Черти в Париже

Сидим, сидим.

Время идёт.

Соседи давно уже своё выпили и расслабились.

Мы им вроде бы пофигу.

Может, веселятся в душе.

Понаехали, типа, русские, вот и ждите теперь. Мы тоже якобы ждали, хоть и аборигены, и пьём тут каждый вечер.

– А мы не турки понаехали!

У нас три высших образования, если сложить.

А ещё мы – великие практики, понастроили по всему миру, можем и у вас тут начудить…

– Хотите, нет?

Не хотят.

– Короче, мы спецы орхитектуры… Не знаете такого термина?

– Ну и, конечно, кое–кто из нас – мастера слова.

Тут, словом за слово: мы – настоящие Эстеты во всех областях творчества, с большой буквы.

– А что не во фраках… так то будет завтра – при вручении Притцкера, а вы сами в чём попало сидите.

А мы сидим – трещим.

А просто хотим так.

Доброжелательно трещим.

Каждый о своём трещим.

Только о хорошем трещим.

И ещё о том потрескиваем – какие мы, мол, все молодцы: приехали в срок, по Парижу не блукавили. Подъехали ровно в точку – и так далее.

– Пиво любим, да.

– Высокому эстетству это не мешает, да.

– Все волосатые хоть раз, да пивка выпили, да.

– Куча плюсов, да.

– Канистра мочи, да.

– Э! Писатель! Ты чего–о–о? Не заговаривайся нам тут!

– А когда нажрутся, то все одинаковые.

– Хоть эстет, хоть бандюган.

– Хоть баба!

– Пусть даже не баба, а звезда шоу–бизнеса.

– Ей ещё интересней безобразить, ибо…

– Ибо за ней следуют…

– Папарацци.

– Правильно.

– Револьверов и ножей у нас нет!

Если подумали, что мы всё дома оставили, то так и есть: взяли мы в дорогу только столовые ножи и вилки.

– Револьверов в жизни не держали.

– Только топоры…

Топор современному русскому это не просто раздражитель, а сигнал «фас».

И пришло из Древней Руси, а, может, даже и раньше.

– Но мы не убивали, а только игриво гонялись друг за дружкой, метились, кидали, но попадали отчего–то в кедровые стволы, а не в игроков.

Не отказываемся мы от пивной отравы – растлительницы всей нашей молодёжи.

Ксаньку жалеем: он же за рулём.

– Но вы его не знаете пока, господа парижане. Узнаете после Притцкера.

– А он – наш знаменитый Ксан Иваныч – Вечный Шофёр. Не один Дакар брал!

– А если не брал, то возьмёт.

– Если захочу, – сказал Ксан Иваныч..

Но не хочет.

– И ещё он – лучший в мире двигатель туристической мысли.

– Узнаете всех, никуда не денетесь!

– Можете заранее щёлкнуть…

– Айфончиков нет?

– Правильно, – приписал я позже, – в девятом годе не было на Руси айфончиков.

– Особенно вот вы, мадама!

– А мы вас.

– Шлёпнем. Понимаете разницу?

– Ха–ха–ха.

Понимает. И желает.

– Когда это случится? – вот же Мэри Кэт штата Мэн ебливаго, из США чтоль? Вот же какая случайность!

– Случится, случится, не беспокойтесь, – говорят от лица не менее ебливой русской вобласти.

Под шахтёров шарят, те в воскресенье ого–го!

– Да хоть щас, – говорят они, – пусть только эти–вот ваши коллеги отвернутся…

Разговор этот шёл глазами.

А когда глазами, то перевод с английского на русский и наоборот не требуется: зрачки жаждущих порева переводят форевел лучше словаря.

***

Итак, на улице сидим и по сторонам зыркаем.

Нету меню, и нетушки официанта.

Дамы и джентльмены (настоящие!) кругом.

Ждём.

Пива нет и, если с такой скоростью так дальше пойдёт, то и не предвидится.

Крутим башками за официантом, будто он Дэвид Бекхэм или ходячее Ухо Ван Гога.

Подзываем.

Ксаня что–то по–английски напел. По руке с улыбкой ласково так постучал: там, где у нормальных людей обычно часики бывают.

– Ага, – сказал официант.

– Гут, гут, отлично, – это мы, естественно, говорим уже по–французски.

Бим у нас – переводчик. Он несколько самых важных слов знает: месье, мадемуазель, мерси. И всё.

«Мерси» у Бима – слово волшебное. Оно заменяет все остальные слова.

Хотя ещё, кажется, пардон знал и миль пардон. Ага, ещё бонжур и эскьюзми вспоминал, но часто забывал в каком порядке, и в каком случае эти слова использовать.

– Кирюха, – он щёлкает пальцами при этом… – Кирюха, ну как это, по–ихнему, ну типа доброе утро, здрасьте, до свиданья, пока (покамест – это другое) и спасибо.

Он их путал. Говорил невпопад. Вместо спасиба доброго утра желал. А уже день.

Какое тут доброе утро, если солнце затылки жжёт.

Китайцы – тоже мне маргиналы – вместо «здрасьте» спрашивают: «а вы уже покушали?»

Культ еды у них, вот они и повёрнутые на этот предмет.

Я расшифровывал и отделял – для Бима – одно французское слово от другого не один раз, и не два.

Дюже надоело:

– Говори всем мерси с эскьюзми и похрену. Нас тут никто не знает, потому и прикарябываться не будут. Какое им дело, что мы – идиоты. Идиот, да идиот. Идиот он должен всегда извиняться и спасибо говорить. Что тут такого волшебного? В Париже таких болванов пруд пруди.

Опять сидим, сидим, опять ждём, ждём.

– Ща–ща, – говорит официант на ихнем языке.

Ещё сидим. Уже сердимся. И тут он пиво приносит. Мы: «спасибо, дорогой … … … …». А многоточия вместо дополнительных слов чувствуются сильнее любого «спасиба».

«БлЪ последнюю» и «суку такую» вместо четвёртой–шестой группы точек держим в уме. А лица насупленные, злые. Будто у себя на Осеньке сидим, бармена знаем, а он, тварюга, не чешется.

Наших «сук и продажных эрзац–девочек» в нашем молчании французу насквозь видно.

Но в глаз не даст. Мы же вслух не произносили.

Да–а–а. Там, во Франсии их грёбаной, тоже особо не торопятся с клиентами.

Не то, чтобы совсем ненавидят, но и не потакают дурным клиентским привычкам: типа если ты припёрся, то ты король, и перед тобой теперь на цыпочках ходи.