Честь чародея
Шрифт:
— Миссис Уиклоу испекла мясной пирог, — сказала Гэйнор. — Ее пироги всегда такие вкусные.
— Убери его в холодильник, — со вздохом ответил Уилл.
Озеро лежало среди холмов, отражая в зеркальной глади лунный свет. На самом деле эти места были заповедником: здесь запрещалось устраивать пикники, а ловить рыбу можно было только при наличии специального разрешения. Уилл частенько приезжал сюда в студенческие годы, чтобы поваляться на солнышке, — это пикником не считалось. Здесь он пытался соблазнить девушку, за которой тогда ухаживал. Сейчас он даже не помнил, удалось ему это или нет. С озером было связано несколько легенд. В одной из них говорилось о затонувшей деревне, а может, просто о церкви, в которой священник продал душу дьяволу; о местной красавице, покончившей жизнь самоубийством; о колоколах, которые иногда звонили глубоко под водой, и кто–то якобы даже слышал этот
Они добрались к озеру за полночь. По неасфальтированной дороге они проехали на пустынную стоянку. Гэйнор остановилась под деревом и потушила огни. Уилл велел ей ждать и вместе с Лугэрри отправился искать тропинку к воде. Они выбрали каменистую тропу, так как на ней не останется следов. Уилл проехал на мотоцикле до небольшого обрыва. Ему очень хотелось потушить фары, но он боялся, что в темноте съедет с тропы. Там он заглушил двигатель, слез с мотоцикла и откатил его по траве до самого края. Сквозь облака пробивался слабый лунный свет, серебря водную гладь, по которой ветер гнал легкую рябь.
— Здесь достаточно глубоко? — шепотом спросил он.
Лугэрри повернула к нему голову:
Да.
Уилл подтолкнул мотоцикл вперед, и переднее колесо соскользнуло с обрыва. Еще один толчок — и «Харлей» полетел вниз и плюхнулся в воду. В ночной тишине этот всплеск показался Уиллу слишком громким, слышным на всю округу. Его обдало брызгами. Вода пузырилась и булькала целую вечность, хотя на самом деле прошла всего минута. Осторожно ступая вслед за Лугэрри, Уилл вернулся к машине.
— А теперь самая неприятная часть, — сказал он Гэйнор.
Она повернулась к нему. Видеть ее лица он не мог, но догадывался, какое сейчас на нем выражение.
— Я тут подумала — ты уверен, что мы не можем рассказать все полиции? В конце концов, это ведь действительно была самооборона. На ноже должны быть его отпечатки. Она могла бы сказать, что он сошел с ума или еще что–нибудь…
— Ну да. А у нее совершенно случайно под рукой оказалось проклятое копье.
— Извини…
— Послушай, если ты не хочешь ввязываться, то еще не поздно. Я бы отвез тебя куда–нибудь, мы с Лугэрри как–нибудь все доделаем, а потом я подберу тебя по дороге. Избавление от трупов не входило в круг обязанностей, когда ты соглашалась стать моей девушкой.
— Нет, — сказала она. — Я с тобой. Во всем.
Она вылезла из машины. Уилл на секунду крепко сжал ее руку.
— Я в порядке, — постаралась сказать она как можно тверже.
Лугэрри повела их по другой тропе. Она была короче и грязнее и вела совсем в другую сторону. Уилл достал фонарик Люка, который предусмотрительно прихватил из дому, и освещал им дорогу. Луна совсем скрылась, и теперь они двигались среди смутных теней. То тут, то там они цеплялись за ветки кустарника, спотыкались о торчащие корни. Лугэрри, трусившая впереди, внезапно остановилась. Тропа заканчивалась крутым обрывом, а внизу волновалось озеро.
— Здесь? — спросил Уилл.
_Да._Я_чувствую_здесь_запах_смерти._Он_уйдет_на_дно,_и_водоросли_оплетут_его._Пройдет_много_лет,_прежде_чем_кто–нибудь_выловит_его_отсюда,_да_и_то_вряд_ли._
— Ладно, — ответил Уилл. — Пойдем принесем его.
Вернувшись, они открыли багажник. В свете фонарика они осмотрели его ужасное содержимое, завернутое в простыни. Уилл сказал:
— Ты берись за ноги. — Поскольку руки были заняты, фонарик пришлось оставить и положиться полностью на чутье Лугэрри. Тело было очень тяжелым, и нести его было неудобно. К тому же они набили все карманы его кожаной куртки камнями. Гэйнор вдруг подумала о трупном окоченении. Интересно, могло ли его задержать то, что в доме было довольно тепло? Ведь конечности все еще казались мягкими на ощупь. Но думать ей особо было некогда: она полностью сосредоточилась на тяжести, которую приходилось тащить. Несколько раз ей пришлось отдыхать, и она опускала ноги Люка на землю, а Уилл поддерживал тело под мышки. В один из таких привалов простыня развернулась, открыв голову с черными волосами,
подчеркивающими бледность лица.— Не могу поверить, что я это делаю, — сказала Гэйнор. — Я привыкла ко всему: к драконам, гоблинам и магическим кругам, но только не к такому…
— Почти пришли, — отозвался Уилл.
