Честь самурая

Не будет сильным преувеличением сказать, что Нобунага почерпнул едва ли не все свои познания о мире за пределами японских островов из бесед с этими двумя людьми в часы долгих чайных церемоний. Вот и сейчас он был увлечен беседой, хотя и не пренебрегал европейскими пирожками, поедая один за другим. Сёсицу, обратив внимание на то, с каким удовольствием ест пироги Нобунага, заметил:

— Тут использована одна штука, которую называют сахаром, поэтому не злоупотребляйте такой сладкой пищей перед сном.

— А что, сахар ядовит? — поинтересовался Нобунага.

— Ну, не ядовит, но наверняка не идет на пользу здоровью, — ответил Сёсицу. — Пища из варварских стран жирная и сочная, тогда как наша имеет скорее пресноватый вкус. Эти пирожки, конечно, куда слаще нашей вяленой хурмы и рисовых колобков. Стоит привыкнуть к сахару, и наши японские сласти покажутся вам безвкусными.

— А что, на Кюсю этот самый сахар, должно быть, уже ввозят в больших количествах?

— Не в таких уж больших. За меру сахара берут меру золота, на такой торговле не больно-то разживешься. Я подумываю о том, чтобы завести в страну сахарный тростник и попробовать разводить его где-нибудь в теплом месте. Но, как и в случае с табаком, я далеко не уверен, что сахар следует широко распространять в Японии.

— Это на тебя не похоже, — рассмеялся Нобунага. — Не будь чересчур осторожен. Не важно, хорошие это вещи или дурные. Их нужно заполучить и доставить сюда, в любом случае будут способствовать расширению нашего кругозора. Все новшества так или иначе приходят к нам по морю прямо сейчас, и из западных стран, и из южных. Остановить их проникновение на восток невозможно.

— Я приветствую вашу терпимость, мой господин, и осознаю, что она, безусловно, послужит процветанию моего промысла. Но не уверен, что следует заимствовать все подряд.

— Следует, вне всякого сомнения, следует. Привози все новое отовсюду, где только его обнаружишь.

— Если вам так угодно, мой господин.

— Только нельзя сразу же глотать. Надо сначала попробовать, разжевать и выплюнуть, — добавил Нобунага.

— Выплюнуть?

— Хорошенько прожуй, впитай все добрые соки, а дрянь выплюнь. Если все воины, земледельцы, ремесленники и купцы Японии усвоят это правило, тогда к нам можно будет ввозить что угодно.

— Нет, это не так! — Сёсицу решительно замахал рукою. Предлагаемое Нобунагой правило в корне не устраивало его, и сейчас он спешил высказать свои возражения главе государства. — Вы, мой господин, будучи вождем всего народа, имеете право именно так подходить к этому вопросу, но до меня уже стали доходить кое-какие тревожные сведения, и я ни в коем случае не могу с вами согласиться. Взять хоть один пример.

— Ну и какой же?

— Распространение ложного вероучения.

— Ты имеешь в виду миссионеров? А что, Сёсицу, буддисты и тебя одолевают своими просьбами?

— Вы относитесь к этому чересчур легковесно. Этот вопрос может иметь пагубные последствия для всей страны.

Сёсицу рассказал о мальчике, свалившемся в ров несколько часов назад, и о самоотверженности миссионера, которая произвела на зевак такое сильное впечатление.

— Менее чем за десять лет тысячи японцев забыли алтари своих предков и обратились в христианскую веру. И это произошло не только в Омуре, не только в Нагасаки, но и по всему Кюсю, и в отдаленных районах Сикоку и даже в Осаке, в Киото и в Сакаи. Ваша светлость только что изволили заметить, что нам, японцам, следует разжевать и выплюнуть все, что к нам привозят, но в вопросах веры подобный подход недопустим и, наверное, невозможен. Не важно, долго ли ты жуешь чужую веру или нет, но в душу она западает и никуда не девается, даже если всех христиан распять, как они рассказывают, на кресте или отрубить им головы.

