Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современника
Шрифт:
Этими двумя лицами не ограничивался круг людей, завладевших доверием Сухомлинова и вместе с тем в той или иной степени причастных к военному шпионажу. Был ли, однако, сам Сухомлинов, как это впоследствии утверждали, сознательным пособником этих темных личностей? Это более чем невероятно. Личный интерес Сухомлинова, достигшего поста министра, осыпанного царскими милостями, слишком этому противоречил. Обнаруженные у него после ареста довольно крупные денежные суммы (около 700 тысяч рублей) были все-таки слишком ничтожны для того, чтобы усматривать в них оплату его предательства. Это предательство, будь оно в действительности, дало бы ему неизмеримо более крупные, миллионные суммы. Наконец, происхождение обнаруженных у него сумм следствием было выяснено. Источником
Действительно, после кончины своей второй жены он сошелся с некоей г-жой Бутович. Добившись путем самого невероятного нарушения существовавших по этому предмету правил, ее развода с г. Бутовичем, Сухомлинов на ней женился. Но г-жа Бутович, превратившись в г-жу Сухомлинову, оказалась новым изданием второй жены Сухомлинова. Безумные траты на туалеты с частыми поездками за ними в Париж, а в особенности открытый для всех званых и незваных роскошный стол вызывали огромные расходы, которых не могли покрыть ни получавшееся Сухомлиновым удвоенное по Высочайшему повелению министерское содержание, ни весьма значительные прогонные деньги по специально предпринимаемым им служебным поездкам[684] в столь отдаленные края, как Туркестан и Владивосток. Пришлось прибегнуть еще и к взяткам, но и тут все же в форме как будто невинной, а именно биржевой игры, которую вел за него без всякого риска для Сухомлинова банк[685].
Да, для получения весьма крупных сумм Сухомлинову не было никакой надобности продавать родину и идти на сопряженный с этим безмерный риск. Предателем и изменником Сухомлинов не был. И тем не менее факт его окружения патентованными шпионами неопровержим. Объясняется это, надо полагать, невероятным природным легкомыслием Сухомлинова. В шпионство Альтшулера и Мясоедова Сухомлинов не верил и притом никаких секретных сведений им, конечно, не передавал, но по каким-то тайным причинам, приведшим, между прочим, к дружбе его третьей жены — ех Бутович[686] — с женой Мясоедова, не желал официально выяснить, что именно представляли эти люди. Что же касается Альтшулера, то нужные ему для оправдания своей деятельности перед австрийским Генеральным штабом сведения он, несомненно, мог получать от одной близости к военному министру. Этому в высшей степени содействовало одно из свойств Сухомлинова, а именно неумение хранить в тайне какой-либо секрет. Наоборот, у него была какая-то неудержимая потребность всякое секретное сведение кому-либо разболтать.
Словом, Сухомлинов был весьма плохой министр в военно-научном отношении, оставшийся на уровне тех военных знаний, которые он вынес в конце 80-х годов прошлого века из Академии Генерального штаба, ибо с годами он обленился и за движением военной науки совершенно не следил.
Более чем неразборчивый в добывании денежных средств, он был, кроме того, преступно легкомыслен и, наконец, даже давал возможность окружающей его темной компании извлекать из себя сведения, касающиеся обороны государства, но все же сознательным, активным, а тем более продажным изменником он не был.
Предание Сухомлинова суду было, во всяком случае, одним из выдающихся русских событий периода мировой войны. Насколько это было тактически правильным — вопрос спорный. В то время как оппозиционные элементы этого всячески добивались в интересах как отвлеченной справедливости, так и очернения существующего строя, правые эту меру определенно порицали. Они говорили, что во время войны скандальный процесс, раскрывающий все наши военные недочеты, не исправит этих недочетов, а лишь подрывает веру и войска, и всего населения страны в конечный успех войны.
Как бы то ни было, увольнение Сухомлинова
было столь же приветствовано общественностью, как и назначение на его место А.А.Поливанова. Партия кадетов, которая оказывала наибольшее влияние на формирование общественного мнения, считала Поливанова более или менее своим человеком. С Гучковым Поливанов был в личных дружеских отношениях. Правда, правые не доверяли лояльности Поливанова и предпочли бы видеть на посту военного министра более близкое им лицо, но определенного кандидата они не имели и поэтому мирились с Поливановым.Как военный министр Поливанов был неизмеримо выше Сухомлинова. Знающий, серьезный, работящий, хорошо знакомый со всем аппаратом военного ведомства, он относился к возложенным на него обязанностям с полной добросовестностью. Уменье ладить с законодательными палатами было несомненным его большим плюсом.
Увы, как человек Поливанов оказался впоследствии достойным полнейшего презрения, но выяснилось это только после революции, оказавшейся для многих весьма неблагоприятным оселком. В качестве председателя учрежденной при Временном правительстве комиссии по выработке «прав солдата» Поливанов не только не сумел дать работе комиссии такое направление, при котором была бы в должной мере сохранена воинская дисциплина, но присоединил и свой голос к проекту, при осуществлении которого армия неминуемо превращалась в разнузданную, бесчинствующую толпу. Последнее, как известно, и произошло после утверждения означенного проекта Керенским, заменившим ушедшего Гучкова.
Назначение Поливанова было явной уступкой общественному мнению; так оно и было понято парламентскими кругами, тем более что оно сопровождалось назначением на место уволенных Маклакова и Саблера двух лиц, избранных из среды общественности, а именно кн. Н.Б.Щербатова, поставленного во главе Министерства внутренних дел, и А.Д.Самарина. Оба эти лица пользовались прекрасной репутацией.
Самарин, московский губернский предводитель дворянства, принадлежал ко всеми уважаемой славянофильской семье. Весьма правые убеждения Самарина были разумеется, неприемлемы для оппозиции, но принадлежность его к общественным кругам, а в особенности тот ореол нравственной чистоты, который окружал его имя, не давали возможности критиковать его включение в ряды правительства.
Кн. Н.Б.Щербатов был известен как выдающийся сельский хозяин, сумевший в качестве председателя полтавского сельскохозяйственного общества придать деятельности этого общества исключительную плодотворность. Полтавский губернский предводитель дворянства, а затем член Государственного совета по избранию полтавского земства, Щербатов был назначен еще до войны главноуправляющим Государственным коннозаводством и на этом месте, по отзывам специалистов, сумел дать порученному ему делу новую и весьма разумную постановку.
Чрезвычайно приятный в общении и мягкий в обращении как с равными, так и с подчиненными, Щербатов принадлежал к числу тех довольно редких людей, «которые имеют множество друзей и ни одного врага».
Прямой, честный, принявший Министерство внутренних дел с величайшей неохотой, вполне постигавший, что русские культурные круги — дворянские и земские — отнюдь не революционны и что самая их оппозиционность — результат длительного недоразумения, он, казалось, был вполне на месте, занимая пост министра внутренних дел.
Увы, на практике ни Самарин, ни в особенности Щербатов не оказались на высоте положения данного момента. Русский бюрократический слой имел, разумеется, свои недостатки, но обладал все же знанием административной техники. Самарин и Щербатов были дилетанты, и этот их дилетантизм сказался очень скоро.
Щербатов решил «почистить» губернскую администрацию и ради этого сменил множество старых губернаторов, заменив их земцами. Но эти последние, превратавшиеся в бюрократов, тотчас впитали все недостатки бюрократии, не восприяв, однако, ее технических навыков. Не проявил Щербатов и той энергии, той силы воли, без которых власть перестает быть властью и становится игрушкой разнообразных общественных течений.