Червонные сабли
Шрифт:
– Почему плачет?
– удивился Ленька.
– Олеко Дундича убили под Ровно, - объяснил Махметка.
Новость была печальной. Олеко Дундича любили в буденновской армии за бесстрашный характер. Многому научился у него Сергей Калуга и теперь тяжело переживал потерю друга и командира.
– Кто сказал, что Дундича убили?
– Ока Иванович.
– А он здесь?
– изумился Ленька, - Ведь он на Западном фронте?
– Вчера у нас был. Обещался еще раз прийти.
Ленька так поразился и обрадовался этому известию, что в первую минуту не нашелся, что сказать, и молча смотрел на Махметку.
Махметка, желая припугнуть товарища, заглянул под вагон и крикнул:
– Сергей, тикай, паровоз идет!
Сергей не спеша вылез, и Ленька не сразу узнал дружка: куда девалась забубённая шевелюра, остригли в лазарете под машинку.
– Здорово, Юзовка!
– Здравствуй, Калуга. Чего застряли здесь?
– Не пускают. Говорят, Западный фронт отходит на второй план. Появился другой, поважнее... Только ведь из нас бойцы липовые: кавалерия без коней, лазаретная команда. А ты никак трубачом заделался?
– И Сергей потрогал Ленькину сигналку.
– В лазарете один боец подарил, учусь играть...
Махметка с завистью поглядывал на Ленькины шпоры, наконец не выдержал соблазна и предложил:
– Давай манять шпора!
– Смотря что взамен дашь...
За минутку Махметка сбегал в штабной вагон и вернулся со свертком.
Бойцы с интересом глядели, как Махметка осторожно развертывал газету, точно там была жар-птица. В свертке оказались галифе огненно-красного цвета, и не просто галифе, а «колокольчики» с навесными боками, да еще подшитые кожей на сиденье.
У Леньки загорелись глаза.
– Меняюсь.
– Снимай шпора, - решительно сказал Махметка.
Ленька отстегнул шпоры и, точно не веря, что так легко выменял драгоценную вещь, протянул их Махметке. Тот с жадностью схватил шпоры, будто в них и состояло все счастье. Оба чувствовали себя неловко: каждому казалось, что он обманул товарища.
– Вот возьми зажигалку в придачу, - сказал Ленька.
– Не надо!
– Тогда расческу бери. Алюминиевая...
– Не надо!
Махметка и в самом деле чувствовал себя счастливым: к такой сабле да еще серебряные шпоры!
Ленька примерил галифе: чуть великоваты. Буденновцы щупали сукно, смеясь, хлопали ладонями по кожаному заду.
– К таким галифе да сапожки бы!
– сказал Сергей.
Не успели поговорить об этом, как явились сапоги. Их принес Антоныч. Сапожки были аккуратные, мягкие, на кожаной подметке.
– Если ты теперь трубач, носи на здоровье. Трубача должны видеть за версту!
Сергей снял свою кубанку с зеленым верхом и золотым перекрестьем, нахлобучил Леньке на голову.
– Трубача должны видеть за десять верст!
Петро Хватаймуха тоже желал внести свой вклад и откуда-то принес новую трубу.
– Трубача должны видеть за сто верст!
– А теперь сыграй, - сказал Сергей.
– Правда, Ленька, сыграй. Сердце соскучилось по сигналам, - попросил Хватаймуха.
– Здесь город, переполошим всех.
– Скажешь, я разрешил, - пошутил Сергей.
Ленька вскинул трубу, и заулыбались бойцы, узнали
знакомый до боли кавалерийский призыв:Всадники-други,
В поход собирайтесь,
Радостный звук
Вас в бой зовет!
– Здорово! А ну еще!
– просил Хватаймуха.
Ленька заиграл «Коноводов»:
Коноводы, поскорей
Подавайте лошадей,
Подавайте лошадей,
Подавайте лошадей!..
– Ай да Ленька!
– хвалили бойцы, а он сам уже разохотился и трубил под смех товарищей:
Сколько раз говорил дураку:
Не держись за луку!..
2
Можно было подумать, что Ока Иванович Городовиков ожидал Ленькиного сигнала, потому что явился в ту самую минуту, когда заливисто пел горн.
Начальник Четвертой кавалерийской дивизии армии Буденного увидел трубача и остановился руки в боки.
– Что я вижу?
– воскликнул он, изображая на лице шутливый испуг.
– Архангел в красных галифе коноводов сзывает!
Ленька оборвал сигнал и, радостный, замер с трубой в руке.
– Значит, выжил, Ленька? Не берет нас с тобой ни пуля, ни сабля. А ну, дай поглядеть на тебя. Хорош! Гусар, ей-богу, гусар! А труба твоя очень кстати. «Большой сбор» умеешь играть? Труби вовсю, будет важное сообщение.
Ленька замешкался, вспоминая мелодию сигнала, потом поднял горн, и над станицей зазвучал волнующий призыв:
Слушайте все, и все исполняйте!
Сберитесь, быстрее сомкнитесь,
Всадники ратные,
Бурею ринуться, саблею тешиться.
Дружно мы сломим врага.
Слушайте, всадники-други,
Звуки призывной трубы...
Оживился эшелон. Не прошло и трех минут, как вдоль вагонов выстроилась длинная шеренга красноармейцев. Никто ими не командовал, сами становились - сказывалась буденновская дисциплина. Ленька последним занял место на правом фланге, где положено стоять трубачу.
Комдив Городовиков, невысокого роста, туго затянутый ремнями и оттого стройный, в знакомой всем буденновцам серой папахе, в красноармейской гимнастерке с орденом Красного Знамени, молча стоял перед строем. Он пощипывал черные усики и слегка усмехался, точно знал заранее, как будут озадачены бойцы его сообщением.
– А вас немало набирается. Пожалуй, не меньше эскадрона будет, а?
– Берите выше, товарищ начдив, - послышался ответ.
– Когда мы выезжали из Сальска, не было эскадрона, а пока ехали, обросли добровольцами. Теперь без малого дивизион.
– Добре...
– заключил Ока Иванович, а сам продолжал разглядывать бойцов, узнавал ветеранов-буденновцев.
– Хватаймуха, ты чего прячешься?
– Загордился Хватаймуха, - послышался чей-то насмешливый голос.
– Мы его переименовали в Хватаймясо.
– За что же такое повышение?
– спросил Ока Иванович под смех бойцов.
– Порося принес к обеду!
– Ай-ай, как нехорошо!
– покачивал головой Городовиков.
– Разве можно красть? Надо взять так, чтобы никто не видел. А воровать боже упаси...