Нобунага молчал. Судя по выражению его лица, он понимал, что тема эта слишком сложна, чтобы исчерпать ее в ходе одной беседы. Он сжег гору Хиэй и с невиданной в истории страны жестокостью поставил буддизм на колени. Он истребил монахов огнем и мечом, но знал лучше, чем кто-либо, что это не добавило ему всеобщей любви.

С другой стороны, он позволил миссионерам воздвигнуть церковь, он отдавал должное их делам и даже время от времени приглашал к себе на пиры. Буддийские монахи злобствовали и не раз задавали ему и народу роковой вопрос: кого же, в конце концов, Нобунага считает в своей стране чужаками — христиан или их самих?

Нобунаге не хотелось пускаться в пространные объяснения. Вдобавок ко всему он терпеть не мог, когда ему перечили. И в то же время он не мог не уважать свободного изъявления чувств и настроений своих подданных. Это, несмотря ни на что, ему нравилось.

— Сотан, — обратился он сейчас ко второму гостю. — А что ты скажешь об этом? Ты молод, поэтому наверняка относишься к этому делу иначе, чем Сёсицу.

Сотан, собираясь с мыслями, на мгновение отвел взгляд, но затем ответил со всей определенностью:

— Я согласен с вами, мой господин. Чужую религию нужно прожевать и выплюнуть.

Нобунага самодовольно посмотрел на Сёсицу, как человек, только что обретший единомышленника.

— Не беспокойся. Такие вопросы требуют более широкого подхода. Столетия назад князь Митидзанэ решил соединить китайское и японское мировоззрения. Перенимаем ли мы китайские обычаи или ввозим доселе невиданные вещи с запада, краски осени и цветение вишни весной остаются теми же самыми. А когда идет дождь, вода в пруду становится от этого только чище. Нельзя вместить океан в ров храма Хонно. Не так ли, Сёсицу?

— Да, мой господин, во рву должно быть столько воды, сколько способен вместить ров.

— То же самое относится и к заморской культуре.

— Я старею и кажусь сам себе лягушкой во рву.

— Ты мне больше напоминаешь кита.

— Возможно, — согласился Сёсицу. — Но я похож на кита с кругозором лягушки.

— Эй, принеси-ка воды!

Нобунага разбудил мальчика, прикорнувшего в углу. Он еще не пресытился разговором. Хотя уже какое-то время они ничего не ели и не пили, очарование беседы не исчезало.

— Отец! — сказал Нобутада, склонившись к Нобунаге. — Уже очень поздно. Мне хочется вас покинуть.

— Побудь еще немного, — произнес Нобунага несколько более требовательно, чем обычно. — Ты ведь живешь в Нидзё, не так ли? И пускай час нынче поздний, это ведь все равно считай что рядом. Нагато тоже живет рядом с храмом, а наших гостей из Хакаты я сегодня никуда не отпущу.

— Увы, мне придется уйти. — Сёсицу сказал это так, словно собирался покинуть общество немедленно. — У меня завтра утром важная встреча.

— Значит, со мной останется только Сотан?

— Можно сказать, на ночном дежурстве. Нужно же кому-то навести порядок в чайном домике.

— Понятно. Значит, пить со мной сакэ ты не будешь. Вы принесли с собой столько драгоценной чайной утвари, и тебе придется всю ночь ее охранять.

— Не смею возражать, мой господин.

— Нет уж, говори откровенно!

Нобунага рассмеялся. А затем, внезапно обернувшись, посмотрел на висевший на стене свиток:

— Му Чи — превосходный живописец, не правда ли? В наши дни редко увидишь что-нибудь подобное. Я слышал, что Сотану принадлежит картина Му Чи, которая называется «Корабль, возвращающийся из долгого плавания». И вот о чем я подумал: да разве хоть кто-нибудь достоин обладать подобным сокровищем?