Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

Вот тебе и выехал в кои-то веки, в выходной, с семьей на природу. Зато в понедельник с утра — заполучи, старлей, на всю глубину! Ротный так орал — чуть слюной не подавился. И «где тебя носило», и «почему посыльный три раза впустую бегал», и «ты хотя бы в курсе, что в твоем взводе ЧП? Нет? А после упоротого косяка за получкой в финчасть прибыть совести хватит? Лентяй всемирного масштаба! Короед на теле армии!»

Ну, тут, конечно, майор через край хватил. Обидно. На взводе и со взводом едва не спишь, а стоит только где ма-аленький прокол допустить — затыкай уши от воплей своры начальников, а то и тащи служебную карточку, где щедрое командирское перо моментом впишет очередную «благодарность».

А-а… Работа с людьми — это с людьми работа: успевай только, поворачивайся. Тем паче, если сержант у тебя лоб здоровый и это чуть ли не единственное его достоинство. Поневоле до печенок прочувствуешь мудрость поговорки: «Лучше тридцатью сейфами командовать, чем одним рядовым». Точно, сейф — он в «самоволку» не убежит. Не то что этот мелкий и бесцветный сукин кадр. Правильно командир его на «губу» законопатил, а выйдет — я самолично оставшуюся дурь своими методами повыбью. В конце концов, армия — это не школа, где нерадивых на второй год оставляют. И вообще: сердобольные мамаши дома остались, а здесь по полной программе свой священный долг Родине отдай — не греши! Это вам не английский колледж для джентльменов, а армия!

Замполит роты, капитан

Вот и заработали уже мы в этом месяце грубое нарушение воинской дисциплины. С кого спрос? Конечно, с командира взвода — в первую очередь, это его подчиненный. Уж потом с меня и ротного. Нет, зря он солдата так оперативно на гауптвахту оформил. Мальчишка он, школьник даже по виду, и служит-то всего ничего. Не доучили мы его, а вернее — не научили почти ничему.

А учить следует, но только не как в иной школе на начальной военной подготовке. Там бывает, что военрук сам хорошо знает, то без меры и навязывает: кто радиосхемы во всю доску, кто на строевой подготовке зациклен, а кто учебный автомат АКМ до посинения разбирать-собирать заставляет. Нет чтобы хоть раз в класс пару берц и портянки принести да на деле показать, как эти портянки правильно следует наматывать. Результат на ногах проявляется, когда вчерашние школьники становятся сегодняшними новобранцами: многие быстро натирают на пальцах и пятках кровавые мозоли.

Задуматься, так разве всякая семья сына к армии правильно готовит? Чаще папа с мамой службой пугают, как тюрьмой. Мол, там узнаешь, почем фунт лиха! Там человеком сделают. Как будто до призыва глупое животное растили.

Про тех родителей, которые свое чадо за наличные или по праву власть имущих от срочной службы отмазали, и вовсе говорить не хочу. Ругают вот застойные брежневские времена, а тогда уклонистов единицы были, ныне же пачками от повестки хиляют…

Ну, это разговор отдельный, а возвращаясь к нашим баранам, приходится признать, что детально про службу в армии допризывники больше с улицы узнают. Так же, как и про всякие подробности на половую тему, и столь же извращенно. И почему-то про нынешнюю армию — а не времен Великой Отечественной — порой в школе говорить стесняются. Куда там, чтобы встречу с солдатом, пришедшим в отпуск, в его альма-матер организовать. Малопрактикуемо, хотя вчерашнего приятеля — сегодняшнего воина старшеклассники наверняка слушали бы, не поглядывая лениво в окно и на часы.

Н-да-а… Проглядел-таки я служивого-«самоходчика»… В чем, где, как? Родители у него имеются: отец и мачеха. Последняя, конечно, не родная мать, но все же какая-никакая, а полная семья. Письма от них солдат регулярно получает, жалоб или просьб от него никогда не поступало. Еще и рост маленький у парня, тоже как-то располагает к жалости, к сочувствию. Ведь природой уже, считай, обделен.

Ага, досочувствовался. Главного в человеке не углядел. Червоточинки. Ну, ничего, после выхода нарушителя с гауптвахты займусь вплотную. Только на принудметоды с ним не скатиться — такой солдат запросто сломаться может, доходягой стать.

