Честь и бесчестье

Порой девушке казалось, что, когда она читает герцогу газету или книгу, он не столько слушает, сколько внимательно наблюдает за ней.

Пару раз Шимона задала ему вопрос, касавшийся прочитанного, и получила в ответ нечто невразумительное.

Герцог говорил очень мало, а уж доверительных бесед они вообще не вели — ни разу он не сказал ничего такого, чего нельзя было бы повторить в присутствии дюжины человек.

Однако Шимона ложилась спать с именем герцога на устах и просыпалась с мыслью о нем.

Когда его не было рядом, ей казалось, что она лишилась части себя самой.

«Я люблю его, о, как я его люблю!.. В целом свете для меня существует только он один!..» — как безумная повторяла Шимона снова и снова.

После обеда герцог спал, и по настоянию его и Нэнни Шимона в это время выходила на прогулку.

Почти всегда ноги сами приводили ее к конюшням, где Сондерс или какой-нибудь другой конюх уже ждали девушку с корзиной нарезанных яблок. Шимона любила кормить ими лошадей.

Лошади с готовностью высовывали морды через загородку и жадно хватали кусочки яблок, которые протягивала им на ладони Шимона.

Сондерс был всегда готов поговорить с девушкой о лошадях, однако с гораздо большим интересом она беседовала с камердинером герцога Харрисом, который много рассказывал ей о своем хозяине.

Вскоре она поняла, что старый камердинер относится к своему хозяину просто с обожанием. Он с гордостью поведал Шимоне о своей службе у герцога еще с той поры, когда тот был совсем молодым.

— Всякое болтают о его сиятельстве, мэм… Но никто не знает хозяина лучше, чем я! — как-то заявил Харрис.

Ободренный явным интересом Шимоны, камердинер продолжал:

— Его сиятельство, вообще говоря, не любит, чтобы я распространялся о его личной жизни, но вам, мэм, я доложу как на духу — много доброго сделал он людям, гораздо больше, чем иные прочие джентльмены в его положении! Уж сколько человек состоит у него на службе, а почитай, не меньше найдется и таких, что живут на его тайные подаяния!

Именно такого рода похвалу жаждала услышать Шимона. Для полноты счастья ей хотелось только одного — чтобы Харрис повторил свои слова в присутствии Нэнни.

По правде говоря, после того как герцог так доблестно спас Шимону во время пожара, добрая старушка совершенно переменила свое мнение о нем.

— Он ведь спас вам жизнь, мисс Шимона, — не раз повторяла она. — Не случись там его сиятельства, сгорели бы вы, как уголек! Крыша-то обвалилась, считай, через секунду после того, как вы очутились на земле!..

В голосе Нэнни послышались слезы. Но, словно опасаясь, что ее сочтут слишком сентиментальной, она тут же добавила ворчливо:

— И почему вы меня не послушались, мисс Шимона, интересно знать? Ведь говорила я вам, чтобы шли прямо вниз! Я видела вас на лестнице и решила, что вы пойдете за мною следом, только эти плаксивые служанки загородили весь проход… Никак мне было до вас не добраться, вот оно как!

— Ты ведь знаешь, Нэнни, я просто должна была спасти этого малыша.

Потом уж капитан Грэхем рассказал Шимоне о ребенке и его матери.

— Она просто не в силах выразить вам свою благодарность, мисс. Ей хотелось прийти сюда и поблагодарить вас лично, но я сказал, что сейчас у вас полно других забот.

— А где она сейчас? — поинтересовалась Шимона.

— Я отвез ее к родителям. Это простые, достойные люди. Они с готовностью приняли ее обратно. Девушка она вообще-то хорошая, и я думаю, она скоро найдет себе подходящего мужа.

— О, я тоже от души на это надеюсь! — воскликнула Шимона. — Может быть, я могла бы чем-нибудь…

Она запнулась, соображая, какую сумму могла бы предложить несчастной девушке.

Капитан Грэхем, казалось, понял ее колебания.

— Об этом можете не тревожиться, мисс, — сказал он. — Я выделил девушке достаточное содержание. Не сомневаюсь, что таково же было бы желание его сиятельства.

Он улыбнулся и добавил:

— Другие слуги, уволенные из замка, тоже получили деньги, на которые смогут прожить, пока не подыщут себе подходящее место. В дальнейшем, надо думать, они будут вести себя прилично, не так, как здесь!

Однажды, во время прогулки, Шимона взглянула на замок, зиявший пустыми глазницами окон, и подумала: а удастся ли герцогу когда-нибудь восстановить его?

До поры до времени ей не хотелось беспокоить его такими важными вопросами — по крайней мере пока здоровье больного не станет лучше.

На дворе стоял уже ноябрь. Если бы герцог вел свою обычную жизнь, пришло в голову Шимоне, он наверняка сейчас приехал бы в Мелтон-Пэддокс, специально чтобы поохотиться.

Интересно, нет ли преувеличения в рассказах об устраиваемых здесь шумных вечеринках? Неужели они и впрямь похожи на жуткие оргии, как уверяла ее в этом Нэнни?

«А что такое, собственно говоря, оргия?» — задавала себе вопрос Шимона.

До какой степени непристойности доходят эти люди и почему другие — например, ее отец — не только осуждают их, но и стараются не говорить об этом вслух?

Шимона чувствовала себя такой юной и неискушенной!.. Отправляясь на прогулку, она с отчаянием думала о том, как глупо с ее стороны воображать, будто герцог может и в самом деле испытывать к ней какой-то интерес.

Что общего у этого блестящего светского щеголя с ней, простой девушкой, ничего не видевшей в жизни? С таким же успехом она могла бы провести детство и юность в монастыре, не подозревая о мирских искушениях и соблазнах света, так хорошо знакомых герцогу.

Возвращаясь с прогулки в гостеприимный домик конюха, Шимона на миг забыла о своих сомнениях — так поразила ее окружающая красота. В этот момент бледное зимнее солнце, опускавшееся за соседний лесок, в последний раз озарило своим неверным светом деревья и кусты, сиротливо простиравшие голые ветви к небу, на котором медленно угасали розовые и золотые полосы.

В воздухе уже чувствовалось дыхание зимы. Шимона подумала, что сегодня ночью, должно быть, подморозит. Она ускорила шаги. Пора возвращаться, и сердце ее радостно забилось в предвкушении встречи с герцогом!