Чёртовы куклы
Шрифт:
– Да.
– В этой истории я оказываюсь немножко причинен... Я был бы очень рад быть вам полезен.
– Я на это не рассчитывал; но вы были мой гость, и я не хотел, чтобы о вас говорили неуважительно.
– Вы поступили очень благородно. Сколько стоит "Кранах"?
Фебуфис сказал цену.
– Это дёшево. Я её покупаю и плачу вдвое.
– Это сверх меры, и я...
– Ничего не сверх меры: благородная идея дорого стоит. И, кроме того, во всяком случае, я ещё ваш должник. Скажите мне, куда вы теперь намерены уехать и что намерены делать?
– Я застигнут врасплох и ничего не знаю,
– Обдумайтесь
– Да, ваша светлость.
– Это нехорошо. Я могу просить за вас.
– Покорно вас благодарю. Я не желаю прощения.
– Дурно. Впрочем, все вы, художники, всегда с фантазиями, но я хотя и не художник, а мне тоже иногда приходят фантазии: не хотите ли вы ехать со мною?
– Как с вами? Куда?
– Куда бог понесёт. Со мною вы можете уехать ранее, чем вам назначено, и мы посетим много любопытных мест... Кстати, вы мне можете пригодиться при посещении галерей; а я вам покажу дикие местности и дикий воинственный народ, быт которого может представить много интересного для вашего искусства... Другими никакими соображениями не стесняйтесь - это всё дело товарища, который вас с собой приглашает.
Фебуфис стоял молча.
– Значит, едем?
– продолжал гость.
– Сделаем вместе путешествие, а потом вы свободны. Рука ваша пройдёт, и вы опять будете в состоянии взяться за кисти и за палитру. Мы расстанемся там, где вы захотите меня оставить.
– Вы так ко мне милостивы, - перебил Фебуфис, - я опасаюсь, как бы мысль о разлуке не пришла очень поздно.
Гость улыбнулся.
– Вы "опасаетесь", вы думаете, что можете пожелать расстаться со мною, когда будет "поздно"?
Фебуфис сконфузился своей неясно выраженной мысли.
– Ничего, ничего! Я люблю чистосердечие... Всё, что чистосердечно, то всё мне нравится. Я приглашаю вас быть моим товарищем в путешествии, и если вы запоздаете расстаться со мною на дороге, то я приглашаю вас к себе и ручаюсь, что вам у меня будет не худо. Вы найдёте у меня много дела, которое может дать простор вашей кисти, а я подыщу вам невесту, которая будет достойна вас умом и красотою и даст вам невозмутимое домашнее счастье. Наши женщины прекрасны.
– Я это знаю, - отвечал Фебуфис.
– Только они прекрасные жены, но позировать в натуре не пойдут. Так это решено: вы мой товарищ?
– Я ваш покорнейший слуга.
– Прекрасно! И вы с этой же секунды увидите, что это довольно удобно: берите шляпу и садитесь со мною. Распоряжения и сборы об устройстве вашей студии не должны вас волновать. При ране, хотя бы и не опасной, это вредно... Доверьте это ему.
Гость показал глазами на своего адъютанта и, оборотясь слегка в его сторону, добавил:
– Сказать в посольстве, что они отвечают за всякую мелочь, которая здесь есть. Всё уложить и переслать на мой счёт, куда потребуется. Положитесь на него и берите вашу шляпу.
Фебуфис протянул руку провожатому и сказал:
– Мы квиты.
Тот вспыхнул.
Герцог посмотрел на молодых людей и произнес:
– Что между вами было?
– Пари, - ответил Фебуфис и коротко добавил, что граф ему проиграл маленькую услугу и теперешние его заботы он принимает за сквитку.
– И прекрасно! Честный человек всегда платит свои долги! А в чём было пари?
Фебуфис опять взглянул в лицо адъютанта, и ему показалось, что этот человек умрёт сию минуту.
– Извините, ваша светлость, - сказал
Фебуфис, - в это замешано имя третьего лица.– Ах, тайна! Что есть тайна, то и должно оставаться тайною. Я не хочу знать о вашем пари. Едем.
Фебуфис вышел вместе с герцогом и с ним же вместе уехал в роскошное помещение его посла.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Известие о том, что Фебуфис так спешно покидает Рим, и притом в сообществе могущественного лица, мгновенно облетело все художественные кружки. Фебуфис теперь не удалялся из Рима как изгнанник, а он выступал как человек, который одержал блистательную победу над своими врагами. Никто не сомневался, что Фебуфис не испугался бы изгнания из Рима и, может быть, вышел бы отсюда ещё с какою-нибудь новою дерзостью, но выйти так величественно, как он теперь выходит с могущественным покровителем, который добровольно назвался его "товарищем", - это было настоящее торжество. Все говорили: "А герцог-то, значит, совсем не такой грубый человек, как о нём рассказывают. Вон он как прост и как приветлив! Что ни говори, а он достоин симпатий!"
И вот молодые художники - все, кто знал Фебуфиса, побросали работы и весёлою гурьбой отправились на первую станцию, где надлежало переменять лошадей в экипажи путешественника и его свиты. Все они хотели проводить товарища и даже приветствовать его великодушного покровителя. В числе провожатых находились и Пик и Мак.
Здесь были цветы, вино, песни и даже было сочинено наскоро величанье "покровителю художников".
Герцог был очень доволен сюрпризом: он не спешил прерывать прощание товарищей и даже сам поднял бокал за "товарищей" и за процветание "всего изящного и благородного в мире".
Это возбудило такой всеобщий восторг, что герцог уехал, сопровождаемый долго не умолкавшими кликами самого непритворного и горячего восторга.
Экипаж, в котором ехали Фебуфис и адъютант, с разрешения герцога остался здесь до утра, когда оба путешественника были уложены в коляску и, удаляясь, должны были долго слышать вслед за собою нетрезвые крики друзей, смешивавших имена Луки Кранаха с именем Фебуфиса и имя герцога с именем Иоанна Великодушного. Более всех шумел Пик.
– Нет, каков герцог! Каков этот суровый, страшный герцог!
– кричал он весь в поту, с раскрасневшимся лицом.
– Смотри, будь счастлив, Фебуфис!- вторили Пику другие.
– О, он будет счастлив! Он должен быть счастлив с таким покровителем!
– Ещё бы! такое покровительство хоть кого выведет к всемирной славе, тем более Фебуфиса. Но как он это обделал!
– А это штука, но что бы кто ни говорил, я ручаюсь за одно, что Фебуфис не дозволил себе ничего такого, что бы могло бросить тень униженного искательства на его поведение!
– Конечно, конечно!
– Я там не был, но я это чувствую... и я за это ручаюсь, - настаивал Пик.
– Конечно, конечно!.. Из нас никто там не был, но мы все ручаемся, что Фебуфис не сказал ни одного унизительного слова, что он не сделал перед герцогом ни одного поклона ниже, чем следует, и вообще... он... вообще...
– Да, вообще... вообще Фебуфис - благородный малый, и если скульптор имеет об этом иное мнение, то он может потребовать от каждого из нас отдельных доказательств в зале фехтовальных уроков, а Фебуфису мы пошлём общее письмо, в котором напишем, как мы ему верим, как возлагаем на него самые лучшие наши надежды и клянёмся ему в товарищеской любви и преданности до гроба.