«Самоволка» — это бич, а доходяги — позор для армии…

Командир роты, майор

Пропал выходной, пропал ни за понюх табаку. Надо же: только всей семьей сели за обеденный стол — и даже первое дохлебать не успел! Чертов «самоходчик», вместе с его зажравшимся командиром взвода, коего весь день дома не наблюдается, а в качестве домашнего заместителя — амбарный замок на входной двери. И ведь не оставил даже записки, где его в случае чего искать, а тем более в роту не отзвонился.

Пришлось самому нарушителя из комендатуры забирать — маленький он, какой-то пришибленный оказался. Ума, конечно, влил на полную катушку — цацкаться, что ли? И назад его, на гауптвахту, завтра же, через военный суд, на трое суток! Плевать, что замполиту это не по нутру. Я в роте хозяин! Ничего, посидит солдат — и ему, и другим на перспективу наука будет. Мы хоть и часть гуманного отчасти общества, а все-таки армия.

Командир батальона, подполковник

Подумаешь, краткосрочная самовольная отлучка! Этим нас не удивишь. Главное — без тяжких последствий. Да и вообще: в масштабе части, в сравнении с недавними «неуставными» с рукоприкладством, с объемной недостачей на продскладе и близящейся итоговой проверкой — тьфу, мелочь. Наплевать и забыть. Нет, понятно, каждой сестре по серьге, а «самоходчику» трое суток, аз воздам. И совершенно законно — это армия…

Рядовой, совершивший самовольную отлучку

Трое суток на «губе» на четвертом месяце службы — это совсем не хило. Однако не бог весть какой срок, а вот сержант-урод-мордоворот с меня теперь с живого на постоянку не слезет. И взводный тоже. Строевым загоняют до полусмерти, плюс в сортире вечно дневалить буду. Еще и замполит не отлипнет со своими воспитательными речами: как подумаешь — аж мутит.

Но то еще будет когда-то, а сейчас… Серое здание комендатуры — все равно как тюрьма. Решетки на окнах, кругом караульные с автоматами и все такое прочее. В камере я один, так что времени подумать над случившимся предостаточно. Это не в роте — едва распустят на перерыв, не успеешь на «очко» плотно умоститься, уже орут: «Строица-а-а!»

Где ты, «гражданка», далекая, как Полярная звезда?

Мерзопакостнейшая штука — срочная служба. Ведь только когда надолго оторвут от родных мест и друзей да законопатят в пятнистое «хебе», будто с другой стороны доармейскую жизнь увидишь. Там — свобода, хотя, конечно, тоже за рубли-червонцы вкалывать надо, только это совсем другое. В «учебке»-то надо мной большая куча вредоносных начальников, и даже небо над военным городком какое-то вечно пасмурное.

Один луч в этом серо-зеленом царстве уставов: увольнение. Я в нем никогда еще за все три с половиной месяца службы не был — все не везло! — и как в это воскресенье попасть надеялся! Но, опять душевно серпом по причинному месту шарахнули: в городе началась эпидемия гриппа, значит, все увольнения на корню запретить. Какая тут армейская справедливость, когда тебе вместо приятного — полезное, озвученное пастью сволочного «замка»: «А ну, оглоед, бегом марш белить бордюры за вещскладом!»

Будет кто после такого напутствия рьяно работать? Да гриб вам отсосиновик с двух рук, разлюбезные начальники!

Ну, окунал я нехотя щетку в тазик с известковым раствором, ну, этой самой щеткой не спеша по проклятому бордюру водил. Ну, сержант-скотобаза ко мне пару раз подгонять совался, а потом слинял с концами. Курить или с библиотекаршой молодой лясы точить — «кусок» давно на нее облизывается, только хрен ему по всей морде — и размазать жидко-жидко…

Шпынять меня стало некому. Впрочем, работа кое-как, но шла. И тут за каменным забором раздался девичий смех… потом еще… Любопытство не порок, и как раз на глаза носилки с набитым на них ящиком попались. Наумничал какой-то гад, чтоб груза чуть не тонна влазила, и не зря неизвестный приколист сбоку ящика краской наваял: «КАМАЗ».

Приткнул я «КАМАЗ» к забору, на ящик изловчился-взгромоздился, подтянулся с него потом — и вот она, милая сердцу «гражданка», от которой и отделяет только прохладная каменная стена из пиленого ракушечника. И три девчонки под ней стоят, ни об чем трепятся и ржут вовсю. Самая глазастая деваха — жирафина-плоскодонка — усмотрела мою стриженую голову в кепке-пиксельке и ну выпендриваться:

— Эй, красавец — с ударением на последнем слоге, — дай картуз померить!

Вторая бикса, приземистая, с кормой — хрен вдвоем обхватишь — первой, с ядом в голосе, в ответ: