Червонные сабли

Тогда Уча поискал в траве и поднял осколок кремня. Он с веселой яростью зачеркнул на камне имя Леньки и приписал:

ЖИВОЙ ОСТАЛСЯ.

– Кончится война, сложим здесь памятник, - в спокойной задумчивости сказал Ленька.

– Сложим, - подтвердил Уча, - здесь и поставим, чтобы видно было на всю степь.

Ребята согласно кивнули головами.

3

В тесном дворике Анисима Ивановича Ленька привязал коня к сараю, ребятишки нарвали свежей травы, и Валетка, смачно похрустывая, зарывался мордой в пахучий корм, жмурил глаза от удовольствия.

Ребята расселись в кружок, и Уча попросил:

– Ну, Леня, теперь рассказывай, как ты на войне был.

Тонька взобралась на бочку и притихла там, свесив ноги. Илюха улегся животом на землю, подпер кулаками щеки.

Ребята уставились Леньке в рот, ожидая необычайных рассказов.

Не спеша Ленька отстегнул маузер, снял генеральскую шинель на ярко-красной шелковой подкладке и повесил на сук. Илюха глаза вылупил от зависти.

– Где ты такую шинель взял?

– С генерала сняли.

– С Деникина?

– Нет. Деникин убежал, уплыл на пароходе аж в Константинополь. Наши стреляли вдогонку, да жалко, не попали.

В Ленькином дворике собралось столько народу, что сесть было негде. Сам хозяин устроился на ящике, а маузер положил на колени, чтобы ребятишки не баловались. Он заметил в сторонке двух незнакомых пацанов, как видно братьев, - уж очень были похожи один на другого. Они сиротливо стояли у калитки, не решаясь подойти ближе. Один был постарше, другой - лет девяти, худенький, в ситцевой рубашонке. Скоро, однако, старший освоился и подошел к Леньке, потрогал пальцем сигнальную трубу и спросил:

– На музыке играешь?

– Сигналка это. В атаку бойцов поднимать, - объяснил Ленька.

– Как поднимать?

– Звуками сигнальной трубы.

– Понятно, - сказал мальчишка, а сам уже тянулся рукой к маузеру.
– Можно стрельнуть?

– Глянь, какой бедовый!
– усмехнулся Ленька и строго добавил: - Нельзя. Это воинское оружие, а не игрушка...

– Барабан, чего пристал?
– крикнул Уча.
– А ну, киш отсюда!

– Чьи это пацаны?
– с интересом спросил Ленька.

– Братья Барабановы: Илюшка и Ванька. Возле глея [2] живут, - объяснил Уча.
– Ихний отец к Ленину ездил.

2

Глей - отвалы пустой породы.

При этих словах все ребята посмотрели на братьев. Ленька подозвал младшего, Илюшку, и усадил рядом.

– Говоришь, отец к Ленину ездил?

– Ага. Уголь коммунистический отвозил, - охотно ответил мальчик и даже похвастался: - А когда из села с хлебом вернется, опять в Москву поедет...

Разговор шел серьезный, и Ленькины друзья притихли. Только Ваня Барабанов не в силах был оторвать взгляда от маузера.

– Кто тебе такой леворверт дал?

– Семен Михайлович подарил.

– Какой Семен Михайлович?

Уча стукнул мальчишку костылем.

– Ты отстанешь, чертов Барабан, или нет?

– У нас один Семен Михайлович, - сурово объяснил Ленька.
– Товарищ Буденный, и ты это должен знать...

Рыжего Илюху терзала зависть.

– Прямо не верится, Ленька, что ты воевал.

Тонька с презрением сказала:

– Дурак ты и уши холодные!.. Не видишь, что он весь пораненый?

Но Илюха продолжал свое:

– Ленька, а воевать страшно?

– Кто шкуру свою спасает, тому страшно. А кто за бедных - ничуть.

– Неужели ни разу не забоялся?
– не отставал Илюха. Ленька усмехнулся:

– Один раз было... Когда с Буденным кашу ел.

Ребята рассмеялись:

– Каши спугался?

