Чертовка для безопасника

— Б…б…будто не общался до меня, — продолжаю я, всхипывая и заикаясь.

— Общался, конечно.
– Он обнимает меня, гладит, голос звучит так умиротворяюще, так ласково, утешительно, что, невольно успокаиваюсь. Кирилл чувствует это и продолжает, - и вполне себе проникновенно: либо раком, либо в рот.

Скотина-а-а-а!!!

Я дёргаюсь, желая вырваться из гадских рук. Но куда там, даже шевельнуться не дает!

А я и без того на грани же, потому не выдерживаю и просто белугой реву в его плечо.

Как я с ним влетела?!

Он же отвратительный, мерзкопакостный тип! Что он вообще нёс?! Как можно с человеком, женщиной, плачущей женщиной, так разговаривать?

Я же… Боже, да как успокоиться теперь? Все вокруг - гады и скоты! Все! Никогда ничего хорошего от мужиков не получала!

И отец! Он тоже, тоже! Мог нормального охранника найти! Почему именно этот гад? За что-о-о-о???

Он же сухарь противный, ему только потрахаться и потом поржать над жертвой.

Я так накручиваю себя, что начинаю отбиваться изо всех сил от Кирилла, толкаюсь в его руках, ногами пинаюсь.

— Ненавижу! — вскрикиваю, ощущая, что от рыданий голос осип.

— Значит, не безразличен, — спокойно констатирует он. — А то я уже испугался, что ты меня использовала в своих сексуальных целях.

Боже… За что?

После этих слов я перестаю отбрыкиваться в его ручищах, осознав, что совершенно бесполезно взывать к совести, заставлять криками задуматься, нет у этого похотливого мерзавца ни совести, ни мозгов!

На прощанье, как последний штрих, бью его немощным кулаком в широкое крепкое плечо с такой силой, что подкашиваются ноги. У меня, естественно, не у него.

Кирилл лихо подхватывает меня на руки и несет обратно из леса в сторону хутора. Оказавшись в его объятиях, я невольно хватаюсь за крепкую шею, и как-то само собой получается удобно устроиться. Прячу лицо у злодея на груди, потому что не хочу этого Юрия видеть, тут такой позор у меня. Лицо красное, наверно… И нос… И губы, как вареники… Всегда они первыми опухают у меня…

А этот гад… Только издевается… на руках носит.

— Вот такой ты мне больше нравишься, — усмехается Кирилл и неожиданно мягко целует меня в губы.

Просто чмокает , чуть коснувшись. И этот жест кажется мне знаковым.

Я смотрю на его профиль, льняные волосы, замечаю, какие у него длинные пушистые ресницы. И глаза, как небо, ясные. Хитрюще прищуренные.

— Нравлюсь растением молчаливым? — тихо шепчу я.

— То есть, голос потеряла, а язвить продолжила? — улыбается он, рассматривая меня. — Будешь теперь шипеть на родном языке.

— На змеином?

— Заметь, я этого не говорил, — смеется Кирилл, а затем громко и весело кричит, — Юрок! Мы в баню!

— Какая баня? — опять шиплю я и начинаю извиваться, невольно полностью подтверждая его слова.

— Горяченькая, лечебная, — поясняет Кирилл, продолжая быстро шагать в сторону речушки. — Сейчас я тебе горлышко членом прочищу, ты у меня ещё и петь будешь.

Ох… Какой все же пошляк! И юмор его солдафонский… И вообще… грубости, гадости только от него! Горло членом…

Невольно ерзаю, потому что все внутри напрягается очень даже сладко, прямо в противовес моему настроению, замечаю это несоответствие и еще больше злюсь, на себя в первую очередь.

Ну и на Кирилла заодно.

А затем замираю, потому что неожиданно прихожу к интересным умозаключениям.

Когда я захлёбывалась рыданиями, выглядя нелепо и жалко, Кирилл меня совсем по-другому воспринимал, как существо, которому нужна помощь. Обнял, попытался утешить, голос у него такой стал… Что я сразу и утешилась.

А как только стала сопротивляться, отвечать, язвить, опять появился Кирилл-мудак.

Ну, что ж, солдафонщина, я тебя раскусила.

Ты со мной, как курица с яйцом, бегать будешь. Ты у ног моих ковром расстелешься. Я не буду грубостью отвечать, забуду сарказм и едкость изведу из себя, и ты, зараза белобрысая! Ты влюбишься в меня! Потому что уже неровно дышал, я же ощущала, не просто так все было! Понимал, что что-то не то происходит, и боялся сам себя. Так и есть!

Ладно, не умею я в людях разбираться, зато в чувствах - вполне себе неплохо.

Смотрит внимательно, заботливо, умилительно даже, словно на тщательно оберегаемую подопечную. Прижимает к себе крепко, но не больно, нежно очень. А в губы чмокать кто заставлял? Порыв! Любовный порыв, который он не проконтролировал! Говорит гадости, а ведет-то себя по-другому!

Понравилась я ему, мастерски прячется, но до конца не удается это сделать. И зрачки в свете ярком - крупные, словно в эйфории, и сердце стучит сильно и неровно, явно не от нагрузки.

Я расслабляюсь полностью. Руки перестают обвивать его шею. Повисаю безвольной куклой, и голова запрокидывается назад.

— Марта! — встревоженно трясет меня Кирилл, ускоряясь. Испугался, гад?

Здесь главное - не улыбнуться.

Глава 20

Глава 20

Игра игрой, но от удара по лицу я распахиваю ресницы.

С трудом сдерживаюсь, чтобы не наорать на него опять. Не ударить в ответ, как сто процентов сделала бы раньше.

Уберегает то, что голос действительно пропал, не получится орать-то.

Да и шипеть толку нет… Солдафоны и дебилы понимают исключительно командный голос.

Лицо от пощёчины жжет, я еще шире раскрываю глаза, и смотрю на Кирилла невинно и испуганно.

Типа, ах, какая я несчастная феечка… Его же это вставляет? Ну вот и пусть… Вставится.

Он и без того себя очень даже нежно ведет.

На землю не уложил, например.

Сидит на корточках и меня держит, одной рукой под колени, а второй - под затылок. Как ребенка.

И сильный такой, надо же… Легко очень держит, спокойно. Приятно в его руках лежать.

Вообще, мы с ним тактильно очень даже совпадаем, удивительно просто. Он умудряется меня успокаивать одним только прикосновением, ласками, мягкими поглаживаниями… Хочется расслабиться и замурлыкать, словно кошка.

Еще бы рот не раскрывал при этом, цены бы ему не было…

Потому неудивительно даже, что я так легко перешла от истерики по поводу его возможных шуточек на тему моих шрамов к методичному продумыванию стратегии поведения.

Папочкины гены, наложенные на природную медлительность и хладнокровие… На этом Кирилл меня и подловил в прошлый раз, и теперь ловит.