Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

Благополучно завершив праздничный наряд, молодой офицер прибыл в подразделение, где состав караула ожидал командир учебной роты — майор Чемборис. Ознакомившись с записями в постовой ведомости и выслушав эмоциональный доклад подчиненного, ротный раздавил недокуренную сигарету в пепельнице и мрачно буркнул:

— Та-ак… От кого-кого, а от тебя… Вот действительно, «порадовал»! Считай, взыскание обеспечено, да и меня, ясен пень, вниманием не обделят.

— Но он же чисто из-за того взбеленился, что я ему про стакан… — снова попытался объяснить комвзвода. — А разве это правильно — из горла хлебать?

— Правильно, неправильно… Да какая теперь половая разница? Язык свой почаще в соответствующее место прячь, тогда все в ажуре и будет — на сто один процент. И вообще: ты сколько лет в армии служишь?

— С курсантскими — скоро восемь…

— А ума, как у допризывника! Не понял, что ли, что наш главный воспитатель изначально исповедует точку зрения: все вокруг преступники, все вокруг враги! Он же — кристально честный их великий изобличитель, которого на эту должность чуть ли не Президент поставил. Та-ак…

Старший офицер задумчиво побарабанил пальцами по столешнице.

— Между прочим, известно тебе, что комиссаров как таковых придумал отнюдь не дедушка Ленин со товарищи?

— А кто же? — искренне удивился Санталов, как-то раньше над этим вопросом и не задумывавшийся.

— Родительница их — американская армия начала девятнадцатого века, — разъяснил Чемборис. — Ну, конечно, той полнотой власти, которой облечены были наши первые замполиты в воинских частях, их заокеанские предки не обладали. Однако те же яйца, вид сбоку: являлись госчиновниками, назначаемыми правительством в армейские части, чтобы на месте лично отслеживать моральный, нравственный и прочий дух людей в погонах.

Закурив очередную «Приму», ротный продолжил:

— Только, мыслю, вряд ли они усердствовали до степени, граничащей с безумием. А у нас это и при Сталине было, и нынче — вполне в порядке вещей.

— Так точно! — поспешил согласиться Виктор и присовокупил к чисто армейскому выражению четверостишье-переделку известнейших классических строк, буквально перед нарядом процитированную любителем подобной «литературы» Лосищем Дважды Лейтенантом:

Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить, Хрен на стене нарисовать — Сказать: «Икона!» — будут верить.

— Та-ак. На правду весьма похоже… — скупо улыбнулся майор. Секунду подумал и продолжил: — В общем, вникай. Лет пять назад был у меня случай. Дома, вечером, со шкафа на кухне тазик упал да краем мне бровь рассек. Немного, не страшно. Иодом замазал, делов на копейку. Только поутру место травмы припухло, а сам глаз наполовину заплыл. Но служба службой. И конечно, по закону подлости, прямо у входа в часть попался я на глаза тогда еще майору Барзинчуку — его только-только к нам назначили. Так он сразу мне нож к горлу: признавайся, с кем вчера дрался?! Я ему про таз, мне же в ответ угрозы: не лепи горбатого, а то живо по негативу уволим! Потом на офицерском собрании я битый час доказывал, что не верблюд, да целая комиссия домой ко мне выезжала. Так сказать, для проведения следственного эксперимента: могло, стало быть, или не могло… Нет, на себя Барзинчук тазик скинуть, конечно, не рискнул. Вот и решил навечно оставить под подозрением. Да, любит он из мухи слона… Так что готовься — и по полной программе…

— Но ведь все остальные проверяющие — ни единого замечания! Комендант гарнизона вон даже о поощрении ходатайствует. Это ж чего-то стоит или как?

— Ага, размечтался. Сколько меда портит ложка дегтя, помнишь? А тут его, почитай, в постовую ведомость цельное ведро вылито. Готовься, говорю, задницу подставлять… — подытожил Чемборис.

Битый жизнью ротный не ошибся. Назавтра, при подведении итогов праздничного дня на совещании офицеров, старшего лейтенанта круто распекли за отвратительное несение службы во время боевого дежурства. А еще через день приказом по полку вкатили выговор. В отношении же Чембориса начальство, подискутировав в кулуарах, ограничилось фразой «строго указать».

Положим, то, что социальная справедливость в армии весьма избирательна, молодой офицер уяснил еще в первые месяцы курсантской службы. Однако на этот раз самоедствовал особенно. А тут как раз подошло и тринадцатое число — дата выдачи очередного денежного довольствия. И по негласной традиции в этот день, после службы, немало офицеров полка направлялось в «Пещеру». Так в городе окрестили художественно оформленное под старинный замок кафе, еще на заре перестройки возведенное неподалеку от воинской части. Там лейтенанты, капитаны и майоры поротно усаживались за столики и заказывали, каждый на свой вкус, многоградусные коктейли: крепленое, а уж тем паче сухое вино в такой компании не употребляли.

Обычно при подобных возлияниях (к слову, вызывающих у подполковника Барзинчука перманентную головную боль и время от времени подвигающих его на внезапные инспектирования «Пещеры») Санталов больше двух водочных коктейлей не выпивал. Сегодня же решительно заказал третий, на удивление быстро расправившись затем с содержимым бокала. Мрачно поразмышлял и — небывалый случай — рискнул взять четвертую порцию, что, конечно, не осталось не замеченным сослуживцами.

— Чего это ты нынче разошелся? — спросил Лосище Дважды Лейтенант, выражая общее удивление. — Меня решил переплюнуть?

— Действительно. Не многовато ли будет? — подхватил осторожный капитан Бушуев, фамилия которого явно не соответствовала характеру офицера, как правило, растягивающего единственный коктейль на весь вечер.

— Ниче, в самый раз, — и Виктор отхлебнул проверенной «Тройки».

— Да ладно, давай, колись, — потребовал Лоськов. — Облегчи душу.

Триста граммов уже употребленного горячительного помогли развязать язык обычно не склонного к жалобам и осмотрительного в прилюдных суждениях Санталова. Виктор с глубокой обидой поведал сослуживцам детали «граничащей с безумием» проверки праздничного караула. И некому оказалось на корню пресечь эти ненужные откровения: комроты в тот день контролировал в подразделении вечерние мероприятия.

Разумеется, действия заместителя командира полка по воспитательной работе вызвали дружное негодование и осуждение взводных. Лосище Дважды Лейтенант даже выдал в адрес подполковника длинную матерную тираду. Чем традиционный ежемесячный «пещерный» поход как-то сам собой и завершился…

Еще через два дня подполковник Барзинчук на сутки заступил ответственным по части от ее руководства. В обязанности такого начальника главным образом входил контроль за соблюдением общего порядка в соединении — от подъема и до отбоя включительно. Но добрую половину дежурства главный воспитатель полка на этот раз почему-то построил именно на взводе Санталова. Изначально он удостоил подразделение своим присутствием еще до завтрака.

— Эт-то что такое, а? Товарищ старший лейтенант, я вас спрашиваю! — триумфально и чуть ли не тыча в нос взводному перочинный нож — изящной отделки, с несколькими лезвиями, — обнаруженный во время утреннего осмотра у рядового Птицына, вопрошал подполковник. — Почему у солдата в кармане холодное оружие? Не положено! Где взял?

— В увольнении был, купил, — потупив взор, тихо выдавил солдат.

— А для чего, спрашивается? Что или кого резать собрался?

— Никого… Так, на всякий случай… Просто понравился… Красивый…