– Не каши, а Буденного. Шутишь? Командующий армией! Одних коней двадцать тыщ... Тронется дивизия за дивизией - вся степь в конях! Только пыль до неба, и у каждого бойца шашка, пика - залюбуешься!

– А почему у тебя шашки нема?
– поддел Илюха.

– Пулеметчику не положено.

– А стрелять умеешь?

– Отстань, рыжий... Леня, расскажи, как тебя кадет Шатохин расстреливал.

– Правда, расскажи, - загомонили ребята.

Не спеша Ленька расстегнул ворот гимнастерки, достал красный платок и вытер лицо. В эту минуту он был похож на Ваську - так же хмурился и медлил с ответом.

– Кадета я встретил под Майкопом. Перед этим мы разбили Деникина возле Касторной. Заманили в ловушку два его бронепоезда и захватили их вместе с прислугой.

– Гады, - мрачно заметил Абдулка, - прислугу на бронепоезде держат.

– Не о той прислуге речь, - объяснил Ленька.
– Так называется личный состав на бронепоезде.

– Замри, Абдулка, не мешай!
– прикрикнул Уча.
– Рассказывай, Леня, дальше.

– Ну, после Касторной взяли мы Ростов...

– Г-гы...
– хмыкнул Илюха.
– «Взяли мы»! Ты, что ли, взял Ростов?

Ни слова не говоря, Уча сорвал с головы Илюхи шапку и закинул ее на крышу. Рыжий, ворча, полез ее доставать. А Ленька, словно ничего не случилось, продолжал:

– ...Беляки думали, что мы еще далеко, и стали праздновать рождество. В каждой квартире полно офицерья, свечи горят, барыни пьяные пищат. А мы за ночь такой марш дали, что очутились на улицах Ростова. Заходим в один дом, а там смех, музыка. Комиссар распахнул дверь, а навстречу офицер, руки развел и лезет целоваться. Комиссар его наганом по кумполу. Пока белые спохватились, было поздно: одних револьверов отобрали штук тридцать. Пленных увели, а Петро Хватаймуха взял с тарелки огурец, запихнул в карман пирог, сало в полотенце завернул и кивает мне. «Это, - говорит, - хлопцам...»

Ребята одобрительно рассмеялись.

– Про Ростов я вам между прочим рассказал, - продолжал Ленька.
– Расстреливали нас уже после, когда Дон перешли и загнали деникинцев за Маныч. А дело было так: мы с Петром прикрывали разведку за хутором Ивановкой. Наши думали, что белых в хуторе одна рота, а там целый полк заховался в балке. Окружили нас всех и забрали в плен...

На минуту Ленька замолк, точно ему нелегко было вспоминать пережитое.

– Привели нас на площадь, раздели всех. Подъезжает полковник в белой папахе. Сидят на коне, рукой ус крутит. В другой руке плетка. «Коммунисты, комсомольцы, два шага вперед!» А мы все до одного коммунисты и комсомольцы стоим, не желаем разговаривать с белогвардейской сволочью...

Абдулка и Уча радостно переглянулись: Ленька - комсомолец!

– ...Видит полковник, что мы молчим, и говорит: «Я все равно знаю, кто из вас коммунист. Вот у меня список в кармане!» Мы молчим. И тут плюгавый офицерик, с виду пацан, с шашкой и в белых перчатках привел новобранцев, чтобы нас расстреливать. Вгляделся я в этого офицеришку и узнал Геньку Шатохина...

В тишине под Абдулкой треснул ящик. Все обернулись на него сердито, и татарчонок притих, виновато потупившись.

– Поставил кадет своих недоделанных вояк против вас - грудь в грудь. И бородатый вахмистр-казак стал прикалывать нам на гимнастерки клочки бумаги, прямо на сердце. Что такое, зачем? И тут я понял: мишени из нас делали обучать стрельбе буржуйских сынков... Чуть не заплакал я от обиды. Давлюсь слезами, не хочу, чтобы видел их кадет. Пусть не радуется, гад, не думает, что мы слабые!..