Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Литта удивленно посмотрела на нее.

— У Саши? У Саши тяжелый характер?

— Ну да! Еще бы не тяжелый!

Мура соскочила с классного стола, где сидела, присоседилась к Литте, на широкое старое клеенчатое кресло, и начала полушепотом, как барышни секретничают:

— Он невыносимо ревнивый, глупо ревнивый. Не могу же я в траппистки записаться? Я уж такая, как есть. Я не виновата, что мне с ним скучно.

Литта слушала ее в неизъяснимом ужасе. Скучно! Зачем же она замуж выходила?

— И главное, — продолжала Мура, — я такой человек,

что пусть лучше он меня не доводит до крайности. Все ему выскажу и уйду. Очень нужно.

— Как уйдете? Да разве вы его не любите? — прошептала оцепеневшая Литта.

— Люблю, люблю… Не люблю… Ах, Боже мой…

Мурочка рассеянно и нетерпеливо прошлась по комнате.

— Почем я знаю? Пусть не надоедает. И такое непонимание! Меня надо понимать… Вот Юрий — это другое дело…

— Юрий понимает?

— Коли я плоха — какая есть! Не я себя такой сделала! Ну, и нечего теперь меня учить. Хуже будет.

Безмолвно вошла Гликерия. Графиня. решила, что неприятная гостья слишком засиделась у внучки.

— Не пойду я к старухе, — заявила Мура, когда горничная вышла. — Мне еще надо в одно место… А вы, пожалуйста, Литта, Юрию этого нашего разговора не передавайте. Я такая горячая. Наболтаю всегда… А он…

— Так отчего же… — начала Литта.

— Оттого! У Юрия последнее время всегда я виновата! Забота, подумаешь, братец! Ну, я не очень боюсь!

Лицо у нее, однако, было испуганное. Литта твердо решила все рассказать брату и пошла провожать гостью.

— А француженка прелестная, — болтала Мура в передней. — Похожа немножко на m-elle L'eontine, мою последнюю гувернантку. Только красивее. Ах, Боже мой, вот и Юрий Николаевич!

Юрий, действительно, входил в переднюю. Литта испугалась: ну, теперь эта Мурочка ни за что не уйдет! Однако Юрий понял положение.

— Вы уходите, Мурочка? До свидания. Спешу к графине.

Раздосадованной Муре ничего не оставалось, как тоже выйти.

А Литта побежала за братом, нагнала его в коридоре, спеша, рассказала о Муре и неожиданно прибавила:

— А эта француженка, Юрий, это…

Юрий рассердился:

— Какое тебе дело? Как это скучно и глупо! Неужели нельзя меня оставить в покое? Просто жить нельзя в Петербурге! На Остров ходят, ноют, сюда приду — и здесь то же самое!

Литта побледнела.

— Ты несправедлив, Юра.

Он уже улыбался.

— Да, я несправедлив. Прости, сестренка. Это Сашины дела меня растревожили. Что ж, сам он виноват… — Задумался, потом прибавил: — Я сегодня обедаю у вас. После останусь, отдохну хоть немного.

Глава шестнадцатая

САМОУБИЙЦА

Отдохнуть не пришлось.

Чуть только Юрий после обеда прилег на турецкий диван в своем просторном кабинете, в дверь постучали.

— Студент вас спрашивает, — зашептала Гликерия. — Уж он раз шесть приходил, пока вас не бывало. Прикажете отказать?

— Какой еще студент?

Длинный такой, бледный. Очень просит.

Юрий махнул рукой.

— Ну, хорошо… Все равно. Позовите.

Вошел Кнорр, мешковатый, темный, как никогда, с потерянными глазами.

— Я к тебе… по делу, — начал он, запинаясь. Чувствовал, что Юрий ему не рад.

— Опять по делу?

— Да… А вернее так, просто… Сам не знаю, зачем. Искал тебя давно, а зачем — не знаю…

Юрий взглянул на него остро.

— Ну, садись, я велю чай подать.

Кнорр сел.

— Не надо чаю… Я так…

— Все равно. С кем видался последнее время? — спросил Юрий тихо, продолжая приглядываться к гостю.

— Видался? Ни с кем. Один был. Всех потерял. Точно все сгинули. Точно сторонятся от меня. Даже Яков этот… ты, впрочем, его не любишь. Я нисколько не жалуюсь, я и прежде близости не искал. А теперь я так утомлен.

Юрий ходил по комнате, морщась от неприятного чувства.

— Ну, что я с тобой буду делать? — сказал он, вдруг останавливаясь. — Ты в таком состоянии, что тебе слова утешения нужны, за ними ты и пришел. А мне слова пустые противны.

Кнорр сидел неподвижно, темный, как мертвец.

— Ведь с тобой ничего не случилось? Если б беда стряслась, подумали бы вместе… А так — чего приходить? Только неприятно смотреть.

Кнорр грубо захохотал. Он был, действительно, неприятен: слишком измученное лицо.

— Ничего не случилось? Все случилось. Вот что со мной случилось.

Но Юруля пожал плечами, опять прошелся по комнате и сухо сказал:

— Тогда уходи, пожалуйста. Я не люблю смотреть на несчастных, которым не могу помочь. Если б у тебя заболела мать, я бы помог отыскать доктора. Если б ты был голоден, я бы тебя накормил. Если б ты впутался в историю, я постарался бы выручить тебя. Но теперь, ей-Богу, это нелепость, что ты ко мне пришел. Надумал себе несчастие и хочешь показывать его? Уйди, сделай милость.

Кнорр встал. Он уже не смеялся. Весь засутулился, мундир точно на вешалке, рукава точно пустые.

— Так пойду. Прощай.

Юруля остановил его за плечо.

— Кнорр, милый, ведь это глупость, больше ничего. Ведь у тебя сейчас неврастения. Ты так потерял себя, что пойдешь и пулю себе в лоб пустишь. И очень будешь важничать, точно это не величайшая банальность. У тебя нет одной большой беды, но, наверное, было много маленьких, и ты устал… Ты подожди. Ты отдохни.

Юруля ласково обнял его и посадил опять в кресло.

— Ведь устал? Правда? Тебе все не нравится. Все кажется ненужным, скучным… Или даже отвратительным? Так?

Кнорр покорно подался в кресле. Слушал — или не слушал. Вдруг поднял голову.

— Да, напрасно я пришел к тебе сегодня, — сказал он кратко. — Да, устал. Да, может, и умру сегодня. А пришел так. Вспомнить. Может, Хесю увидишь. Она тебя любила тогда.

Юруля встрепенулся.

— Ты знаешь. Она мне не нравилась. Я ее жалел и боялся. Глуп был. Нечего было ни жалеть, ни бояться.

Поделиться с друзьями: