Червь 5
Шрифт:
Зрение вернулось не сразу, понадобились какие-то секунды, но «труперс» именно того и добивался. Стальное лезвие пронеслось у моего лица, оставив на лбу глубокий порез. Не откинься я вовремя, и быть может сейчас бы рухнул на землю с раскроенной головой, из которой сочились бы мозги.
Игра становилась всё опасней и опасней. «Труперс» учился на глазах, нашёл слабое место, и теперь все удары были нацелены мне в голову.
Мне нужно избавиться от лишнего. Мне нужно высвободить меч!
Я не стал развязывать на шее узел от шнурков плаща; схватил его и резко дёрнул. Верёвка лопнула, плащ быстро скатился по моему доспеху
Появление длинного кровавого лезвия запачканным тонким слоем гноя стало настоящим сюрпризом для «труперса». Лёгкая победа превратилась в болезненное поражение.
Каменное лицо не в состоянии было изобразить хоть что-то. Глаза уставились на мои руки, губы не шевелились. Он словно был каким-то неодушевлённым роботом, выполняющим простейшие указания. Но вот его неуверенные движения, потряхивания рук и неловкое похлопывание ладонями по груди выдавали в нём растерянного человека. Уродливый воин нащупал нагрудной подсумок, даже успел запустить в него ладонь за очередной колбой, но было уже поздно.
Я замахнулся и ударил. Сжимающая глиняную колбу кисть взмыла в воздух, крутанулась пару раз и рухнула на землю. Воин завопил. Заливающаяся гноем культя тряслась от боли, а белые глаза были намертво прикованы к огромной ране. Это была моя секунда. Смертельная секунда промедления.
Я сделал всего один шаг и обрушил меч на голову «труперса». Череп раскололся без особых усилий. Хруст кости и чавканье мозга раздались в прохладном вечернем воздухе, заполнив моё сердце успокоением. Двумя проблемами меньше.
Два огромных тела тихо валялись недалеко друг от друга в собственных лужах густого ихора. Они быстро умолкли, но тишина так и не наступала. В паре десятков шагов Осси продолжала отчаянно бросаться на Бориса, а Дрюня всё никак не мог перехватить инициативу в свои руки.
У меня родилась идея. Если Бориса нельзя убивать, то надо попробовать его хорошенько оглушить.
Я быстро прильнул по очереди к трупам. Особо не церемонясь, содрал с одно нагрудный ремень, со второго забрал оставшиеся колбы. Даже оказалась одна лишняя. Без особых размышлений я тут же её применил, швырнув в сторону Бориса.
Внутри колбы оказалась жидкость для разжижения кожи. Огромное серое пятно быстро расползалось по необъятной спине Бориса, особо не причинив ему вреда. Он даже не заметил ничего, всё также яростно продолжал разрывать перед собой воздух секирой, держа на безопасном расстоянии Осси и Дрюню. Хотя, глядя на всё это со стороны, было ясно одно — мои друзья для него особой опасности не представляли. Понимал это Борис? Или слепо рубил воздух, в надежде повалить к своим ногам изрубленные тела?
Глава 2
Толстый ремень из дублённой кожи с просторными подсумками удобно расположился у меня на груди. Слегка заляпан чужим гноем и немного воняет, но моему делу это не помешает. Теперь я знаю, что стеклянный пузырёк — выделения кусачих мух, а глиняная колба — светошумовая граната. Её я первым делом и выудил из грязного подсумка.
— Борис! — кричу я в спину гнойному воину, размахивающему перед собой секирой. — Где твоя
прекрасная седая грива? Где твои блестящие волосы до самых плеч? Старость всё забрала?Он словно не обращал на меня внимания, продолжал грозно рычать, напирая на Дрюню как паровоз.
— Осси! — крикнул я, — Глаза! Закрой глаза!
Красивая воительница в кожаном доспехе, с уродливым мечом и огромной огненной косой отпрыгнула от гнойного воина и опустила голову. Будем считать, что она меня услышала.
Я швырнул глиняный пузырёк левой рукой. Всё как учил Борис. Жаль, что его уроки и оружие обернулись против него самого. Какая горькая ирония. Дядя сам во всём виноват. Слишком огромный кусок торта решил себе заграбастать.
Колба разбилась об огромный гнойный нарост на широкой спине и выпустила наружу ослепительно яркую вспышку. Горячая волна ударила мне в лицо, и сразу же последовал оглушительный хлопок. За свой слух я мог не беспокоится, нахожусь на безопасной дистанции, но вот что сейчас в голове у Бориса — одному ему известно. Он не ослеп, но вот то, что по слуховому аппарату прилетело знатно — было заметно невооружённым взглядом.
Мерзкая секира из двух грубо срезанных лиц вслепую рубануло воздух вокруг Бориса, после чего начала заваливаться в бок, утягивая с собой пошатывающегося воина. Борис с трудом держался на ногах. Спотыкаясь, сделал пару тройку шагов и рухнул на колено. Правой рукой он продолжать сжимать древко секиры, когда ладонь левой руки прижал к уху.
Получилось! Надо добить!
Занеся над правым плечом меч, я подбежал к склонившемуся Борису и ударил. Плоская сторона меча с гулом разорвала воздух и со всей силой обрушилась на висок Бориса. Скрежет зубов и треск лопающейся черепице любого могли ударить по нервам, я не исключение. Меня даже тряхануло. Но на место отвращения быстро пришло успокоение. В рука еще теплилась дрожь от удара, когда на моём лице выступила улыбку от увиденного.
Двуликая секира выпала из рук, уродливое тело Бориса швырнуло вперёд. Затянутые гнойной коркой пальцы вгрызлись в утоптанную землю, с трудом сдерживая массивное тело навесу.
Вот она, власть! Превратила человека в уродца, да еще и нагнула раком. И кто он теперь? Да никто! Стоит передо мной на коленях, как грязная собачонка и мычит!
Я лишил Бориса нагрудного и поясного ремня, срезав их мечом. Они ему больше не к чему. А вот я хотел кое-что для себя найти. Они точно должны быть здесь! Он всегда таскает их с собой!
— Дрюня! — кричу я. — Иди быстрей сюда!
Нагрудный ремень Бориса я не стал обыскивать, а вот подсумки на поясе проверил все. И бинго! Свёрток некогда белой ткани был измазан густым ихором, но именно это и была его зада, иначе как бы Борис сохранил в целости эти прекрасные три сигариллы! Во втором подсумке я нащупал серебряную коробочку — его любимая зажигалка.
— Дрюня! — снова крикнул я.
Ответа не последовало, звука нарастающих шагов тоже.
— Инга! — завопила Осси.
Я обернулся. Нашёл глазами своих друзей. Блять! Дело дрянь!
Осси стояла на коленях возле валяющегося на спине Дрюни. Вид его не сулил ничего хорошего. Дыра на брюхе стала еще больше, а грудные пластины украсились двумя огромными порезами, из которых сочился серебристый гной. Секира рубила Дрюню как острый нож тонкую газету. Полученная травма в прошлой схватке приблизила финал сражения.