Честь снайпера
Шрифт:
Эврика. Барабанная дробь, звон дверного колокольчика, дрожь от пяток до макушки — Гершон ощутил всё разом. Всё сошлось.
— Я понял.
Все уставились на него.
— Министр торговли может подписывать документы, меняющие процедуру инспекции. Поэтому ему и нужна была эта должность.
В комнате воцарилось молчание.
Гершон подвёл итог.
— Теперь мы знаем, что Стрельников — это сын предателя Василия Крулова, бывшего учеником безумного доктора Ханса Грёдля — чтоб ему никогда не упокоиться. Это ведёт нас чётко от мозговых завихрений Грёдля в трюмы корабля, набитые «Циклоном Б». Корабль стоит в русском порту, ожидая отправки в Иран, а затем — пока ещё неизвестным путём —
— Когда он станет министром торговли?
Гершон посмотрел на часы, прикинул московское время и ответил:
— Через двадцать минут.
— Варианты? — спросил директор.
— Боюсь, их очень мало, — ответил кто-то. — У нас нет военных сил в той территории. А имей мы их — штурм русского порта привёл бы к политическому катаклизму. Корабль будет уязвим в течение восьми часов плавания из Астрахани в Иран. Имей мы разрешение на дозаправку «Фантомов» в воздухе над третьей страной по пути назад — мы могли бы нанести воздушный удар. И даже тогда мы с избытком чертей получим за бомбовый удар по Каспийскому морю, а ведь в этом случае газ вырвется наружу и мы станем виновниками последствий. Не те, кто газ изготовил, а мы станем крайними. Евреи, как обычно.
— Как только корабль выгрузится в Иране — мы потеряли груз, — продолжил другой. — У нас есть только защитные меры. Усиленный пограничный контроль и воздушная безопасность. Постоянная готовность. Подозрительность к любому крупному транспорту вблизи наших границ. Но это всё реакции, а не проактивность.
— Гершон, ты же гений, который всё это раскопал. Скажи нам, что делать?
— Только что всё было предложено. Разве что ещё раввина позвать.
— Стрельников подпишет бумаги, корабль отчалит, мы посмотрим, как он уходит… а затем будем ждать неизбежного. Мы…
— Сэр, — позвал кто-то.
— Пожалуйста, не перебивайте, — велел директор. — Я пытаюсь…
— Сэр, пожалуйста. Посмотрите на монитор.
Все посмотрели на экран телевизора, молчаливо висевшего в углу комнаты — там шёл выпуск новостей.
«Загадочный взрыв в Москве» — вещала бегущая строка под кадрами, показывавшими обычную картину работ на месте недавнего взрыва, окружённом красными мигающими фонарями.
Включили звук.
— …подтвердил, что в лимузине был Василий Стрельников, ехавший в Кремль для принятия должности нового министра торговли. Он и ещё трое погибли в результате взрыва перед особняком Стрельникова в этом фешенебельном районе Москвы. Пока неизвестно, взял ли кто-либо на себя ответственность — террористы, мафия или некие иные исполнители, но…
— Отличная работа, Гершон, — одобрил директор.
— Я и не знал, что я в таких хороших отношениях со Всевышним.
— Он даже в синагогу не ходит! — возмутился Коэн.
Глава 57
«Милли поразила свою цель. Новые доказательства говорят о том, что дискредитированный русский снайпер мог уничтожить нацистского военного преступника». Серия публикаций в трёх частях за авторством Кэти Рейли и Уилла Френча, московских корреспондентов «Вашингтон Пост», начинала публиковаться в воскресенье на первой странице в сопровождении восстановленных фотографий Милли и
оберштурмбанфюрера Грёдля, занимавших шесть из восьми колонок. Сайт газеты побил собственный рекорд посещений за день, было продано пятьдесят тысяч дополнительных подписок, а материал стал первым кандидатом на Пулитцеровскую премию в номинации «Публикация».Для Кэти публикация сулила щедрый контракт на написание книги, для подготовки которой она взяла полугодовой отпуск — сразу же после того, как они с Уиллом закончили работу по освещению убийства Василия Стрельникова по пути на принятие должности министра торговли, а Уилл отбыл в Астрахань для проработки истории таинственного брошенного корабля с грузом ядовитого газа.
Свою долю удовольствий получил и Суэггер. Вернувшись домой, он застал Мико, приехавшую из конного лагеря на востоке. Отец, мать и дочь провели вместе три недели. На уик-энд к ним из Вашингтона прилетела Никки, а затем — и Рэй с Молли, которые ждали ребёнка. Это было отличное время.
Всё же им пришла пора разъехаться по своим домам. Затем наступила осень — и октябрь стал суровейшим месяцем. Дети жили своей жизнью, жена вернулась в офис — к бизнесу, а он сам — к своим винтовкам, проекту «Кридмур 6,5», долгим верховым прогулкам и всем вещам, которые приносили ему удовольствие. Он снова был один — не с призраками прошлого, не с сожалением… а с чем?
«Ты влюблён в неё, старый козёл» — вспоминал он слова Рейли, и хоть сам Боб никогда не облекал свои чувства в столь откровенные слова, он полагал, что это было правдой.
Милли не давала ему покоя — и, хоть он не видел её лица нигде, кроме как на обложке журнала 1943 года, Боб думал о ней в тех обстоятельствах, которых она заслуживала: с детьми, за обедом, на работе, в жизни — в хорошей жизни, где она любила и была любимой. Эти мысли хоть как-то успокаивали его — пусть ничего подобного с ней и не случилось, но оно должно было случиться — и не потому, что она была красивой и смелой, но потому, что она была одним из миллионов бойцов, вставших на пути безумца и спустя все эти годы практически забытых.
Он думал: «Я мог помочь миру вспомнить её. И вроде бы у нас получилось. Это немного, но это кое-что.»
Твёрдый, героический и одинокий — он с трудом держал свой сухой сезон. Раскачиваясь в кресле-качалке в ожидании шестьдесят восьмого дня рождения, он молча наблюдал за тем, как мороз сковывает землю, трава становится бесцветной и жёсткой, деревья роняют листву, отбрасывающие на землю тень облака меняют цвет на серый, а воздух всё сильнее холодает. Сухие листья носило ветром повсюду, а на юг тянулись стаи перелётных птиц, издававшие унылый гомон.
— Тебе нужно дело, — сказала ему Джен.
— Я закончил с делами. Буду тут сидеть. Когда кресло перестанет качаться — позвони в крематорий, вот и все дела.
— Дело в девчонке? Боб, а чего ты ждал? Там была война. Ты знаешь войну лучше, нежели масса иных людей. Когда ты не участвуешь в чьей-либо войне, ты изобретаешь свою собственную — таким уж странным образом устроена твоя голова, что только так ты чувствуешь себя живым. Но со своего первого тура ты понял ужасную часть войны: хорошие люди погибают, причём постоянно. Так заведено в нашем жестоком мире.
— Я знаю. Справлюсь. Во всяком случае, надеюсь, что справлюсь. Джен, это не просто так: «Спасибо, теперь мне стало лучше». Всё сложнее.
— Понятно, что у тебя клиническая депрессия. Это болезнь, как и рак или свинка. Тебе нужно что-то делать со своим состоянием.
— Со мной всё в порядке. Всё пройдёт.
— Упёртый старый козёл. Словно сам Мэтт Диллон, смотрящий на превращённый в ад город — и никто не понимает, через что он прошёл, чтобы создать это место.
— Это уже прогресс.