Чертовски знаменита

– Спокойной ночи. Извини, что я так устала.

– Можешь не извиняться. – Он говорил неохотно, почти скучающе. – Это не имеет значения. На самом деле не имеет значения, Катерин.

Но она знала, что все не так. Это имело огромное значение.

Катерин еле открыла заспанные глаза в холодной утренней темноте, заслышав писк будильника на прикроватном столике, и на цыпочках прошла в гардеробную. На столе напротив туалетного столика высилась гора почты, факсов и газет, и, пока она пила крепкий кофе, принесенный Марией, ей бросился в глаза заголовок во вчерашней «Америкэн тэттлер». Ее прислала ей по факсу мать, которая приписала на полях: «Скажи мне, что это неправда».

Отрывок из «Америкэн тэттлер» от 8 сентября 1988 года.

Две ведущие дамы в угасающей мыльной опере Эй-би-эй «Семья Скеффингтонов» явно недолюбливают друг друга. Катерин Беннет, сорока трех лет от роду, играющая Джорджию-Гадюку, по слухам, безумно ревнует тридцативосъмилетнюю блистательную Элеонор Норман. Китти недавно пришлось уступить столь желаемую ею роль Эммы Гамильтон английской красавице, так что теперь она просто кипит от злости! Но Китти не намерена сдаваться.

– Она может быть моложе меня, но я разжую ее и выплюну каждый раз, когда нам придется играть вместе, – обещает Гадюка.

Катерин, обиженная тем, что Голливуд игнорировал ее годами, и обеспокоенная надвигающейся старостью, по рассказам сослуживцев, отличается такой необузданностью и требовательностью на съемочной площадке, что даже стареющий Альберт Эмори возмущается ее высокомерным поведением. Хорошо известно, что ни на один другой телевизионный канал в Голливуде Катерин Беннет никогда не пригласят.

– Черт побери, ну почему они все время льют такие помои?

– Что случилось? – В дверях появился Жан-Клод. – Что еще случилось? Господи, ну и шум ты устраиваешь, Катерин, по любому поводу.

– Взгляни. – Она показала ему газету. – Ты только взгляни. Как бы тебе понравилось, если бы такое написали о тебе! О Господи!

– Какая разница? Ты же знаешь, это все ложь.

– Какая разница?.. Какая разница? Милостивый Боже, да огромная разница, Жан-Клод, чертовски огромная разница. – Ее голос поднялся на октаву. – Каждый в этом проклятом городе прочтет эту белиберду. И решит, что тут одна правда. Это же все равно что поставить крест на карьере… Из меня мгновенно сделают изгоя. Со мной никто не захочет работать…

– Ох, заткнись, – перебил он. – Заткнись к такой-то матери, Катерин, и перестань на меня орать.

– Я ору не на тебя. – Она понизила голос, хотя все еще тряслась от гнева. – Я просто ору, и точка. Может человек иногда поорать?

– Мне кажется, последнее время ты переусердствовала. Самую малость, Катерин. Многим это не по душе, включая меня. Помнишь каплю, переполнившую чашу терпения, cherie? – Он вернулся в спальню и закрыл за собой дверь.

– О Господи, Жан-Клод, не злись на меня. Ради Бога. Не будь смешным, пожалуйста. Слушай, извини меня, я не собиралась так излишне бурно реагировать, но ведь речь идет о моей карьере, а я так потрудилась, чтоб хоть чего-нибудь добиться. Ты же это знаешь. Господи, да что с тобой? – крикнула она. – Ты мне напоминаешь зомби, Жан-Клод, я тебя… не узнаю.

– Что касается твоей блестящей карьеры, – откликнулся он, включая душ, – то только о ней ты и способна думать. На нас с тобой тебе глубоко плевать, Катерин, и так было всегда.

– Ничего подобного. Клянусь.

