Честь самурая

Иэясу, посмеявшись, удивился его недогадливости:

— Мы поступим так вовсе не ради наших опоздавших воинов. Это ловушка для войска Такэды, которое прибудет сюда, ликуя, и вольется в распахнутые ворота, убежденное в своей победе. Мы не только раскроем все ворота, я распоряжусь ярко осветить главный вход пламенем нескольких костров. И вам, внутри крепости, также следует развести костры. При этом сохраняйте постоянную боеготовность. Ведите себя тихо и, не смыкая глаз, следите за дорогой: вот-вот на ней должен показаться враг.

Что за отчаянный замысел созрел в его голове? Так или иначе, все без колебаний выполнили распоряжения Иэясу.

Согласно его требованию, крепостные ворота распахнули настежь, и пламя костров, отражаясь на снегу, озарило все пространство от крепостного рва и до главного входа. Полюбовавшись какое-то время этим зрелищем, Иэясу удалился в глубь крепости.

Ближайшие сподвижники Иэясу, судя по всему, поняли и оценили его замысел, а простые воины объясняли подобную беспечность совсем иначе. Согласно слухам, по воле Иэясу и запущенным, и Сингэн, и его наиболее опытные помощники пали в бою, и, следовательно, войск Такэды бояться больше не следовало.

— Я устал, Хисано. Сейчас самое время выпить немного сакэ. Налей-ка мне чашечку.

Иэясу вернулся в главное здание крепости и, выпив сакэ, лег. Хисано укрыла его одеялом, он уснул и захрапел.

Немного позже войско под началом Бабы Нобуфусы и Ямагаты Масакагэ в темноте подошло к крепостному рву и изготовилось к ночному штурму.

— Что это? Погодите-ка!

Оказавшись перед воротами, Нобуфуса и Масакагэ придержали коней и велели всему войску не торопиться со штурмом.

— Военачальник Баба, что вы об этом думаете? — спросил Ямагата, подъехав к соратнику.

Он пребывал в полном недоумении. Баба тоже не знал, что и думать. Оба обескураженно уставились на раскрытые настежь крепостные ворота. Они увидели костры, разложенные у входа в крепость и в глубине ее. Все железные двери тоже были широко распахнуты. Ворота были, но ворот не было. Во всем этом таилась какая-то тревожная загадка.

Чернела вода во рву, белел снег. Из крепости не доносилось ни звука. Хорошенько прислушавшись, можно было расслышать лишь треск хвороста в кострах. При полном напряжении слуха, возможно, удалось бы расслышать и храп Иэясу — побежденного полководца, который безмятежно спал в глубине своей последней крепости, широко отворив все ворота навстречу вражескому вторжению.

— Мне кажется, что враг пришел в великое смятение от нашего стремительного натиска и просто-напросто не успел запереть ворота. Крепость беззащитна, и ее надо немедленно взять приступом, — сказал Ямагата.

— Нет, погодите, — возразил Баба.

Он слыл одним из самых искусных военачальников в войске Сингэна. Но на всякого мудреца довольно простоты. Баба объяснил Ямагате, почему его замысел представляется ошибочным.

— Наглухо запереться в крепости было бы естественно для того, кто изведал горький вкус поражения в открытом бою. Но если ворота распахнуты и к тому же нашлось время разложить костры — это, несомненно, доказывает бесстрашие и самообладание нашего противника. Подумайте только: ведь он наверняка ждет от нас немедленной атаки. Значит, он сосредоточил в крепости все свои силы и уверенно рассчитывает на победу. Этот полководец, конечно, молод, но его имя Токугава Иэясу, и славу он стяжал уже немалую. Нам не следует безрассудно идти у него на поводу: это погубит честь клана Такэда и превратит нас в посмешище.

Так, подступив к самым воротам крепости, оба военачальника в конце концов не решились войти в нее и приказали войску повернуть обратно.

