькой пришло в голову схорониться в лесу, в партизанских землянках. Гребень. У этого человека было то, что не давало покоя все эти годы…

— Проходи в дом. Садись. Поешь. Устал с дороги, да и в ногах правды нет.

Гость вошёл. Сел. Отчаянно смущаясь, кивнул всем присутствующим. Он был высоким, худым. Похож… на учёного. Его лицо скорее вызывало доверие, нежели неприязнь, но одновременно почему-то настораживало. Длинные худые пальцы были постоянно в движении, как будто искали, чем заняться.

«Них, них запалам бада, эшехомо лаваса шибода, лала соб, лили соб, лулу соб, уййе, и-э-а-о, лихадоксара, гултун-гултун, лифабрадта, гултун-гултун. Напалим ваишба бухтара. Мазитанра гултун-гултун, жунжан яндра жунжан. Яндра куланнейми яндра. Жунжан кумага. Кунара».

Старик, бормоча заклинание нараспев, щёлкнул пальцами — посох с разноцветными лентами поплыл по воздуху прямо ему в руки. Время застыло. Привязанные к лентам колокольчики мерно позвякивали, чёрный кот вырос до потолка, заполнив собой всё пространство. Рука старика сжала рогатину. Колдун встал, не отрывая взгляда от искрящегося синими искрами гребня. Артефакт вылетел из кармана гостя и медленно, озаряя избу магическим сиянием, поплыл к Матвею. Гребень опустился на морщинистую ладонь, и только тогда погас.

— Ну, здравствуй, — пальцы гладили старинную вещь, путешествуя по узору переплетенных рогов, вспоминая давно забытые ощущения. — Поверить не могу…

…

— Как звать тебя? — Матвей посмотрел гостю в глаза.

Никто ничего не заметил. Гости, включая новичка, никогда не вспомнят того, что только что случилось. Кот и старик существовали в двух мирах одновременно. Страшную, недоступную для понимания смертных тайну хранили здешние места. Передавали из поколения в поколение знания, артефакты, традиции. Колдуны деревни хранили бы её и дальше. Столько, сколько потребовалось. Если бы не зло. Зло пришло в Чурмилкино с чёрными крестами и немецкой речью. Зло войны. Зло чуждых знаний и желаний безграничной власти над миром. Если бы не надежда спасти самое дорогое, детей, никогда бы местные знахари не воспользовались этой тайной даже в мыслях, ибо были светлы их помыслы и чисты их души…

— Дмитрий. Дмитрий Орехов.

— Сергей, — Березин подал Дмитрию руку.

После знакомства все молча принялись за еду. Каша из печи таяла на глазах — все проголодались. Марина принялась собирать посуду, но старик её остановил:

— Оставь, дочка. Посуда сама знает, что ей делать.

— Вот видишь. Снова в сказку попала, — шепнул Сергей девушке на ухо, чтобы подбодрить и её, и себя.

Как-то не по себе, когда посуда… исчезает на глазах, а на её месте появляются зажжённые свечи, пучки трав, шкатулки.

— Чудеса… — растеряно проговорил Дмитрий.

— Верно, — согласился хозяин. — Чудеса. Зачем пожаловал, добрый человек? Или заблудился?

Орехов смущённо посмотрел на новых знакомых.

— Не совсем, — он закашлялся. — Мой прадед во время войны в этих местах… воевал, — молодой человек замялся, даже покраснел.

— Твой прадед? — нахмурил брови Матвей. — В этих местах?

Дмитрий кивнул. Закусил губу. Его руки выдавали волнение — гладили стол, поправляли свечи, хотя в том не было никакой нужды.

— В сорок третьем году… спалил фашист деревню, — дед Матвей недоверчиво посмотрел на Дмитрия Орехова. — Не воевал тут никто. Немцы пришли. В лесах округ Чурмилкино партизаны скрывались. Им помогали жители деревни. Продукты. Знахари выхаживали раненых. Выдать их отказались. Фашисты сожгли всех заживо. Загнали в избу и…

Кристина зажала рот руками, чтобы не закричать. Все четверо переглянулись. Каждый думал об одном и том же — призраки. Вот кого они видели, после того как Елизар случайно спалил их первое пристанище в деревне.

— Мой прадед был немцем, — Дмитрий посмотрел старику в глаза, грустно улыбаясь, словно извиняясь за то, чья кровь волею судеб течёт в его жилах. — Отто Мюллер попал в плен двадцатилетним солдатом. Я читал его записи. Мне, наверное, было бы сейчас стыдно за подобное родство, но, если верить воспоминаниям отца моей бабушки, он спас тех, у кого жил. Он скрывался в лесу, а когда пришли красные, сдался в плен. Позже прадед женился на русской, остался в России, и, по словам бабушки, никогда не пытался ни искать родных, ни вернуться на родину. Почему — загадка. В записках об этом ни слова.

— Отто!? — старик подался вперёд, вцепившись руками в стол, кот прыгнул ему на плечо, выгнув спину, сверкая жёлтым глазом. — Твой прадед… Отто?..

— Я понимаю ваши чувства, — Дмитрий по-своему истолковал реакцию хозяина, — но я же сказал, мой прадед…

— Не понять тебе моих чувств, — цепкий взгляд Матвея, казалось, смотрел Орехову в душу. — Значит, записки… Прадед передал тебе свой дневник?

— Нет… не сам… бабушка нашла. И потом… я интересовался его историей. Я ведь историк… Я вам уже говорил?

— Как ты нашёл это место? — Дед Матвей буравил Орехова глазами, всем, сидящим за столом показалось, что старик гостю не доверяет.

— Так… это… я же говорю, записки! Там описана эта деревня. Река. Мост. Лес. — Дмитрий неизвестно почему побледнел.

В доме стояла гнетущая тишина. Эта необыкновенная история никого не оставила равнодушным. В крови и сердце каждого, на генном уровне испуганным котёнком сжималась боль. Боль от того, что пережили предки. И не важно, с кем и когда это было. Не важно, что они сами не прятались от бомб. Не голодали. Они знали. Они помнили. Этого было достаточно, чтобы душа отозвалась. По лицу Марины покатилась слеза. Сергей обнял девушку, прижал к себе. Кристина побледнела, Елизар молчал, плотно сжав губы.