Она чувствовала, что в голосе появляются визгливые нотки, но, взглянув на часы, поняла, что ей надо немедленно уходить. Она не может себе позволить опоздать. Сегодня – судный день. Сегодня она узнает, умрет Джорджия или останется жить. Если она умрет, то ей останется отснять лишь одну сцену из воспоминаний Тони. С другой стороны, если она будет жить, ей сразу же придется включиться в работу: если ты победил – соответствуй. Вот только в данный момент она чувствовала себя потерпевшей неудачу.

– О Господи, Жан-Клод, мне пора ехать. Если я сегодня опоздаю, у них будет еще больше оснований прикончить меня.

Он не ответил, до Катерин доносился лишь шум воды. У нее на душ времени не осталось. Натягивая джинсы, майку и бейсболку, она вспомнила, что даже не почистила зубы. Она ринулась к умывальнику. Когда она пробегала через спальню, Жан-Клод зашнуровывал начищенные до блеска туфли с таким выражением лица, что сердце ее охватило предчувствие беды.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Ухожу, – холодно ответил он.

– Жан-Клод, не уходи так. Давай поговорим обо всем сегодня вечером.

– Ну уж нет, Катерин. – Тон стал совсем ледяным. – Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Мне все надоело. Ты всего лишь эгоистичная актриса, думающая только о себе, которой плевать откуда повыше на всех и вся, и в первую очередь на наши отношения.

– Но я считала, что у нас все прекрасно. Все было фантастически здорово с самого начала, ты ведь знаешь. – Она почувствовала, что умоляет, и возненавидела себя.

– Пока ты путешествовала, Китти, я тут всерьез призадумался. – Теперь он зашнуровывал другую туфлю. – И я решил, что я, пожалуй, больше тебя не люблю. По сути дела… – Он встал, возвышаясь над ней – внушительный вид в кашемировой водолазке, идеально отутюженных джинсах и красивых туфлях. По сравнению с ним она казалась себе жалкой, кое-как одетой простушкой.

– Мы дошли до конца дороги, Катерин.

– Нет, Жан-Клод, ты не можешь так говорить, просто не можешь.

– Очень даже могу. – Он надел твидовый пиджак, подаренный ею ко дню рождения, и, хмурясь, оглядел себя в зеркале, поправил плечи. – Я слишком долго мирился с твоими истериками, твоими страхами и любовью к себе. Ты не хочешь быть связанной со мной всерьез. Ты не хочешь выходить за меня замуж. Ты отказываешься ездить со мной в Вегас. То ты не хочешь того, то этого. Так позволь мне тебе кое-что сказать, cherie. Мне нужно продолжать жить, и я собираюсь делать это без тебя. Давно пора, радость моя. С'est la fin de l'histoire. [23]

23

Это конец истории (фр.).

– Но ведь ты говорил, что я – вся твоя жизнь… Ты говорил, что не можешь жить без меня… О Господи, Господи, что на тебя нашло, Жан-Клод?

– Спустился с небес, cherie, спустился с небес, – сказал он, небрежно опустил руку в карман, достал связку ключей, включая ключ от дома на кольце в форме сердца, и спокойно бросил их на кофейный столик.

– Посмотри на меня хорошенько, Катерин, потому что больше ты меня не увидишь. Au'voir, cherie, – сказал он, направляясь к двери. – Но не думай, все было здорово, пока оно было.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Когда Жан-Клод ушел, Катерин рыдала так долго, что глаза опухли и превратились в щелочки. Представить себе невозможно, что он ее бросил. За два месяца они даже ни разу не поссорились. Что же такое произошло в эти две недели, что превратило его в чужого, холодного человека?

– У senora все в порядке? – Послышался осторожный стук в дверь; в голосе Марии звучало искреннее беспокойство. Катерин подавила рыдания.

– Да… спасибо. Со мной все будет нормально, – хрипло прошептала она. – И, Мария, пожалуйста… позвони на студию и скажи… что со мной произошло несчастье… что я, ну, поскользнулась в ванне. Ничего серьезного. Что я приеду, как смогу. И, пожалуйста, принеси мне кофе и компресс со льдом поскорее.