Но они, казалось, шли еще целую вечность, то сворачивая, то вроде бы возвращаясь, и их ноша с каждым шагом становилась все тяжелее. Начал накрапывать дождик. Гэйнор чувствовала, что ее волосы прилипли к плечам и щекам. Ее кроссовки часто скользили по раскисшей тропе.
— Зато он смоет наши следы, — сказал Уилл. — Хотя вряд ли кто станет их искать.
«Будем надеяться», — подумала Гэйнор, и ее вдруг пробил озноб от мысли, что сейчас кто–то может наблюдать за ними — какой–нибудь любитель ночных прогулок, или собачник, или парочка влюбленных на свидании — и что уже завтра сюда нагрянет полиция и станет выискивать отпечатки обуви и прочесывать дно… Нельзя думать об этом, иначе она никогда не сможет спокойно спать. Ей и так не удастся забыть сегодняшний день.
Она споткнулась.
Наконец Лугэрри остановилась и повернулась к ним. Гэйнор уловила в ее глазах желтоватый блеск.
— Ну вот и все, — сказал Уилл.
Они сбросили тело с обрыва в воду. Из–за дождя почти ничего не было видно, на этот раз всплеск был приглушенным, но они услышали, как волны облизали берег, причмокнув словно гигантские губы. Душу заполнила какая–то темнота.
— Утонуло? — спросил Уилл.
_Да._
— Тогда лучше избавиться и от этого. — Уилл что–то швырнул в воду. «Видимо, фонарик», — догадалась Гэйнор. Потом он обнял ее и крепко–крепко прижал к себе. В этот момент Гэйнор поняла, что любит его, а он — ее, не на месяц или на год, а навсегда. Он пошел на это темное дело ради сестры и взял ее, Гэйнор, с собой, доверился ей. Она чувствовала, что никому другому он бы не доверился. Их свяжет вместе не само это дело, а то, что в нем проявились их узы, существующие сами по себе. И когда пройдет влюбленность и утихнет страсть, останется эта их связь, и ее хватит на всю жизнь. Ей казалось немного странным и неуместным, что в такой тягостный момент на нее снизошло это откровение. Они прижались друг к другу, уставившись куда–то вдаль сквозь пелену дождя. На мгновение Гэйнор показалось, что над водой поднялась какая–то тень, чернее ночи, и волной покатилась к берегу.
— Он продал себя дьяволу, — сказал Уилл. — Наверное, один из демонов явился за ним.
Он быстро повел ее по тропинке от берега. Впрочем, подгонять ее и не требовалось. Лугэрри уже трусила впереди них. Теперь они почти бежали, спотыкаясь и поскальзываясь. Назад они не оборачивались.
Когда они уже свернули к стоянке, Уиллу показалось, что он услышал позади слабый отзвук, похожий на далекий колокольный звон.
Прошло две недели. Ферн уже вышла на работу, но даже с простейшими делами справлялась с трудом, поэтому ей велели взять неделю отпуска, чтобы поправиться. Хотя никто не знал, от чего именно. («Это любовь, — заявил один из помощников. — Дела, видимо, пошли плохо, ведь он больше не звонит».) Гэйнор осталась на несколько дней у нее, а Уилл постоянно их навещал, принося с собой какие–нибудь развлекательные фильмы. О своих переживаниях Ферн ни с кем не хотела говорить. Рэггинбоун недолюбливал видеофильмы, поэтому вскоре уехал в Йоркшир. В газетах они прочли статью о некоем банкире с дотоле незапятнанной репутацией, которого обвиняли в грандиозном мошенничестве с деньгами вкладчиков и коллег. В бульварных газетах история обросла слухами о какой–то неизвестной женщине, замешанной во все это. Писали, что она неожиданно исчезла, как и сын банкира, который, как поговаривали, скрылся с огромной суммой денег. В общем, история превратилась то ли в греческую трагедию, то ли в мыльную оперу. На фотографиях и в телерепортажах Каспар Валгрим появлялся в окружении полицейских и старательно отворачивался от объективов. («Бедняга, — сказала Гэйнор. — Ведь это же не его вина».) Потом говорили, что Лукаса Валгрима видели в казино в Монако и в одном из офисов небоскреба Эмпайр–стейт–бил–динг в Нью–Йорке. О Дане писали, что она находится в частной реабилитационной клинике и поправляется после «долгой болезни».
— Я должна повидать ее, — ни с того ни с сего заявила Ферн. — Я должна — ради Люка. Или ради нее самой.
— Ему ты ничего не должна, — сказал Уилл.
— Если хочешь, я могу сходить, — предложила Гэйнор. — Пойду от твоего имени. Ты ведь все равно не знакома с ней лично.
— Ты правда можешь? — с благодарностью спросила Ферн. — Как это, должно быть, ужасно для нее: столько месяцев пролежать в коме, а очнувшись, окунуться во все это. И ведь она не понимает ничего из происходящего.