Чёртовы куклы

– На что вам его сердить?

– По совести сказать, ни на что, но мне теперь взошла в голову такая фантазия, и вы со мною, с позволения вашего, ни черта не поделаете, ради всех герцогов вместе и порознь.

– Вы дерзки.

– Хотите дуэль?

– Очень хотел бы, но, к сожалению, я теперь не могу принять дуэли.

– Почему?

– Конечно, не потому, что я не желаю вас убить или страшусь быть убитым, но потому, что я состою в свите такого лица, путешествие которого не должно сопровождаться никакими скандалами.

– Хорошо, не нужно дуэли, но я вам предлагаю пари.

– Какое? в чём оно состоит?

– Оно состоит вот в чём: мне кажется, будто я знаю вашего герцога больше, чем вы.

– Это интересно.

– Да, и я это утверждаю и держу пари, что если вы передадите ему то, что я вам сказал, то он останется здесь ещё на день.

– Ни за что на свете!

– Вы ошибаетесь.

– Оставим этот разговор.

– А я вам ручаюсь, что я не ошибаюсь; он чудесно прождёт до послезавтра, и я вам советую принять пари, которое я предлагаю.

– Я желал бы знать, в чём же будет заключаться самое пари?

– В том, что если ваш повелитель останется здесь на три дня, то вы без всяких отговорок должны исполнить то, что я закажу вам; а если он не останется, то я исполню любое приказание, какое вы мне дадите. Наши шансы равны, и даже, если хотите знать, я рискую больше, чем вы.

– Чем?

– Я не буду знать, точно ли вы передадите мои слова.

– Я передам их в точности, но, в свою очередь, я могу принять ваше условие только в том случае, если в заказе, который вы мне намерены сделать в случае моего проигрыша, не будет ничего унизительного для моей чести.

– Без сомнения.

– В таком случае...

– Вы принимаете моё пари?

– Да.

– Это прелестно: мы заключаем пари на герцога.

– Мне неприятно, что вы над этим смеетесь.

– Я не буду смеяться. Пари идёт?

– Извольте.

– Я подаю вам мою руку с самыми серьёзными намерениями.

– Я с такими же её принимаю.

Молодые люди ударили по рукам, и офицер откланялся и ушёл, а Фебуфис, проводив его, отправился в кафе, где провёл несколько часов с своими знакомыми и весело шутил с красивыми служанками, а когда возвратился вечером домой, то нашёл у себя записку, в которой было написано:

"Он остается здесь с тем, чтобы быть у вас в студии послезавтра".

Фебуфис небрежно смял записку и, улыбнувшись, написал и послал такой же короткий ответ. В ответе этом значилось следующее:

"Он пробудет здесь три дня".

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Следующий день Фебуфис провёл, по обыкновению, за работой и принимал несколько иностранцев, которые внимательно осматривали его талантливые работы, а втайне всего более заглядывали на Messaline dans la loge de Lisisca, которая занимала большое и видное место. Картина во весь день не была задёрнута гобеленом, и её видели все, кто посетил студию.

Потом Фебуфис был во всех тех местах, которые имел в обычае посещать ежедневно, но вернулся домой несколько ранее и, запершись дома с слугою, занялся приведением своей мастерской в большой порядок.

Семейство желчного, больного скульптора, обитавшее в нижнем жилье, которое находилось под ателье Фебуфиса, очень долго слышало шум и возню от передвигания тяжёлых мольбертов. Можно было думать, что художник наскучил старым расположением своей мастерской или ему, может быть, пришла фантазия исполнить какую-нибудь новую затею с Messaline dans la loge de Lisisca.

Это так и было.

На следующий день догадки нижнего семейства подтвердились и разъяснились: тотчас после ранней сиесты мастерскую Фебуфиса посетил именитый путешественник в сопровождении двух лиц из своей свиты.

Один из них был престарелый, но молодящийся сановник, во фраке и с значительным количеством звёзд. Он был первый советник герцога по всем делам, касающимся иностранных сношений, и занимал должность начальника этого ведомства. В числе звёзд, украшавших его лацкана, были и такие, которых никто другой, кроме его, не имел. Старец носил превосходно взбитый на голове парик, блистал белейшими зубами и был подрисован и зашнурован в корсет. Лета его были неизвестны, но он держался бодро, хотя и вздрагивал точно под ударами вольтова столба. Чтобы маскировать это непроизвольное движение, он от времени до времени делал то же самое нарочно. В существе это была дипломатическая хартия, вся уже выцветшая, но ещё кое-как разбираемая при случае. В нём была смесь джентльмена, маркиза и дворецкого, но утверждали, будто в делах он ловок и очень находчив. Другой при герцоге был тот самый молодой адъютант, с которым Фебуфис держал своё пари о "завтра и послезавтра".

Сам герцог и оба его провожатые были в обыкновенном партикулярном платье, в котором, впрочем, герцог держался совсем по-военному. Он был представительный и даже красивый мужчина, имел очень широкие манеры и глядел как человек, который не боится, что его кто-нибудь остановит; он поводил плечами, как будто на нём были эполеты, и шёл легко, словно только лишь из милости касался ногами земли.

Взойдя в atelier {мастерскую - франц.}, герцог окинул всё помещение глазами и удивился. Он как будто увидал совсем не то, что думал найти, и остановился посреди комнаты, насупив брови, и, оборотясь к адъютанту, сказал:

– Это не то.

Адъютант покраснел.

– Это не то, - повторил громко герцог и, сделав шаг вперед, подал художнику руку.

Фебуфис ему поклонился.

– А где же это?

Фебуфис смотрел с недоумением то на герцога, то на его провожатых.

– Я спрашиваю это... то, что у вас есть...

– Здесь решительно всё, что может быть достойно вашего внимания.

– Но было ещё что-то?

– Кое-какой хлам... пустяки, недостойные вашего внимания.

– Прекрасно... благодарю, но я не хочу, чтобы вы со мною чинились: не обращайте внимания, что я здесь, и продолжайте работать, - я хочу не спеша осмотреть всё, что есть у вас в atelier.

И он начал скоро ходить взад и вперёд и вдруг опять сказал:

– Да где же, наконец, то?

– Что вы желаете видеть?
– спросил Фебуфис.

– Что?

Герцог гневно метнул глазами и не отвечал, а его адъютант стоял переконфуженный, но статский сановник шепнул:

– Герцог хочет видеть ту картину... ту вашу картину... о которой все говорят.

– Ах, я догадываюсь, - отвечал Фебуфис и откатил подставку, на которой стояло обёрнутое лицом к стене полотно с новым многоличным историческим сюжетом.

– Не то!
– вскричал герцог.
– Что изображает эта картина?

– Она изображает знаменитого в шестнадцатом веке живописца Луку Кранаха.

– Ну?

– Он, как известно, был почтён большою дружбой Иоанна Великодушного.

– А что далее?

– Художник умел быть благороднее всех высокорожденных льстецов и царедворцев, окружавших Иоанна, и когда печальная судьба обрекла его покровителя на заточение, его все бросили, кроме Луки Кранаха.

– Очень благородно, но... что ещё?