Червонные сабли

– Вай, вай, какой молодес, Ваня!
– сказал Гаро.

– Ему хорошо в Крыму, там и сейчас апельсины растут...

– У Врангеля Крым...

– Тише, не мешайте слушать...

– Люди будущего полетят к звездам, - продолжал Ваня, но кто-то из ребят перебил:

– А вы слыхали, братва, говорят, на Марсе жизнь открыли?

– Ничего удивительного нет, - сказал Митя Азаров.
– У вас в Калуге живет учитель - Циолковский. Так он такую штуку придумал, что лет через десять хоть на Луну, хоть на Марс, а то и дальше...

– В Тулу за пряниками!
– пошутил кто-то из ребят.

Комсомольцы разговаривали, смеялись, а Ленька лежал на койке, слушал и думал о друзьях из Второй Конной. Он испытывал чувство боли оттого, что они воюют, а он в Москве и спит не в седле, а на кровати, а под головой не корявая, раскаленная зноем земля, а настоящая подушка. Может быть, уже многих друзей нет в живых... Лишь одно успокаивало: видел он Ленина, говорил с ним. Знал Ленька, какую радость доставит бойцам, когда расскажет о Ленине. Для них ничего нет дороже, лишь бы знать, что жив и стоит у руля Главком революции!..

3

Ваня Гармаш уехал, не дожидаясь окончания работы съезда. Обстоятельства осложнились, и ему надо было спешить. Проводили его всей коммуной. Ваня ничего не взял с собой, кроме врангелевских денег и портрета Ленина. Портрет Ваня зашил в подкладку пиджака.

После отъезда друга Ленька загрустил. Ему не давала покоя мысль о Тоньке - здесь, в Москве, она или нет?

На другой день отправился искать подругу детства. Сначала хотел позвать с собою Надю, но потом подумал - еще засмеет...

Пошел Ленька искать рабфак. Прошел всю Бронную, очутился на Садово-Кудринской, подивился огромным липам, которые росли посреди улицы, точно лес. Трамваи, звеня, бежали мимо стены деревьев, и рельсы были усеяны желтой листвой.

Удивлялся Ленька: как это он ходит один по такому большому городу и не теряется! Меряет щербатые тротуары смелыми шагами, и только шпоры позванивают. Знай наших!

Наконец какой-то парень сказал, что рабфак есть на Мясницкой. Где находится эта улица? «Где мясом пахнет, там и есть!» - отшутился парень и пошел по своим делам. Другой объяснил: «Мясницкая недалеко от Сретенки».
– «Сретенка где?» - «Крой прямо, там спросишь».

Не может быть, чтоб он, разведчик Второй Конной, не нашел Тонькин рабфак! Долго шагал, все пятки отбил, а все-таки нашел.

По разбитой каменной лестнице поднялся на второй этаж. Вокруг было тихо, холодно и сыро. Какая-то женщина в золотых очках, в пальто и муфте подкладывала в печку обрубки мебели.

Ленька решил сказать, что ищет сестру.

– Тоня? А фамилия как?
– спросила женщина.

Хоть сквозь землю провались - забыл Тонькину фамилию. Надо же, беда какая... И вдруг вспомнил.

– Цыганкова.

– Такой нет, - сказала женщина, водя пальцем по журналу, потом добавила: - Кажется, была черноглазая, с косичками... Только сейчас никого нет. Все уехали на фронт. Занятия временно прекращены. Так что ищите на фронте свою сестру или кто она вам...
– И женщина многозначительно улыбнулась.

– Извиняйте...
– сказал Ленька и надел буденовку.

Выйдя из рабфака, он задумался. Неужели правда, что Тонька на фронте? Как могли ее взять, если она винтовки в руках не держала? Вот так история! Абдулка говорил, что она стащила у него кинжал - значит, готовилась... Могла в Москве окончить курсы сестер милосердия и сейчас раненых перевязывает. Может быть, даже с братом Абдулкой встретилась - где-то сейчас дружок воюет? Поди, кочегарит на бронепоезде, который захватили у Врангеля?

Так и вернулся Ленька ни с чем. Никому из товарищей не сказал, где был, только перед Надей пришлось открыться. Она увидела его и обрадовалась:

– Леня! Мы тебя целый час ищем... Получена депеша из Донбасса, наше воззвание читает молодежь. На каждом руднике комсомолия стала под ружье. Так что Врангелю будет тошно. Ну, а ты где пропадал?

– Тоньку разыскивал. Помнишь, я тебе говорил про нее?

– Юзовская девчонка, что ли?

– Сестра Абдулки...

– Да ты, никак, возлюбленной обзавелся?
– спросила Надя, лукаво усмехаясь.
– Ой, смотри, шахтер, голову потеряешь!..

Зарделся Ленька, даже глаза опустил, хотя мог бы поклясться господом-богом и всеми святыми, что она просто подруга детства и он отвечает за нее по линии комсомола...

Между тем Надя притихла, задумалась, а потом сказала с сожалением:

– Да, сейчас не до любви... Такова историческая необходимость. Ничего, парни и девчата будущего долюбят за нас, дорадуются. А нам идти в бой...

4

Съезд продолжался девять дней, а когда закончился, настал для коммунаров самый трудный час - расставанье. Собрались все на последний совет и долго молчали, с грустными улыбками поглядывали друг на друга.

– Ну что, выходит, дружбе нашей конец?

– Она только начинается. Приезжай ко мне в гости в Калугу.

– У вас тесто на локоть меряют, не поеду...

– А ты дубинник орловский: за громом с палкой гонялся.

– А у нас громы знаешь какие? Если над Орлом грянет, в Калуге все попадают.

– То-то у нас пожарная каланча треснула, - сказал Митя.

Яша Пожарник развел руками:

– Братва! Ну что это за дело, как я без вас буду жить? Оля, ну хоть ты приезжай ко мне в Курск.

– Ты почему девушку увлекаешь?
– запротестовал Миха Гогуа.
– Оля, поедем на Кавказ.

– Лучше со мной в Ереван. Будешь лаваш есть, кишмиш кушать!
– крикнул Гаро.

– Стоп, машина!
– сказал Митя Азаров, и все поняли - шуткам конец.
– Совет коммуны считаю открытым. И я первым прошу слова.

Митя постоял молча, посмотрел на флаг коммуны, на котором кто-то из комсомольцев написал вещие слова: «Вы должны воспитать из себя коммунистов. Ленин», - и продолжал:

– Мы, коммунары, как горсть зерен, - разъедемся в разные концы, как будто рассеемся по всей земле. Вот и пусть каждое зернышко даст новый росток, пусть там, куда отправится каждый из нас, возникнет новая коммуна. И получится, что наша московская комсомольская коммуна обернется сотней новых!..

– Правильно, Митя.

Постановили укрепить флаг коммуны на крыше Третьего Дома Советов - пусть развевается там, где жили комсомольцы, пусть реет над Москвой, возвещая о начале новой жизни.

Яша Пожарник и Михо Гогуа влезли на крышу и укрепили флаг. Его развернуло порывом ветра, и делегаты запели «Интернационал».

Вот и все. Остаток коммунарской казны решили передать в фонд Коммунистического Интернационала Молодежи, и все коммунары получили дорогой подарок - первые значки, изображавшие Красное знамя, а на нем три буквы - «КИМ».