Чёртов мажор
Шрифт:
— Нет, я вообще ни из кого врага делать не хочу. Ты против Марка меня никогда не настраивала. Ты только хотела, чтобы я “познала себя” и стала “сильной и независимой”. Я перехотела. Мы же в свободной стране? Я думаю, что да. Так вот я хочу быть в этой стране просто женщиной. А ещё, блогеры которых ты читаешь, не феминистки, а черти какие-то. Перечитай понятие на википедии, хоть, не знаю. А то, как по мне, это просто токсичные истерички, которые орут и борются со всем подряд, чтобы с чистой совестью создавать трудности и героически их преодолевать. Прости…
— Кто же такой умный, тебе так
— Да никто! Просто вспомнила, что счастливой была раньше. Вернулась к заводским настройкам и вот… пробую новую жизнь с чистого листа.
— Рада за тебя, — и Ника встаёт из-за стола.
Она обижается, она считает, что я её предала.
А мне хорошо, будто сбежала от абьюзера и ужасного зверя, хоть это и не так.
Меня никто не угнетал. Я сама создавала себе врагов и врагинь.
Телефон звенит и я мигом беру трубку.
— Да, Марк?
— Пошли в кино?
— А дети? Сами с собой посидят?
— Ага, — он весёлый и мне весело. Мы сто лет не были в кино.
— Пошли! Захвати меня из к… — смотрю вокруг себя, на тощих богатых женщин, что пасутся у фитнес-бара со смузи, и решительно собираюсь на выход. — Из кафе, вышлю геопозицию.
— Ты же в клубе, — озадаченно говорит он.
— Ага, мне просто нужна порция вредного кофейка с плюшкой. Жду короче!
Эпилог второй. Про материнство
Из какой бы вещи ты не вырос… до неё можно и похудеть, если она любимая, верно?
Мы с мамой сидим на диване в гостиной Софьи Марковны и сверлим взглядами проссеко. Я готова уже открыть бутылку и бухнуть, но мама всё ещё не может смириться с тем, где она находится.
— Неля? — истерично завышает ноты, а я сдержанно киваю.
— Нам нужно поговорить, пожалуй, — прошу я, но мама дёргается, будто я подала ей для рукопожатия покрытую слизью руку.
— О ч-чём? о том, как спустя лет ты осознала, что разрушила свою жизнь? А я говорила, что не приду, когда ты попросишь. Я говорила, что так будет! — она “трусит” головой.
Мелко мелко качает ей из стороны в сторону, а глаза сверкают, наливаясь слезами.
— Мам, с моей жизнью всё прекрасно!
— Неля, очнись! — мама театрально шепчет, машет руками. — Очнись, Неля! Трое детей! Муж… в золотой клетке держит! Работа… что за работа? Что за будущее?
Софья Марковна появляется в гостиной с бокалами для проссеко, а я торопливо срываю обёртку и начинаю раскручивать мюзле. С глухим хлопком бутылка открывается и вино шипит в бокалах, а мы с Софьей Марковной делаем по большому глотку.
Мама смотрит с каким-то отвращением и на нас, и на бутылку.
— Мам… я хочу, чтобы мы нормально общались, — прошу я, но перед мамой будто бетонная стена, сквозь которую она ничего не слышит.
Я смотрю на них и сердце кровью обливается: на Софью Марковну в сливочного цвета костюме из лёгкой ткани, и на маму, далёкую от элегантности и будто законсервированную ещё двадцать лет назад.
Смотрю и представляю её молодой, прежней мамой, думаю, как это вернуть. Должна вернуть.
Мне кажется, что я обязана закрыть все гештальты.
Обязана по каждому пункту перед собой отчитаться, и мама — один из них, один из моих проблемных якорей в прошлое. Неуютное, страшное прошлое, связанное только с бесконечными слезами и истериками. Несправедливости и ненужности.— Неля, а я… — начинает мама и берёт, наконец, бокал. Только Софья Марковна не даёт договорить.
— Неля, а как дела у Егора? Как его новый кружок?..
— Студия, — киваю я. — Отлично… он почти убедил нас, что ему это и правда интересно!
— Он такой смешной! Такая развитая фантазия! — и Софья Марковна начинает не прекращая расписывать таланты моего сына.
Мама молчит. Она не знает, что сказать.
Её затворничество, незаинтересованность детьми, сейчас обнажаются, будто крабы после отлива. Мы болтаем, а она молчит, и от каждой новой смешной истории из прошлого, её губы нет-нет, да трогает лёгкая улыбка. Сейчас начнёт сравнивать моих детей с Серёжей, вот сейчас… три… два… один.
— Соня похожа немного на… меня, — тихо говорит мама и делает глоток проссеко. — На мою фотографию в детстве.
И все мы знаем, что это не так. Что Соня — копия Марка, что её характер во многом копирует бабушку Марка, что она вообще не пошла в породу Магдалиных, но мы киваем.
— Ещё проссеко? — спрашивает Софья Марковна и не дожидаясь ответа подливает маме вина.
Мы не заключаем ни мир, ни перемирие, но я хочу верить маме. Она мне ничего не обещала, но я хочу верить, что хотела пообещать.
Я уже готова снова стать её дочерью, из роли которой выросла, осталось убедить в этом её.
И как же хорошо, что Софья Марковна такая удивительная мать, и как же плохо, что я не верила Марку все эти годы, отрицая, что она даже просто “хорошая”. Накручивала себя, отвергала её, выдумывала. А свекровь защищалась и порой перегибала палку, провоцируя меня.
Пора нам всем повзрослеть уже…
А то скоро Соне понадобится хороший пример женщины!
Эпилог третий. Про стресс
Мне снова можно уходить в свой мир за пластиковыми капельками наушников.
Я иду по улице, по нашему частному сектору и веду на поводке нового члена семьи — щенка какой-то дворняги, которого было решено для меня приютить.
Марк решил, что я обязана снова гулять. Не для здоровья, а только для того, чтобы уходить в себя и рефлексировать под музыку, потому теперь в доме есть Мордоворот, очаровательный щеночек, пушистый и ушастый, как спаниэль.
Я снова много мечтаю, снимаю мысленно клипы и фильмы, доигрываю на свой вкус сцены из сериалов и танцую танго с Орландо Блумом.
Он… постарел, кстати.
И Кэти Перри… стерва, конечно.
Я снова могу быть одна и не только стоя в слезах под душем. А ещё в наушниках мне можно готовить, убираться и просто сидеть во дворе с книгой. Все эти опции приятны и сильно радуют, потому что мир: “Бом-топ-топ-мааам” — стал существовать за перегородкой, которую я убираю только соскучившись.
О, я люблю своих детей, но я обожаю своё пространство и его стало ровно столько, чтобы не стрессовать. И мне… не стыдно.