Когда, прервав сон Иэясу, ему доложили о случившемся, он мгновенно вскочил на ноги, воскликнул: «Я спасен!» — и принялся плясать от радости. И сразу же выслал летучие отряды преследовать отступающего неприятеля. Как и следовало ожидать, это не застало Такэду врасплох, его войско вступило в жестокий арьергардный бой, подожгло несколько деревень в окрестностях Нагури и, предприняв несколько искусных маневров, ушло от преследования.

Токугава потерпел тяжкое поражение, но все же сумел доказать, что представляет собой достаточно крепкий орешек. Более того, его упорство заставило Сингэна в очередной раз отказаться от похода на столицу, и ему осталось лишь убраться восвояси. На этой недолгой войне потери клана Такэда составили четыре сотни воинов, тогда как клан Токугава потерял убитыми и тяжелоранеными тысячу сто восемьдесят человек.

ПОХОРОНЫ ЖИВУЩИХ

Красные и белые лепестки облетали в саду крепости Гифу, расположенной высоко в горах, и сыпались на крыши крепостного города, выросшего за эти годы в долине.

Из года в год все глубже становилась вера людей в своего князя, дававшего народу ощущение надежности. Закон был суров, но Нобунага ничего не говорил и не делал понапрасну. Обещая что-либо своим подданным, он рано или поздно осуществлял обещанное, и их благосостояние постоянно росло.

Человеку сужденоЖить под Небом лишь полвека.Этот мир всего лишь сон…

Жители провинции знали о том, что Нобунага любил под хмельком распевать эту песню. Он задумывался над быстротечностью всего сущего. «Все подвержено распаду» — такова была его любимая строка, и каждый раз, дойдя до нее, он брал самую высокую ноту. Все его мировоззрение, казалось, укладывалось в эту единственную строку. Тому, кто обременяет себя постоянными размышлениями о смысле жизни, не суждено достичь многого. Нобунага знал о жизни одно: в конце концов всех ожидает смерть. Тридцатисемилетнему мужу наверняка оставалось жить уже не так долго. Но на оставшуюся часть отмеренного ему срока Нобунага еще возлагал большие, может быть, даже чрезмерно большие надежды. Цели, к которым он стремился, были воистину безграничны, но само приближение к этим целям — посильным или непосильным — полностью захватывало его. И конечно, он не мог не сожалеть о том, что человеку суждено жить на земле так недолго.

— Принеси барабан, Ранмару.

Сегодня ему опять захотелось сплясать. Ранее в тот же день он принял гонца из Исэ. И с тех пор пил не переставая.

Ранмару принес барабан из соседней комнаты. Но пляска не состоялась. Князю сообщили:

— Только что воротился господин Хидэёси.

Одно время казалось, будто Асаи и Асакура готовятся сделать свой ход после битвы на плато Микатагахара; об этом свидетельствовали постоянные вылазки и мелкие стычки. Но после того как Сингэн убрался восвояси, они затаились в собственных провинциях и принялись крепить оборону.

Предвидя грядущее заключение мира, Хидэёси втайне покинул крепость Ёкояма и предпринял поездку по местностям, прилегающим к Киото. Не только он, но и другие коменданты или тем более владельцы крепостей тоже не сидели сиднем в своих уделах, какая бы смута ни царила в мире. Иногда они объявляли о том, что уезжают, тогда как на самом деле оставались дома; иногда, напротив, предпринимали поездку, тщательно скрывая это от окружающих, не говоря уже о возможных противниках. Ибо таково искусство военной стратегии, заключающейся в правильном сочетании истины и обмана.

Разумеется, и Хидэёси предпринял свою поездку инкогнито, поэтому его появление в Гифу оказалось неожиданным.

— Хидэёси?

Некоторое время он ждал в отдельном помещении, затем Нобунага вошел и сел рядом. Он пребывал в превосходном настроении.

Хидэёси был одет крайне скромно и ничем не отличался от обычного путешественника. Он простерся ниц перед князем, соблюдая ритуал, но тут же, расхохотавшись, вскочил на ноги:

— Бьюсь об заклад, вы удивлены.

Нобунага с наигранным недоумением посмотрел на него: