Честь и лукавство

От гостей, присутствовавших на моем балу, я услышала, что герцог Россетер гостит у своих друзей Морландов, и неизвестно, с кем из супругов он более дружен. Услышав эти намеки, я едва не расплакалась от нахлынувших эмоций. Неужели он стал любовником Аннабеллы? Она вполне способна изменить супругу и добиться желанного мужчины если не путем замужества, то хотя бы посредством любовной связи. Но как он мог поступить так, если никогда не любил и не уважал Аннабеллу? Или не стоит верить сплетням, а слушать только собственное сердце, подсказывающее мне, что этого не должно быть?

Я уже не могла радоваться празднику и отправилась спать в совершенно ужасном настроении. Утром меня порадовал сначала великолепный букет цветов, присланный неизвестно от кого. На карточке не было имени, только поздравительное стихотворение, но мне почему-то казалось, что это именно Уильям прислал цветы, узнав, что я в столице. Мог бы подписаться и не мучить меня сомнениями, раз уж решил разбередить мою рану таким напоминанием, подумала я с обидой, но все равно была несказанно рада. Стихотворение я тут же выучила наизусть и долго еще повторяла про себя милые непосредственные строки:

В мое окно осенний ветерБросает пригоршни листвы.Не отпугнут приметы эти —Ведь в этот день родились вы!В моих стихах немного толка,Когда вы от меня вдали.И пусть не виделись мы долго,Но я налью бокал шабли.И в одиночестве чужбины(Неважно, где я нахожусь)Я пью за ваши имениныИ, как могу, за вас молюсь.

За завтраком муж предложил мне отправиться на зиму в Италию, чтобы как-то компенсировать отсутствие медового месяца. Раньше его здоровье не позволяло ему совершать столь дальние путешествия, но теперь он настолько окреп, что даже доктор советовал ему переменить обстановку и погреться под южным солнцем. Я давно мечтала увидеть несметные культурные богатства этой колыбели Возрождения, и только мысль об Эдварде помешала мне захлопать в ладоши от радости. Я не хотела оставлять его на несколько месяцев, но граф уверил меня, что ребенку уже пошел второй год и он перенесет тяготы путешествия гораздо лучше нас, так как вовсе их не заметит, находясь в привычном обществе и среди любимых игрушек. Возразить на это было нечего, и я с радостным возбуждением начала готовиться к поездке.

Рождество мы встречали у Лонгбриджей, собираясь сразу после Нового года отправиться в дальний путь. Обильные снегопады задержали нас в Лондоне до середины января, но после установилась хорошая погода, и в пути мы не страдали от холода и ветра. Эдвард, которого мы с трудом отбили у желающей оставить его при себе тетушки, был немного капризен из-за растущих зубок, но все равно приносил нам столько радости, что мы и думать не хотели о том, что лучше было бы оставить его дома. Мой супруг не желал терять ни минуты из тех, что оставила ему судьба, и хотел проводить их только с сыном.

Глава 29

Италия не разочаровала меня ни в одном из ожиданий. Увидеть воочию все то, о чем я читала или слышала, было удивительно и чудесно. Из тех городов, которые мы посетили, мне больше всего полюбилась Флоренция. Если Рим поражал своим величием, а Венеция казалась просто большим музеем, Флоренция была настоящим городом. Я чувствовала, как бьется ее сердце, и ощущала себя ее частью, ее нервом. Дворец Питти и сады Боболи притягивали меня так сильно, что я готова была проводить там все время. Картины и скульптуры затрагивали мою душу не так сильно, как величественные здания и чудесные фонтаны. Более всего я полюбила прогуливаться по шумным улочкам или сидеть на скамеечке в тени баптистерия и любоваться грандиозным Дуомо, как гордо называли свой храм флорентийцы, считая, что только для Санта-Мария дель Фьоре слово «храм» имеет значение имени собственного. Скульптуры Микеланджело и картины Боттичелли приводили моего супруга в такой восторг, что он готов был часами с воодушевлением рассказывать мне о жизни и творчестве великих, а я всегда охотно слушала, стараясь проникнуться его восторгом и запомнить побольше этих странных имен и названий.

Мы пробыли во Флоренции полтора месяца, тогда как Венеция, куда мы приехали ранее всего, покорила меня только на две недели. Этот сырой город, с пятнами плесени и облупившейся штукатуркой, показался мне олицетворением печали, и даже шумные посетители и песни гондольеров не могли развеять тягостной тоски, не оставляющей меня все время, пока мы были там. Граф заказал уличному художнику мой портрет на фоне церкви Санта-Мария дель Салюте в лучах закатного солнца. На портрете появилось бледное лицо с большими карими глазами и складочкой грусти на лбу, лицо, несомненно, повзрослевшее и утратившее юную наивность. Граф сказал, что художник уловил не только сходство, но и скрытые движения души, и был поражен печалью, столь тщательно скрываемой от всех.

Вдоволь налюбовавшись на базилику Сан-Марко и Дворец дожей, накатавшись на гондоле по дурно пахнущим каналам и полюбовавшись видом с колокольни Сан-Марко, мы отправились во Флоренцию, а затем в Рим, останавливаясь по пути в маленьких городках, где было чем полюбоваться.

Сокровища Рима увлекли нас настолько, что путешествие растянулось на все пять месяцев вместо планируемых двух. Граф Дэшвилл проводил больше времени в Ватикане, а я каталась по улицам и пригородам Рима, бродила среди руин древних храмов и воображала себя то античной богиней, то ее жрицей, хранящей темные тайны ужасных событий, происходящих в храмах.

В Англию мы вернулись только в середине мая, и у нас в Эммерли сразу же собралась толпа гостей, желающих получить свои подарки и послушать рассказы путешественников. Общество подобралось так удачно, что каждый его член мог найти собеседника по вкусу. Матушка с тетей, ее мужем и графом Дэшвиллом играли в карты и говорили о прошлом, Питер, привезший с собой кузена, скакал с ним верхом и удил рыбу в реке, а мы с Розмари баловали наших крошек и делились впечатлениями об их проказах.

Аннабелла также была беременна, Кэтрин готовилась к родам, и обеим этим светским львицам пришлось на время оставить общество, будучи уверенными, что лишают его главного украшения, и стремясь поскорее вернуться к прежним занятиям.

Последующий год моей жизни прошел спокойно и безмятежно под сенью Эммерли, откуда мы почти не выезжали, разве только погостить у Лонгбриджей или у матушки в коттедже. Маленькому Эдварду исполнилось три года и два месяца, когда болезнь моего супруга неожиданно возвратилась с удвоенной силой. Я пыталась предостеречь графа от слишком активных упражнений, но ему так нравилось бегать и играть с малышом, что казалось жестоким запрещать ему общаться с сыном. Граф не жалел себя и не думал о своем возрасте, что неминуемо привело к ослаблению его сердечной мышцы. Тот же доктор, который поражался возвращению к графу молодости, теперь искренне печалился при виде скорости, с которой прогрессировала его болезнь. Моя тревога была столь велика, что я с трудом скрывала ее, не желая еще больше волновать мужа. Я предлагала ему немедленно отправиться в столицу к лучшим докторам, но он отвечал мне спокойно, с грустной улыбкой:

– Дитя мое, я знал, что мне осталось недолго наслаждаться жизнью, что болезнь не отпустит меня, а только даст небольшую передышку. Вы сделали меня необыкновенно счастливым и продлили мои дни даже более, чем я ожидал. Пределом моих мечтаний являлось увидеть своего наследника, но вы заботой сумели надолго отогнать болезнь. Я спокойно приму данное судьбой и прошу вас быть мужественной ради сына и не скорбеть обо мне более, чем я того заслужил своим непростительным поведением по отношению к вашей юности и чистоте.

Я не смогла сдержать слез:

– Вы изменили всю мою жизнь, добротой вы превосходите всех известных мне людей, и я хочу только одного – чтобы вы прожили еще много-много лет. Поедемте в Лондон, граф, вам должны помочь и помогут!

– Здравый смысл не должен покидать вас в дни испытаний, дитя мое. Я достаточно долго портил вам жизнь своей стариковской болтовней, настало время вам отдохнуть и вспомнить, что вы молоды и красивы.

– Не оскорбляйте меня предположением, будто наш брак тяготит меня!