Червонные сабли
Шрифт:
Щаденко развернул газету и некоторое время молча, с улыбкой рассматривал крикливые заголовки статей, отчаянные призывы освободить от большевиков «многострадальную Россию». Смешно выглядели объявления. Какой-то чудак-помещик, сидя в Крыму, продавал имение под Харьковом. Баронесса за сходную плату предлагала уроки французского языка.
Неожиданно Щаденко громко рассмеялся:
– Ты, послушай, Ока Иванович, что они пишут:
«Севастополь, 25 марта. По случаю назначения нового главкома русской освободительной армии в Морском соборе был совершен молебен. В присутствии высшего офицерства, купцов и дворянства епископ Вениамин благословил его превосходительство Петра Врангеля страстной проповедью.
– Новый царь объявился: его величество Петр Четвертый, - с усмешкой сказал Городовиков.
– Только мы этого царя уже били. Помнишь, он у Деникина кавалерией командовал? Так что царь этот уже бегал от нас, только пятки сверкали...
– Сам Врангель, как видно, забыл об этом, - добавил Щаденко.
Ока Иванович заметил пробегавшего Махметку, и окликнул его:
– Махметка, как смотришь на Врангеля?
– Прямо смотрю, товарищ командующий, не моргаю.
– Это я знаю, что не моргаешь. А побьем мы его?
– Секим башка!
– И Махметка потянул из ножен кривое лезвие сабли, явно рассчитывая вызвать у командарма зависть: даже у него нет такой сабли!
– Махметка, тебе боевое задание: на следующей станции добыть кипятку.
– Есть кипяток, товарищ командующий!
В один миг сбегал Махметка в соседнее купе и принес флягу в суконном чехле.
– Молодец разведчик!
– похвалил Щаденко, принимая от Махметки флягу.
– Зови сюда своих дружков.
Через минуту командирское купе заполнили бойцы. Они принесли свои кружки, сухари, сахарный песок с примесью махорки, расселись тесно на лавках и принялись завтракать, оживленно переговариваясь.
– Товарищ командующий!
– обратился к Городовикову Петро Хватаймуха.
– Когда же нам коней дадут? Ну какой из меня кавалерист - ни шашки, ни коня, хоть бери кочергу и на козу сидай.
– Коней будем добывать в бою, - ответил Городовиков.
– Так у нас, буденновцев, заведено. Ты, Хватаймуха, разведчик, тебе и карты в руки... Когда я был молодым, знаешь какие бублики закручивал!
– Расскажите, товарищ командарм.
– Гм... расскажите. Я бы сказал, да не поверите.
– Поверим, - засмеялись бойцы.
– Сам себя выслеживал. Может такое быть или нет?
– спросил Городовиков.
Бойцы привыкли к тому, что Ока Иванович без шутки не обходится. Так и вышло.
– Было это в ту пору, когда я верой и правдой служил царю-батюшке...
– начал свой рассказ Ока Иванович.
– Однажды после ранения решил я не возвращаться на фронт: тогда мы с германцами воевали. Дал я взятку госпитальному писарю, и устроил он меня взводным в Тридцать девятую казачью сотню, что охраняла завод капиталиста Пастухова в Сулине. Был на том заводе кузнец дядя Миша Кучуков. Он меня, темного в политике человека, втягивал в дела революции. Сначала я на сходках рабочих бывал, потом и листовки стал распространять. Принес их в казарму и рассовал казакам под подушки, вложил в карманы шинелей. Наутро замечаю: казаки таятся от меня - я ведь взводный командир - украдкой читают листовки. Дошел слух о прокламациях до есаула, вызвал он меня в канцелярию, прикрыл плотнее дверь и говорит: «Городовиков, даю тебе секретное поручение: проследи, кто разбрасывает листовки, и донесешь мне».
– «Слушаюсь, ваше благородие!» - а сам в ту же ночь опять листовки подсунул казакам. Снова зовет меня есаул:
«Что же ты, Городовиков, плохо смотришь или, может, заметил кого?» - «Никак нет, ваше благородие, никого не поймал».
– «Черт знает что творится! Следи лучше, Городовиков, награду обещаю!».
– «Так точно, ваше благородие, буду следить».
– «Как поймаешь, веди ко мне!» - «Приведу, ваше благородие».
– «Я с этого бунтовщика шкуру спущу».
–
– «Иди».
– «Слушаюсь». Я крутанулся по всем правилам и... пошел к своему другу, кузнецу дяде Мише, за листовками... Надо же было услужить царю-батюшке...
Долго не умолкал в вагоне веселый смех.
За окном бежали поля. Солнце заглядывало в окна вагона, а когда, поезд делал крутой поворот, опять исчезало. Вдруг бойцы припали к окнам - увидали черную пирамиду в открытой степи.
– Что за гора? Вот так чудо! Леньку позовите.
– Террикон шахты, - объяснил Ленька, стоявший сзади.
– Пустая порода - по-народному называется глей.
– Как же ты жил здесь, бедняга?
– подковырнул товарища Сергей.
– Ни единого деревца.
– Ничего ты в красоте не понимаешь, - обиделся Ленька и подошел к Городовикову.
– К Юзовке подъезжаем, товарищ командарм.
– Вижу.
– Конь Валетка меня ждет, сильно ученый. Можно съездить за ним? Город наш от станции в семи верстах, и я мигом прискачу.
– Отпустим, Ефим Афанасьевич?
– За верность боевому другу-коню надо отпустить.
Поезд затормозил, и никто не заметил, когда Ленька спрыгнул с подножки и куда-то исчез.
2
Станция Юзово - островок в степи, пропахший жужелицей и мазутом. Низкий кирпичный вокзал с деревянным перроном. Под ногами хрустят крошки угля. Постройки черны от копоти, а на все четыре стороны раскинулась полынная степь с цветами донника, шипшины и молочая. В поселке белые хаты, обсаженные вишнями, сливами, кисличной. На горизонте в сиреневой дымке - заводские трубы: там Юзовка.
Не слышно в степи гудков, зовущих на смену рабочих.
Заросли бурьяном дороги к шахтам. Голод, тиф и холера гуляли по рудникам.
Однако люди не теряли веры, надеялись: придет жизнь, за которую столько пролито крови. Воспрянет духом рабочая Республика, и застучат молотки, запоют над степью гудки, заколосится на нивах пшеница.
Но вот грянула новая беда. И опять забурлил рабочий Донбасс, запестрели на заборах воззвания и призывы к бою:
Со всех уголков шахтерского края: из Енакиева, Макеевки, Иловайска - шли комсомольцы. Комиссия по мобилизации работала день и ночь. Приходилось сдерживать порыв, чтобы не допустить оголения ячеек, но добровольцев было столько, что остановить их не могли. Особенно бунтовали подростки, они требовали отправки на фронт. Некоторые пускались на хитрость: прибавляли себе года. Другие грозились пожаловаться самому Ленину, а третьи, самые деловые, помогали заводским рабочим собирать бронепоезд.
Именно в эти напряженные дни город облетела весть: на станцию Юзово прибыл эшелон буденновцев.
Со всех сторон повалил на станцию народ. Обгоняя друг друга, бежали ребятишки, спешили женщины с кошелками, старушки с узелками, несли скромные угощения: кто стакан козьего молока, кто кулек вишен, кто узвару в кастрюле или горячих галушек из житной муки. Юзовские рабочие пришли с плакатами и лозунгами, комсомольцы принесли красное знамя - подарок славным буденновцам. На маленькой степной станции стало тесно от людей. Задние поднимались на носки, глядели поверх голов: