Честь и мужество. Рассказы о милиции

— Помолчите. Потом, — коротко бросил Земсков, садясь в машину. — Пока вас ни о чем не спрашивают.

— Пожалуйста, пожалуйста. Я понимаю. — Дмитриев многозначительно закивал. — Дело секретное.

«А ведь ты, Дмитриев, дурак», — с неудовольствием подумал Земсков.

Но Дмитриев, пожалуй, не был дураком. Скорее, он был пакостником и подлецом, сосредоточившим свои небогатые умственные способности на одном-единственном — наживе. И еще был трусом — до умопомрачения, до полной потери человеческого достоинства.

Придя в ужас от возможности оказаться за решеткой, он нервно кидался по кладовкам и чуланам, выгребая все, что, по его мнению, могло заинтересовать милицию. Груды нейлоновых рубашек, импортные чулки, туфли — все, что спекулянт не успел «толкнуть», свалилось в общую кучу.

Он угодливо заглядывал в глаза сотрудникам милиции, напряженно тер лоб:

— Что я еще забыл? Одну минуточку…

И мелкой рысцой мчался за новой порцией спрятанных вещей.

Владимир Земсков не выдержал, плюнул. Булушев холодно сказал:

— Вы забыли про золото, Дмитриев.

— Золото?! — Глаза Дмитриева расширились от страха. — К-какое золото? — заикаясь, выдавил он.

— То, которое у вас оставил Шурпин.

И тогда он упал на колени. Это было мерзостно, противно, неестественно, но он действительно упал и, прижимая руки к груди, истошно закричал:

— Нет золота! Честное слово! Не оставлял Шурпин. Увез весь мешок!

— Врете. — Булушев усмехнулся. — Чтобы вы не урвали себе из этого мешка… Не поверю. Советую сдать добровольно.

— А если добровольно? Что тогда будет? Учтется?

Булушев нахмурился:

— Учтется. Выкладывайте. А то сами найдем.

Петр торопливо вскочил.

— Идемте!

Они вошли в подъезд соседнего пятиэтажного дома. Петр толкнул дверь на первой площадке, и они оказались в большой захламленной квартире. В первой комнате было, пусто, за дверью слышались негромкие голоса, но никто не выходил.

Дмитриев уверенно направился к кровати, нагнулся и вытащил из-под нее тяжелый, кустарной работы ящик с крышкой. Не открывая его, стал быстро развинчивать массивную дверную ручку, укрепленную на крышке.

Булушев и Земсков переглянулись. Опять тайник! Хорошо хоть сам показал. Иначе тут пришлось бы помучиться.

— Да какое тут золото? — льстиво заговорил Петр. — Так, пыль…

На его ладони лежали крупные самородки.

— Это все? — прищурившись, спросил Земсков.

— Все! Все! Теперь-то уже все. Честное слово. Вот и батяня может подтвердить. Батяня! Да иди же сюда. Тут товарищи из милиции.

В дверях показалась остроносая лисья физиономия лысого старичка. И сразу — та же мгновенная радость:

— Из милиции? Очень, очень хорошо. Давно пора избавить нас от этого проклятого золота. Не в ящике оно, дорогие товарищи, а на душе они, эти камни. Пропади они пропадом!

Булушев с интересом смотрел на этого елейного старичка. Осматривая сараи Дмитриевых, работники милиции обнаружили невероятные, почти плюшкинские залежи: не менее полутора центнеров свинца, олова, десятка два паяльных ламп, огромное количество разнообразного инструмента. Все, что Федор Дмитриев мог утащить с завода, он тащил и прятал в кладовку. И вот сейчас рассыпается мелким бесом и точно так же, как и сын, поливает самой чудовищной грязью Валентину.

— Это все она, дорогие товарищи. Мы с сыном ни при чем. Зачем нам золото? Мы люди смирные.

— А свинец вам зачем? — в упор спросил Земсков. — Тут же для целой мастерской на год.

— Пригодится, дорогой товарищ, в хозяйстве знаете как…

— Откройте ящик! — приказал Булушев.

Ящик был доверху нагружен охотничьими и рыболовными принадлежностями. Булушев и Земсков тщательно осмотрели патронные гильзы, банки, коробочки, снасти. Золота больше не было.

На самом дне Булушев обнаружил две латунные трубки, запаянные о обеих сторон. Взял в руку и удивился — до чего тяжелы.

— А это что?

Старик лицемерно вздохнул.

— Уж простите, дорогой товарищ… Заряды. Рыбку мы глушим… Нарушали, так сказать… Бес путает…

Он сокрушенно развел руками.

— Дайте-ка нож, — потребовал Булушев. Что-то заставило его не поверить старику.

— Взорветесь! Руку оторвет! — с испугом замахал руками старик. — Упаси бог!

Петр Дмитриев угрюмо молчал.

Булушев, испытывая неприятный внутренний холодок, принялся вскрывать трубку. Пробил неглубокий слой свинца, и… покатились на ладонь желтоватые крупинки.

Анатолий Сергеевич облегченно вздохнул.

— Так-то, рыболовы. — Он поглядел на них с нескрываемым презрением.

— А знаете, — вдруг горячо заговорил Петр, блестя глазами, — могу сообщить еще… Учтите… Валька-то вам не все сдала. Свою сберкнижку на триста рублей под сараем спрятала. Говорит, дочери останется. Дочь у нас, понимаете, туберкулезная, пяти лет… Понимаете, Валька, стерва какая… Утаить хотела.

Булушев поймал себя на страстном, почти мучительном желании дать как следует по расплывшейся физиономии. Он на всякий случай сунул руку в карман и отвернулся.

* * *

В двенадцатом часу ночи по куйбышевскому времени в штабе операции раздался требовательный междугородный звонок. Полковник Николич снял трубку.

— Есть, товарищ полковник! Нашли! — услышал он веселый голос Булушева.

И солидный человек, заместитель начальника УВД полковник Николич не выдержал и во весь голос крикнул:

— Молодцы!

* * *

— Ну что теперь скажете, Василий Григорьевич? — сухо спросил полковник Комиссаров, подвигая к Шурпину лист бумаги с золотыми самородками, изъятыми у Дмитриевых. Сегодня под утро прилетели из Хабаровска Булушев и Земсков. Передав золото Иллариону Артемовичу, они ушли отсыпаться.

Василий Шурпин сидел с каменным лицом и молчал. Пауза затянулась. Теперь, когда главная улика — приисковое золото — была налицо, запираться дальше становилось бессмысленным. Он лихорадочно искал выход и не находил.

— Не мое… — пробормотал он, лишь бы что-либо сказать.

Комиссаров с укоризной покачал головой:

— И не надоело? Сами понимаете, пластинку-то пора и сменить.

Шурпин снова помолчал. На скуластых щеках всплыли два темно-розовых пятна. Наконец он заговорил, с трудом выдавливая из себя слова: